Метро 2033: Питер - Шимун Врочек

Мама.

И снова бег. Асфальт, растрескавшийся, он видит черные змеящиеся трещины, качается под ногами. Иван – тот еще Иван – бежит к маме. На ней длинная темная юбка, белая блузка… или платье? Она протягивает руки, нагибается, чтобы поймать его в объятия. А он бежит, раскинув руки, и земля начинает крениться.

И никак не добежать по этой наклонной, переломанной земле до мамы.

Мир продолжает заваливаться набок и на ступени за маминой спиной, на здание с веселым бегемотом на стене и на решетку, на низкое строение кафе наваливается гигантская тень. Наступает, поглощая все. Иван бежит, бежит из последних сил, потому что если успеть и добежать до маминых рук, ничего страшного не случится.

Ничего не случится.

А земля продолжает заваливаться. Вой сирены разматывается жестяной витой пружиной, взлетает в небо. «Атомная тревога!» – яростно грохочет громкоговоритель. «Всем спуститься в бомбоубежище. Станции метро открыты только на вход. Повторяю… только на вход». От этой разматывающейся жесткой пружины лица корежит, сминает, как фольгу. И они бегут с мамой. В потоке таких же людей со смятыми лицами.

«Тринадцать минут до закрытия гермодверей», – звучит голос.

«Двенадцать минут…»

– Пойдем, я тебе покажу, чего у нас теперь нет, – Постышев встает.

Дизельная – отдельная комната, с выводом выхлопных газов наружу через систему труб. У дверей стояли двое: один – с калашом, другой – с самодельным дробовиком. Иван опять пожалел, что не купил тогда двустволку. Сделал бы обрез в конце-то концов…

Обрез – хорошая вещь. Быстрее всего у оружия изнашивается ствол, а его вручную не сделаешь, нужен специальный станок и знающий оружейник. Поэтому тут свои хитрости. Если аккуратно отпилить стволы охотничьего ружья, будет отличное оружие ближнего боя. К тому же останется два запасных ствола нужного калибра.

Пока вылазки на поверхность давали возможность пополнять запасы патронов, но скоро эту возможность перекроют. Разве что разграбить какой-нибудь армейский склад… Заманчивая мысль, кстати. Иван покачал головой. Где бы его еще взять, этот склад…

Самое интересное, что личные волыны были только у Ивановых бойцов, а также у станционной дружины, остальное оружие хранилось под замком у коменданта. На случай вторжения.

А тут – сразу два человека с оружием, причем те, кому в обычное время его и видеть не положено.

– Где Сазонов? – спросил Иван у коменданта.

– Ушел в погоню…

– В погоню?

Иван помотал головой. Похоже, со сна он еще плохо соображает. От недосыпа стучали зубы и колени подрагивали. Зараза. Иван едва сдерживал себя, чтобы не прислониться к стене для лучшей опоры. Или вообще лечь на пол и закрыть глаза. Вокруг все было искаженное, подергивающееся, в призрачной обостренной дымке, когда слабый свет кажется слишком ярким, а выцветшие цвета – кричащими. В груди болело. Глаза резало.

«Много от меня сейчас толку, – поморщился Иван. – Погоди, не о том думаешь».

– Что за погоня? – повторил он.

Постышев дернул головой – не сейчас. Шагнул в дизельную мимо охранников.

Иван последовал за ним.

– Видишь теперь? – сказал Постышев, не оборачиваясь. Иван посмотрел в широкую, усталую спину коменданта – надо же, а пиджак у него совсем расползся, куда жена смотрит. Потом огляделся. Они были в дизельной отдельной комнате, выкрашенной некогда в отвратительно зеленый цвет, как обычно бывают окрашены служебные помещения. Потолок, изначально белый, сейчас желтовато-серый от старости, в черных полосах гари. Металлические и пластиковые баки с соляркой у стены.

Из потолка выходила заржавевшая, закопченная труба, через несколько загибов спускающаяся вниз, к дизель-генератору. Через нее выпускали выхлопные газы. Еще одна труба – для забора воздуха с поверхности.

Неопрятные связки кабелей. Распределительный щит распахнут, пучки проводов в изоленте торчат, будто волосы из носа.

На стене самодельная надпись «Место для курения», на фанерной табличке зачеркнуто и дописано почерком Постышева «Поймаю, убью!» и подпись «комендант». Точно под надписью на полу стояла банка с окурками. Иван пригляделся: трупов рядом с банкой не обнаружилось.

Пока никого не поймал, видимо.

Дальше Иван увидел стол с конторкой, на нем зеленую толстенную папку технических инструкций на все случаи жизни; рядом стул.

Второй стул почему-то лежал на полу.

Постышев сдвинулся с линии Иванова взгляда, подошел к стулу. Наклонился, поднял его и сел – лицом к центру комнаты.

За минуту до этого Иван думал, что просто широкая спина коменданта заслоняет все. М-мать. Как быстро исчезают иллюзии. Иван помолчал, повернулся к Постышеву.

– Ну? – спросил комендант.

– В какую сторону они ушли? Сазонов с ребятами? Давно? – если Сазонов преследует похитителей, стоит ему помочь. – Так, стоп! Надо позвонить на Адмиралтейскую… Пусть перекроют туннели.

– Пробовал уже, – сказал Постышев, почесал подбородок, посмотрел на Ивана снизу вверх. Комендант постарел лет на двадцать сразу. С усилием усмехнулся. – Связи нет.

– Ни с кем?

– Ни с кем.

Плохо дело. Только сейчас, глядя на остатки креплений, Иван начал осознавать, насколько все фигово в этой жизни.

– Черт, – сказал он. – И зачем только этим уродам понадобился наш генератор?

Не бывает немотивированных решений.

Бывают скрытые желания, которые наконец себя проявили.

– Куда дальше, командир? – Егор Гладышев смотрел вопросительно. Ищуще. Конечно, пока не так, как на Ивана – Иван, Иванядзе, Фигадзе, но уже видны первые ростки святой веры в старшего, знающего все и вся, которые позже дадут обильные всходы. Сазонов выдержал паузу. Этому он тоже научился у Ивана.

Дай подчиненному увидеть, как ты принимаешь решения.

Дай ему осознать, насколько это непросто.

Пусть он проследит весь путь мысли на твоем лице и поймет, что сам на это не способен…

Потому что это правда.

Большинство людей не могут принимать самостоятельные решения, они боятся первобытной силы, заложенной в «делаю, как считаю нужным». Хочу и делаю. Люди боятся ошибки, опасаются сделать хуже, чем уже есть. Это слабость, инфантилизм. Того хуже – глупость! Способность принимать решения и потери, с ними связанные, формировать, лепить мир под себя – качества лидера.

– В левый, – сказал Сазонов.

Сначала нужно придумать, очертить, фактически вылепить, как из глины, голыми руками – человека, которым ты хочешь стать. А потом настоящего себя, из плоти и крови, втиснуть в задуманный образ. Где надо – подрезать, где надо – подложить вату. Очень просто. Это называется не самовоспитание – нет, к монтерам красивости! Это называется – намечтать себя. Хочешь, чтобы люди воспринимали тебя как сильного человека, веди себя как сильный человек.

Не притворяйся.

Люди прекрасно чувствуют фальшь, но если намечтать себя сильного, никто не заметит подмены.

– В левый, – повторил Сазонов.

– А если они поперлись по другому туннелю? – Гладыш почесал затылок под каской. – Чо тогда?

– Тогда мы лажанулись, – ответил Сазонов. «Чертов засранец, вечно бы ему спорить».

– Ага, – сказал Гладыш. Потом до диггера дошло. Открылся рот, некрасивый, с гнилыми пеньками. – И… чо делать?

– Желаешь выбрать самостоятельно? – вкрадчиво спросил Сазонов. Этот прием он позаимствовал не у Ивана, а у главы службы безопасности Адмиралтейской – Якова Орлова. Прошлая встреча была… скажем так, запоминающейся. – Почему нет? Выбирай.

Гладыш закрыл рот. Буркнул что-то, потом с надеждой посмотрел на Сазонова:

– Левый, значит?

Сазонов пожал плечами.

– А я разве не так сказал?

– Понял, – Гладыш кивнул. Шумно отхаркнулся, вытер небритую рожу рукавом и пошел вперед, в темноту, рассекая лучом фонаря сумрак туннеля.

Иван прислонился лбом к перегородке. Прикрыл глаза. Ощущение надвигающейся катастрофы – гигантской, клацающей, в холодном полированном металле и старой меди – стало сильнее. Он почти слышал гул и скрежет ее разболтанных, несмазанных механизмов. «Не о том думаешь, – одернул себя Иван, – думай в другую сторону. Думай – велел он себе. Как и кто это сделал.

И для начала – зачем?

Украли самое ценное, что было на Василеостровской. Украли ее сокровище, ее солнце. Дизель-генератор освещал станцию днем, заряжал аккумуляторы на ночь… И сейчас – на остатках батарей – дежурное освещение пока горит. И будет гореть, чтобы не вызывать панику.

Но паника все равно начнется. Шила в мешке не утаишь. Свидетелями последней агонии Василеостровской станут умирающие от недостатка света морковь, капуста и прочие овощи. Считая, половина рациона накрылась, а это почти все витамины. Цинга. Голод.

Катастрофа.

Теперь понятно, куда исчез Сазонов. Вернее, непонятно. Где он теперь? Если погоня была удачной, то где дизель? Мой автомат разобран», – вспомнил Иван некстати.