Телохранитель - Сергей Скрипник

Потом, когда пили шампанское за успех общего дела и процветание Центрально-Азиатской федерации, английский генерал и штабс-ротмистр царской армии разговорились. Урус-Кяфир-Бекович упрекал Дауэра в том, что интервенты ведут себя в России безвольно и уже практически проиграли свою войну большевикам, войска Колчака и Деникина — их креатур на роль верховных правителей — разбегаются под ударами Красной армии в разные стороны. Юденич, которого телохранитель Амануллы уважает, как своего бывшего командира под Сарыкамышем, дважды разгромлен под Петроградом. И теперь вся надежда на реванш, который предстоит взять на юге империи, в том самом подбрюшье, с которым граничит Афганистан. После этих исполненных горечи слов британец проникся большим доверием и уважением к своему русскому собеседнику. А Бекович-Черкасский между тем думал о предстоящем походе на Мерв. Глядя в глаза англичанину, в которых отражались надменность и чопорность в то же время с неуверенностью и даже некий страх, он все же решил для себя, что эта прогулка Амануллы в долину Муграба может оказаться полезной для дела революции как с военно-политической, так и с моральной точки зрения.

В Равалпинди посольство Амануллы задержалось на три дня. Эмир отошел от недавнего покушения и чувствовал себя в этом британском форпосте весьма комфортно. Урус-Кяфир посвятил это время знакомству с восточной экзотикой. Прогуливаясь по городскому продовольственному и ремесленному базару, он подал дервишу две серебряные монетки, слепленные пчелиным воском. Через неделю его донесение уже было в таджикском Ходженте. Откуда в сопровождении отряда ЧОН (части особого назначения) связной был отправлен в Ташкент.

Через два дня в главном городе Туркестана уже были осведомлены о том, что особая миссия специального агента ВЧК Василия Дурманова (он же Александр Бекович-Черкасский, он же Урус-Кяфир) успешно началась и вскоре надо ждать дорогих гостей в Мерве.

Временами Аманулла казался не по годам мудрым правителем. Как блестяще он вел себя, общаясь с Дауэром! Но иногда в нем проявлялся безнадежный инфантилизм, вынуждающий сомневаться в его чувстве ответственности как высшего государственного лица и человеческих способностях вообще. Поход на Мерв был проведен им бездарно, и славы афганскому оружию явно не прибавил. Аманулла не решился остаться в захваченном городе, когда понял, что бухарское и хивинское воинства не придут на соединение с ним. В свою очередь оба эмира-союзника не решились на выступление, поскольку боялись столкнуться в Каракумах с конницей Вацлава Поплавского, который был лют и свиреп с врагами революции.

Несколько дней спустя после ухода из Мерва комбриг польско-католического происхождения вернулся сюда со своими всадниками и учинил здесь показательную экзекуцию. Захваченных 214 басмачей, беков или простых заблудших дехкан без суда и следствия казнили и по приказу командира также бросили в Муграб.

— Пусть плывут в пески вслед за своими жертвами, нашими товарищами! — напутствовал их в последнее плавание Поплавский.

И напрасно голосил, как сотня перепуганных старух, увидевших вдруг шайтана, местный мулла, призывая кару на голову неверных, если те убьют пленников. В конце концов расстреляли и его, бросив тело вслед за остальными в мутные воды реки. А вечером того же дня медсестра-комсомолка Шаридон собственноручно развела на центральной площади Мерва костер и устроила массовое сожжение паранджи. Тридцать девушек, увлеченных ее идеей, под неодобрительными взглядами аксакалов и пожилых ханум с радостью избавились от этого одеяния прошлого.

Первый посол Советской России в Афганистане Яков Сурцев вот уже месяц сиднем сидел в Кабуле, но так и не смог пока добиться официального приема, чтобы вручить эмиру верительные грамоты. Аманулла-хан по-прежнему находился под сильным влиянием англичан, с одной стороны, обещавших ему всяческие блага за лояльность, с другой же — постоянно грозивших ему неприятностями за малейший неверный дипломатический шаг.

Урус-Кяфир наблюдал за развитием ситуации, постоянно следуя тенью за своим хозяином. Требовалось его вмешательство, но делать это напрямую он не хотел. В глазах Амануллы он по-прежнему поддерживал собственный образ непримиримого врага Советской власти, и сменить его как-то сразу, вдруг, не представлялось возможным. Тут необходим был тонкий ход. И телохранитель эмира нашел выход из положения — он наладил контакт с министром иностранных дел Махмуд-беком Тарзи.

Тарзи в окружении Амануллы-хана считался наиболее ярым сторонником «демонтажа» внешнеполитического курса, согласно которому афганская дипломатия полностью зависела от влияния Форин-офис. Но чтобы избавиться от такой навязчивой опеки, необходимо было переориентировать его на иной центр притяжения. Махмуд-бек подумывал о том, чтобы совершить дипломатический дрейф в сторону Москвы, но все же медлил. Большевики вели борьбу на истребление инакомыслия в Туркестане, где им противостояли мощные исламистские силы, близкие к правящей кабульской элите.

Несколько раз Тарзи принимал Сурцева в своей резиденции, обещал ему свое содействие, но дело не двигалось с мертвой точки. Ждать дальше было нельзя. Советская Россия нуждалась в международном признании. Афганистан фактически был первой страной, руководство которой было согласно обменяться с Москвой полноценными дипломатическими миссиями.

Министр иностранных дел был удивлен, когда далеко за полночь в его кабинете раздался телефонный звонок из дворца эмира и телохранитель Амануллы Урус-Кяфир попросил у него тайной аудиенции. Бекович мог оставить своего подопечного без присмотра только тогда, когда тот спал. Была середина января 1920 года. Русские фронты от Сибири до карельских лесов трещали по швам. Всесокрушающие лавы красных конных армий, сметая все на своем пути, рвались на Кавказ и в Туркестан. Они уже подпирали своими железными полками предгорья Памира, Тянь-Шаня и Копетдага. Перемахнув через их хребты, они выходили непосредственно к границам древнего Среднего Востока — Персии, Пуштунистана, Индии. Пройдет год, и Советская Россия обретет ту мощь, с которой будет вынужден считаться весь остальной мир.

Об этом думал Тарзи, ожидая визита довольно странного гостя. Он всегда предполагал, что телохранитель Амануллы — совсем не тот человек, за которого себя выдает, и теперь стоял на пороге открытия тайны, волновавшей его в последние часы после звонка из дворца.

— Господин министр, нынешнее промедление, которое возникло в отношении русской миссии в Кабуле, может дорого стоить молодой афганской дипломатии, — без предисловий начал Бекович.

— Что вы имеете в виду, уважаемый Урус-Кяфир? — потребовал разъяснений Махмуд-бек. — Наша беседа вроде носит пока некий непонятный мне чрезвычайный характер, поэтому если нужен более официальный тон, то я могу называть вас как-то иначе.

— Не стоит тратить на это время, господин министр, — успокоил собеседника Бекович.

— И все же мне хотелось знать немного больше о человеке, который желает, с одной стороны, довериться мне, а с другой — чтобы я ему всецело доверял. — Тарзи был опытным дипломатом, в его характере гармонически сочетались восточная рассудительность и европейский такт благовоспитанного человека.

— Я особо не скрывал своей биографии в той части, которая интересовала Амануллу-хана и его сераскира, когда я утверждался в его окружении, — пояснил Урус-Кяфир. — Я — русский офицер, штаб-ротмистр кавалерии, что соответствует воинскому званию майора британской армии. Мое настоящее имя Александр Петрович Бекович-Черкасский. Родоначальник нашего рода, полным тезкой которого я являюсь, был кабардинским мурзой, поступившим на службу царю Петру I. Тот сохранил ему все сословные права и назначил посланником в Хиву. Вероломные хивинцы сначала было согласились на царские условия принятия ханства под высокую государственную руку, но потом изменили данной присяге и перебили в пустыне все 5-тысячное посольство Бековича. Говорят, император, лежа на смертном одре, все сетовал, что не успел при жизни отомстить за это предательство, и призывал потомков воздать заслуженную кару степным клятвопреступникам. Представьте, думал не о том, кому оставить в наследство престол, а как отомстить за моего предка.

— Так вы здесь присутствуете как мститель? — поинтересовался Тарзи.

— В какой-то степени да, — согласился Урус-Кяфир. — Но прошу мне поверить, что к афганцам это мое чувство мести не имеет никакого отношения. Плохих, а тем более вероломных чувств к вашему гордому, мирному и трудолюбивому народу ни я, ни те, кто заседает сегодня в Кремле, не питаем.

— Вы хотите сказать, что являетесь поборником того, чтобы Афганистан заключил полномасштабные дипломатические отношения с Советской Россией? — уточнил Махмуд-бек.