В дебрях времени - Герман Чижевский

Едва я миновал озерца дурнопахнущей воды со змеевидными обитателями и стал медленно подниматься на пологий склон небольшой возвышенности, как показалось существо с метровым парусом на спине… Парус протянулся от головы на короткой шее до хвоста. Подобно спинному плавнику у рыб, парус-перепонка был натянут на метровые невральные отростки позвонков. И, как реи на мачтах парусных кораблей, эти отростки имели поперечные перекладины-шипы на разной высоте, сидевшие перпендикулярно к перепонке.

Этот громадный хищник — диметродон с трудом волочил по земле полуобглоданные останки амфибии-эриопса. Завидя меня, он остановился. Мне показалось, что он медленно «соображает», как ему поступить в таком непредвиденном случае.

Вдруг он выпустил добычу из пасти, и я услышал шипение и свист, будто диметродон заранее предостерегал меня от возможной попытки завладеть его соблазнительным блюдом. В густом сумраке чащи глаза его горели зловещим сине-зеленым пламенем.

Мы стояли друг против друга в напряженном ожидании — отступить значило навеки уронить собственное достоинство. Я сделал резкое движение, хлопнул в ладоши… и он напал! Приподнявшись на своих коротких, но сильных лапах и вытянув стрелой напрягшийся хвост, он разинул зубастую пасть и проворно засеменил мне навстречу. Отпрянув в сторону, я пропустил его мимо себя.

Диметродон пробежал метров шесть, остановился и стал медленно и недоуменно озираться по сторонам. Мой прыжок в сторону означал для него исчезновение, и тупая рептилия, потеряв меня из виду, не могла понять, что произошло.

Я решил наказать ее за дерзость. Осторожно подкравшись сзади и внезапно выскочив из-за укрытия, я толчком ноги в основание паруса опрокинул животное на бок. Его попытки освободиться и выпрямиться были тщетны. Я закрепил его парус палкой, воткнутой в землю, и пошел отыскивать свои следы, чтобы вернуться к машине. Был момент, когда мне показалось, что я сбился с пути, но в действительности до машины было лишь полторы или две сотни метров.

Диметродон неторопливо насыщался.

Я переоделся, вытер лицо и руки одеколоном, забрался на сиденье и мгновенно заснул…

Не знаю, какие добрые духи охраняли мой сон, но проснулся я от неистовой тряски. Серые сумерки заползали в самые темные уголки леса, небо покрывали темнеющие свинцовые облака. Сырой, промозглый туман потянулся из низин языками и щупальцами, разливаясь по окрестностям. Машину тряс крупный тонкоспинный ящер эдафозавр, зажавший в зубах хрустальный стержень. Из молочного марева торчала его спина, украшенная зубчатым гребнем. Я пихнул его ногой, но он продолжал с бесцельным упрямством механизма трясти и раскачивать машину. Волны поднимавшегося тумана достигли меня и залили, погрузив в зловонные испарения болот.

«Едва возможно дышать, — подумал я, — вероятно, здесь все еще мало кислорода в атмосфере и много, очень много углекислоты. Вот почему так пышно разрастались на болотах леса…» Мне казалось, что еще немного, и я захлебнусь этой холодной липкой жижей, от которой першило в горле.

«Пора в путь», — решил я.

Машина тронулась, зубы парусного хищника со скрежетом соскользнули, и он остался навсегда в прошлом, раздосадованный, угрюмый, недоумевающий. Никто никогда не расскажет ему, что он повстречался с пришельцем из далекого будущего. А я стремглав мчался в мезозой, в сказочное царство гигантских рептилий.

Титанический охотник

Судя по указателю, палеозойская эра кончилась и началась другая — мезозойская, эра «средней жизни», нечто напоминающее наше средневековье. Итак, я перенесся в одну из стран геологических, палеонтологических, климатологических и прочих грез. Дорого бы дали исследователи самых различных специальностей за то, чтобы на полчаса окунуться в эту эпоху чудес, в эру, граничащую с нашей кайнозойской, но совсем нам чуждую.

Эта эра началась двести миллионов лет назад, а конец ее наступил за шестьдесят или семьдесят миллионов лет до появления человека.

Сто сорок миллионов лет примитивной жизни взрастили самых ужасных исполинских хищников, когда-либо существовавших на планете, в сравнении с которыми наши теперешние львы, тигры и медведи могли бы показаться добродушными игривыми щенками и котятами. А между тем по уровню и сложности развития и общей организации современные хищники не знают себе равных.

Я прибыл в мезозой к концу дня. Тени уже начинали густеть и удлиняться, воздух был теплый и прозрачный. Совсем рядом широкая и, вероятно, неглубокая река неслышно катила свои воды; вязкие берега ее заросли чем-то вроде тростников, едва различимых в меркнущем свете заката.

Слева вдали темнела группа странных деревьев с поникшей зеленью, которая бесформенными клочьями торчала из ствола. Стволы были высокие, сужающиеся кверху конусом, толщиной у основания в несколько обхватов. Я узнал в этих деревьях знаменитые болотные кипарисы — таксодиумы. В наше время в устье реки Миссисипи измерили несколько экземпляров старых болотных кипарисов; оказалось, что в отдельных случаях болотные кипарисы имеют в обхвате на уровне воды (они растут на болотах) тридцать три метра при высоте тоже в тридцать три метра!

Весь противоположный берег был покрыт саговыми пальмами. За ними поднимались давно исчезнувшие с лица Земли беннетитты, тоже похожие на пальмы, а на моем берегу, в километре от меня, виднелись необычного вида сосны араукарии — хвойные деревья с опрокинутым зонтом сучьев на вершине.

Я расположился на песке возле машины. Темнело скорее, чем хотелось бы, почти так же быстро, как в тропиках… Впрочем, я и находился в тропиках.

В мезозое различия в климатических поясах стерлись, и на всей планете был ровный, теплый климат. Повсюду поднимались леса из красных деревьев и секвой, из тюльпанных деревьев, гинкго и магнолий, предоставляя в своих чащах убежище полчищам сумеречных хищников.

Я находился в мире плоских материков, мелководных заливов, лениво текущих болотистых рек, широких полузатопленных низин с пышными коврами сочных высоких растений в поймах.

Воздух был очень сырой и душный. Временами поднимался слабый ветерок, вызывающий озноб. А между тем в центре материков были места, схожие с нашими пустынями, где очень редко или совсем не выпадали дожди.

Мое внимание привлекло светлое пятно, возникшее в восточной части небосклона. С каждой минутой становилось светлее: это наша неизменная спутница — луна, затуманенная испарениями болот, поднималась над горизонтом. Она-то осталась, какой была! Или нет? Возможно, двести миллионов лет назад она вращалась быстрее… Но туманная пелена не позволяла разглядеть форму пятен на бледном диске.

Что это?!

Низкий вибрирующий рокот взмыл к мутному небу. «Как быть с машиной?» — спросил я себя, но не о машине мне следовало беспокоиться. Даже заметив машину, мезозойское чудовище вряд ли заинтересуется ею. Оно просто не заметит ее или сочтет за какое-нибудь необычное дерево или куст. Такие бесполезные вещи не вызовут у них интереса.

Я еще ранее приметил густой кустарник и теперь во весь дух устремился к нему, чтобы спрятаться и наблюдать за всем происходящим.

А вот и он. Он был намного выше телеграфного столба и шагал на задних лапах. Его темно-серый, почти черный силуэт четко рисовался на фоне араукарий. Через минуту, если он не изменит направление, он приблизится вплотную к моим кустам. А что, если он вздумает «пройтись» и дальше?.. Мне придется, как кролику, метаться между его ногами. А вдруг он все-таки захочет поближе познакомиться с машиной? Тогда я пропал! Я не успею добежать до нее и исчезнуть. Он может раздавить ее, как жалкий каркас из проволоки. И я навеки останусь здесь!.. Мне оставалось только ждать и надеяться, проклиная себя за легкомыслие.

Пока я мучался сомнениями, чудовище приближалось. Это было что-то вроде исполинского кенгуру со змеиным застывшим взором и мордой удава. Его чешуйчатая кожа поблескивала под красноватыми лучами низкой луны, а огромные, с тарелку величиной, глаза горели зловещим кровавым пламенем. По земле, подминая растения, волочился тяжелый мускулистый хвост, подпорка к могучему двенадцатитонному туловищу. Передо мной был величайший наземный хищник, когда-либо попиравший землю, — тираннозавр-рекс, гроза и ужас всего живого на планете…

Огромный гад внезапно и стремительно, по-змеиному повернул сплюснутую с боков высокую двухметровую голову. Глаза по были обращены вперед, и он рассматривал предметы одновременно обоими. Как и у всех рептилий, у него было недостаточно развитое обоняние, но очень совершенное зрение.

Но этот зоркий беспощадный взор может зафиксировать лишь то, что движется, меняет место.

Мозг колосса настолько мал и не развит, что на все неподвижные предметы он не обращает внимания, просто не различает их.