Лиловая подводная лодка - Юлия Добровольская

2

Мы с Иркой откровенно напились. Вернее, сидели и напивались. Сидели на ее даче и напивались. Иногда мы умели это по старой памяти. Когда кому-то из нас было хреново, мы садились и пили. Такое случалось, надо сказать, и когда бывало хорошо — слишком хорошо, чтобы просто так это хорошо выносить.

Но теперь было плохо. Очень плохо. Мне.

Олег исчез.

Через день после нашей поездки в офис, в понедельник. Он уехал утром, как я думала, зондировать свой банковский счет. Впрочем, так он и сказал.

Часам к шести вечера я начала беспокоиться, почему он ни разу не позвонил, и позвонила сама. К удивлению, я обнаружила его телефон, издающий приджазованный Groovy Blue, в кожаной папке на замке, лежащим поверх каких-то бумаг. Папка, в свою очередь, лежала, не замеченная мной, в прихожей, под висящей на вешалке одеждой. У меня сразу екнуло сердце: это неспроста, такие люди не забывают свои мобильные телефоны и деловые бумаги. Восприняв это как знак, оставленный Олегом, я, разумеется, сразу к Ирке.

Трубку поднял Васька. Это было то, что нужно.

— Вась, привет. Тебя-то я и хочу!

— Ой, я еще душ не принимал… — начал было стебаться Вася.

Но мне было не до шуток.

— Скажи, если деловой человек оставляет свой мобильный… не забывает, а оставляет, и оставляет папку с деловыми бумагами, что это может означать?

Я не была уверена, что он понимал в таких вещах — слишком все мы были далеки от подобного рода реалий.

— Это означает полную фигню, — тем не менее уверенно сказал Васька.

— Конкретней!

— Ну, как бы это помягче…

— Мне не надо мягче! — Я кричала на него.

— На дело поехал.

— На какое?

— На важное…

— Вася!.. Я сейчас убью тебя! На какое дело?!

— На разборки.

— Логика?

— Оставил все, чтоб не ставить никого под удар… в случае неблагоприятного исхода…

— Что мне делать?!

Разумеется, с Васькой мы и словом не обмолвились о моем внезапном романе, но я была абсолютно уверена, что он знает не меньше того, что знает Ирка, — так уж мы привыкли жить.

— Не паниковать — первое. Ждать — второе.

— Я умру!

— Выпей чего-нибудь и засни.

— Это ваш мужицкий принцип — спрятал голову в песок…

— У тебя есть варианты?

— Нет, — захлюпала я. — Потому и звоню-у-у-у…

— Во! Пореви — это уже ближе к делу! А ты говоришь, нет вариантов… Сейчас Ирку дам.

Я пробулькала Ирке то же, что и Ваське.

— Кошмар! — резюмировала она. — Вась! Машина под окном? — крикнула она в глубины своей квартиры. — Сейчас буду. — Это уже мне.

Ирка водила свой жигуль очень лихо — в смысле мастерски. Я тоже владела рулем, но, в отличие от нее, не любила этого дела. Поэтому, когда мы с мужем решали, что кому, я сразу сказала, что наш «опель-рекорд» мне не нужен. Был бы это «жук», добавила я, я бы еще подумала.

Она примчалась через пятнадцать минут.

Мы покурили, попили чаю с ее свежеиспеченной и теплой еще шарлоткой, я немного поревела, Ирка поуспокаивала меня, как могла, и вернулась в семью.

Прошла неделя. Я жила на автопилоте: занятия в институте, абитуриенты дома, перевод искусствоведческой статьи в каталог и научной — в журнал.

Мои чуткие друзья решили не оставлять меня одну и забрали на выходные — а их свалилось целых три дня по причине праздников — на свою дачу. На ту самую дачу, уезжая с которой я была подобрана на большаке Олегом…

И вот мы сидим и потягиваем водку.

После сорока мы как-то незаметно отдали предпочтение этому чистому — в отличие от сомнительного происхождения вин — напитку. А вином пробавлялись лишь по случаю, когда позволял кошелек, и покупали что-нибудь подороже и пофранцузистей — дабы не рисковать здоровьем.

— Вернется, — в который раз сказала Ирка. — Кишками чую, вернется, — добавила она для убедительности.

— Когда?! — возопила я в небо. Получилось, правда, в дощатый потолок.

— Когда надо, тогда и вернется. — Это должно было служить успокоением для меня.

— А мне надо сейчас.

— Это тебе надо. А ему не надо…

— Почему это ему не надо?

— Потому, что оканчивается на «у»…

— Нет, договаривай! — лениво завелась я.

— Да ладно… Расскажи лучше, что в нем такого? Он что, лучше твоего Сережки?

— При чем тут Сережка? — Сережка — это мой муж. Бывший, разумеется.

— По Сережке ты так не убивалась.

— С Сережкой просто все кончилось. Чего убиваться-то?

— Ну ладно, а тут что?

— Тут любовь.

— А-а… Любовь… Тогда понятно…

— Все-то тебе понятно…

— Ну а чего ж непонятного? И он конечно же… — Ирка чиркала отсыревшей спичкой по отсыревшему же коробку, обе наши зажигалки разом, не сговариваясь, издохли. — И он конечно же волосатый…

— Да! Он конечно же волосатый!

— Ф-фу!.. Какая гадость! Что у тебя за вкус!.. Всегда удивлялась…

— Дура ты. Что такое гладкий мужик? Это ж баба, а не мужик. А у моего запястья даже с внутренней стороны волосатые…

— И грудь, конечно…

— Конечно.

— И живот…

— Еще как.

— Ф-фу!.. Какая гадость.

— А ты пробовала?

— Что?

— Ну… волосатую грудь пробовала?

— Бе-е-е… меня сейчас стошнит!

— Нет… у тебя дефект, ей-богу! Может, ты розовая?

Ирка, так и не прикурив свою замученную сигарету, заплакала.

— Ты что? Ир?

— Ничего… — хлюпнула она.

— Ну ладно тебе. — Я попыталась высечь для нее огонь, но у меня тоже ничего не получилось.

Я поднялась и неровной походкой пошла к буфету. К счастью, там лежала упаковка спичек. Они загорались на раз.

Ирка раскочегарила сигарету и сказала: налей.

Я налила. Бутылка закончилась. У нас, конечно, было с собой еще, но эту-то мы вдвоем…

Мы выпили и закинули в рот по куску соленого хрустящего — из прошлогодних Иркиных заготовок — огурца. У нее всегда отменные огурцы и помидоры. И всегда — до следующего урожая.

Она прожевала и посвежевшим голосом сказала:

— Это я просто тебе завидую…

— Да ладно… престань…

— Да. Завидую. У меня ж женского счастья так и не было… — И вдруг завыла в полотенце. Я переждала этот короткий приступ.

— Идиотка. Сама себя урыла, — сказала она с совершенным французским прононсом. — Сначала пеленки с кандидатской вперемежку, потом гарнитуры, потом дача, машина… вот эта вот… — она ткнула пальцем на видневшийся в окне капот, — вот эта вот великолепная «семерка». Почему нас не учили быть женщинами?.. Вот тебя учили?