Фатальное трио - Юля Белова

нет, но ничего иного, как просто лежать, глядя в одну точку, я не могу. Когда в спальню приходит Ярослав, я закрываю глаза, чтобы он не заметил, что я не сплю. Он аккуратно, чтобы не побеспокоить и не разбудить меня, ложится в постель и слегка повозившись, засыпает. Я слышу его ровное дыхание, но меня оно не успокаивает и не усыпляет.

Я лежу неподвижно до самого утра и лишь потом ненадолго проваливаюсь в сон, но просыпаюсь и встаю раньше Ярослава. Принимаю душ, готовлю завтрак и даже заставляю себя проглотить маленький кусочек омлета. Выпиваю огромную кружку кофе и падаю на диван, включая ноутбук.

Сегодня я уже не чувствую такую острую боль, как вчера, но она не прошла, никуда не делась, просто забралась чуть глубже, в самое сердце и лежит там ледяным камнем. Я планировала довести до ума пару новых стихотворений, чтобы прочесть их сегодня на поэтическом вечере, но работа не идёт, я совершенно не способна сосредоточиться и вместо этого тупо листаю фотографии Весты в социальных сетях.

Она действительно до ужаса сексуальная и красивая, и очень дружелюбная, и просто приятная. Она лучше меня во всех отношениях. Во всех. Мужчины, должно быть, с ума по ней сходят, а может и женщины. Ага…

Я листаю эти фотографии и на глаза наворачиваются слёзы.

– Лис, ты чего так рано поднялась?

Заспанный Ярослав заходит в гостиную. Он босой и на нём только эластичные боксеры. Я смотрю на его растрёпанные рыжие волосы, атлетическое тело, сильные руки… Я любуюсь его широкой грудью, кубиками пресса, стройными ногами и… и отворачиваюсь, чтобы он не видел, как слёзы вдруг начинают течь быстрее и быстрее.

Но он замечает, подходит, опускается на пол у моих ног и кладёт голову мне на колени.

– Алиса, – тихо говорит он, – ну что ты, маленькая моя…

От его слов, от этой неловкой и угловатой нежности я начинаю рыдать в голос чуть не причитая. Я чувствую себя вчерашней маленькой потерянной девочкой, а он поднимается, садится рядом со мной, обнимает и проводит рукой по волосам:

– Ну-ну, хорошая моя, ну не надо, не плачь…

Он вытирает ладонями мои слёзы и пытается поцеловать, но я отворачиваюсь, отталкиваю его и колочу кулаками по голове, по плечам, по чему придётся. Он только обнимает меня крепче и продолжает свои детсадовские мантры в духе «не надо» да «не плачь».

– Ты думаешь о ней? – шепчу я прерывающимся голосом.

– Нет, – твёрдо и без малейшей задержки отвечает он.

– Она лучше меня, да? Она сексуальней?

– Нет, конечно. Никто не лучше тебя.

– Но ты хотел её трахнуть.

– Разумеется, нет. С чего ты взяла? Мы, конечно, были угашенные, но я точно знаю, что не мог такого хотеть. Потому что, – он целует меня в шею, точно, как вчера, – для меня нет никого, кроме тебя во всём мире.

Я прекращаю сопротивляться и позволяю себя поцеловать, а потом и сама начинаю целовать Яра, покрывая поцелуями его лицо и руки.

– Ты хочешь меня? – спрашиваю я. – Трахни меня. Трахни меня прямо сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я лезу рукой ему в трусы, вытаскивая и освобождая твёрдый, как камень член. Вырываясь из объятий и извиваясь, как дикая кошка, я тянусь к его члену губами, целую и вбираю его в себя так, что меня начинает душить кашель.

Яр стаскивает с меня халат, майку и трусики и входит сзади, напористо и сильно.

– Трахай меня, трахай меня, – снова и снова повторяю я, и он подчиняется моему приказу, раз за разом проникая вглубь меня.

Он с силой сжимает мою грудь, и я хриплю от слёз. Это похоже на плач, на рыдания. Мне сладко и горько, больно и радостно. Я кончаю, но ощущаю себя бесчувственной, словно мне ввели лошадиную дозу анестезии.

* * *

Легче не становится, может, только самую малость. А вот Яру – наоборот, ему кажется, что всё уже хорошо и можно отныне жить, как и раньше, будто ничего не произошло. Я думаю об этом собираясь на вечер, продолжаю думать, читая стихи и слушая выступления коллег.

Стоя на маленькой сцене, в свете софитов, обводя невидящим взглядом немногочисленных любителей поэзии я душу слёзы, выкрикивая слова кажущиеся сегодня абсолютно бессмысленными. Наверное, я выгляжу холодной и лишённой эмоций. Это из-за того, что сегодня мне не до стихов.

В какой-то момент меня словно обжигает огнём. Кто-то пристально смотрит на меня, я чувствую силу этого взгляда, но яркий свет, бьющий в глаза делает окружающее практически невидимым, и я снова соскальзываю в топи своих раздумий.

Снова и снова прокручиваю я те же мысли в голове, когда выслушиваю похвалы Катьки, пришедшей ради моего выступления в бар и даже, когда она уезжает с новым знакомым, а ко мне подсаживаются два рослых подвыпивших парня.

– Твои стихи самые крутые были, – говорит один из них, делая знак бармену повторить мне дринк. – Что пьёшь, виски? Отличный выбор для поэтессы. Ты Алиса, да? А я Женёк, а это вот Артур.

Пытаясь вынырнуть из мира тяжёлых раздумий, я оборачиваюсь и окидываю взором тёмный зал, обложенный красным кирпичом. Поэтические чтения уже закончились и разрозненные группки собратьев по перу выпивают и разглагольствуют в разных уголках бара. Катька уехала. Надо бы и мне домой собираться, поднабралась я.

– Что-то вы на любителей поэзии не очень похожи, – хмуро говорю я, оглядывая парней.

– Да не, мы здесь случайно оказались.

– Мы по стихам не особо, – вступает в разговор Артур. Он улыбается, и мне его нагловатая и развязная улыбка в сочетании с холодным медвежьим взглядом совсем не нравится. – Но твои вот заценили. Может почитаешь ещё?

– Нет, я устала. Не почитаю.

– Да ладно, чё ты, подруга, обламываешь сразу. Мы ж по-хорошему. Давай, не ломайся.

Тот, что назвался Женьком, берёт мою руку:

– Ты нам добро сделаешь, а мы тебе. Во имя поэзии, а?

Это прикосновение мне неприятно, оно горячее и влажное. Артур посмеивается. От парней пахнет алкоголем, табаком и затхлой несвежестью. У обоих тёмные бесстрастные глаза, у Артура сломанный нос, а у Женька на мясистом лице несколько шрамов.

– Нет, – говорю я, резко выдёргивая руку – добро я вам делать не хочу, а вот зло могу. Например, попрошу бармена вызвать полицию и скажу, что вы мне угрожали