Комнаты страха - Антон Орлов

Пол грязный, затоптанный, на нем отпечаталось множество следов, но в комнате кроме Мориса никого. Окон нет, зато в противоположных концах помещения пара дверей: справа – из мутноватого рифленого стекла, заляпанная засохшей побелкой, слева – деревянная, но выглядит так же непрезентабельно. А той двери, через которую он, предположительно, сюда вошел, нет и в помине.

Значит, вкололи какую-то психотропную дрянь и теперь накручивают гипноз. Морис назло им уселся на пол у стены, с демонстративным спокойствием подтянув продранные в нескольких местах домашние джинсы, чтобы колени не торчали из прорех. Он не станет метаться, как крыса, открывать все двери подряд и исследовать их долбаный лабиринт. Вместо этого он спокойно дождется, когда все закончится само собой.

Скоро он замерз, весь покрылся гусиной кожей. Обхватил руками голые плечи. Самое правильное действие – проснуться, но еще бы знать, как это сделать!

Внезапно стены заскрипели, пол начал подрагивать. Морис сидел, уткнувшись лбом в озябшие колени, и принципиально не смотрел на мнимую окружающую среду, но когда холодный сквозняк усилился и на голову посыпался какой-то мусор, все-таки решил хотя бы одним глазком глянуть, что происходит.

Комната медленно, с натужным скрипом, складывалась по диагонали. Стены перекосились, старинная лампочка болталась на своем проводе, словно задумала оторваться. От покрывшегося трещинами потолка отслаивались белесые чешуйки штукатурки.

Иллюзии иллюзиями, но здоровый инстинкт самосохранения заставил Мориса броситься к ближайшей двери, пригибаясь, потому что потолок уже успел опасно приблизиться к его макушке, и спотыкаясь на зыбких грязных половицах.

Дверь из мутного, в рельефных завитках и белых кляксах, непрозрачного стекла перекосило заодно со стенкой, так что из прямоугольника она превратилась в вытянутую фигуру с двумя острыми и двумя тупыми углами.

Она не стеклянная, из какого-то другого, исключительно пластичного материала, иначе бы сломалась, стуча зубами, мимоходом отметил Морис.

И сразу спохватился: все тут сделано из одного-единственного материала – его воображения, подхлестнутого галлюциногенами и в придачу изнасилованного гипнозом. Кое-кто за это еще ответит. Когда он проснется, он найдет способ устроить им неприятности… Заявит в полицию… Свяжется с Ксаной Балчуг… А сейчас – наружу, пока взбесившееся помещение его не раздавило. Если человеку внушают, что он задыхается, он может на самом деле умереть он удушья, об этом Морис читал.

Несмотря на деформацию, дверь открылась после первого же рывка, и он вывалился в соседнюю комнату. Нормальную. Здесь даже мебель была – неказистая и безликая, словно ее набросал несколькими небрежными штрихами художник, задавшийся целью выразить общую идею мебели, чтобы чем-нибудь заполнить пустое пространство.

Какой ни на есть индивидуальностью обладал только обеденный стол с выцветшим красно-желто-оранжевым орнаментом на изрезанной столешнице. Для пущего правдоподобия на нем даже были остатки ужина: несколько щербатых тарелок и стаканов, половинка батона, россыпь крошек, вскрытые консервные банки с незнакомыми Морису этикетками. На одной из банок розовая этикетка слегка отстала. На ней была нарисована желтая свинка, жонглирующая яблоками.

«Свинина в яблочном соусе. Произведено на Яхине».

Поддавшись импульсу, Морис отодрал этикетку и сунул в карман. Потом до него дошло, что это остатки не ужина, а, скорее, завтрака: здесь имелось окно, прикрытое слегка просвечивающей темной шторой, и оттуда сочился дневной свет.

Еще раз с подозрением оглядевшись – комната казалась неподвижной, без подвохов, – он подошел к окну и отдернул штору.

Ничего общего с видом из окон его квартиры. Бездонное ущелье двора, со всех сторон теснятся обшарпанные многоэтажные дома с решетчатыми балконами – там сохнут на веревках простыни и застиранные трусы, громоздится бытовой хлам, зеленеет лук-порей в длинных ящиках. Небо затянуто облаками, но даже в солнечные дни двор внизу, скорее всего, затоплен вечной тенью.

Морис попытался открыть окно, однако оно не поддавалось, как будто шпингалеты, с виду разболтанные, приварены наглухо. А если разбить стекло – неизвестно, что за этим последует, он не рискнул.

Очередная дверь, выкрашенная в белый цвет, грязноватая, приоткрылась сама, словно приглашая. Видимо, эти комнаты расположены анфиладой. То есть только кажется, что расположены, потому что на самом деле их не существует.

На полу вытертый ковер с когда-то пестрым, а теперь невнятным узором. Кучка игрушек, старых, поломанных, но валяется там и пара недешевых вещиц: браслет-пульт на детскую ручку, сверкающий золотистым металлом и разноцветными переливчатыми кнопками, а также кукла-десантник в полной боевой экипировке, со всеми приспособлениями, сделанными тщательно и с соблюдением пропорций, хотя и в миниатюре. У Мориса мелькнула мысль, что ребенок, который здесь живет, эти две игрушки, наверное, где-то стащил.

Оштукатуренные блекло-розовые стены исцарапаны на уровне детского роста, кто-то увлеченно выцарапывал на них пейзажи с громадными восходящими солнцами, человечков в скафандрах, вооруженных бластерами пауков злодейского вида, схематичные звездолеты.

Корявая надпись возле одного из человечков: «Римма – космический десантник!»

Угол возле противоположной двери перегорожен унылым и громоздким трехстворчатым зеркалом. Морис увидел там себя: молодой человек в рваных джинсах и красно-зеленых сланцах, посиневшая голая кожа покрыта пупырышками, оттопыренные уши побелели, вид ошалевший.

– Какая детальная иллюзия, – пробормотал он вслух, чтобы нарушить застоявшуюся, как вода в затхлом непроточном водоеме, тишину этой заброшенной детской и заодно, если получится, подольститься к неведомым экспериментаторам.

Из окна лился дневной свет. Оно выходило вроде бы в тот же самый двор-колодец, но сейчас все карнизы и тронутые ржавчиной решетчатые балконы были оккупированы птицами, похожими на голубей. Шевелящийся живой покров, сизый, серый, местами белый. Стекло в потеках помета, в воздухе кружатся невесомые перышки.

Птицы не выглядели агрессивными, и все равно это зрелище Мориса насторожило. Слишком их много. Если набросятся всей стаей, в два счета заклюют.

Посмотрев напоследок в зеркало – даже попытался самому себе подбадривающее подмигнуть, но как надо не получилось, у подмигивающего отражения был чересчур испуганный вид, – он открыл следующую дверь.

Эта комната залита солнцем, в его косых медовых лучах все выглядит позолоченным. По полу расплескана вода, покрытая желтоватым налетом кухонная раковина тоже вся в брызгах – совсем недавно кто-то здесь был, но на минутку отлучился.

На столе миски с яблоками, грушами, черешней, грейпфрутами, виноградом, – все это мокрое, спелое, соблазнительно поблескивает. Морис протянул было руку, но, спохватившись, отдернул: неизвестно, что произойдет, если он съест ненастоящую вишню или виноградину. Может, ничего, а может, ему устроят качественную иллюзию пищевого отравления.

Несмотря на это здравое соображение, у него только что слюнки не текли. Такую роскошь Морис мог позволить себе не чаще раза в неделю. Не то чтобы на Парке все это не растет или проблемы с импортом – но ведь и спрос громадный, туристы тоже любят фрукты, из-за этого цены кусаются.

Стараясь не глядеть на стол с приманкой, он подошел к окну. Там, наверное, все тот же двор, с птицами или без них, но теперь до краев затопленный горячим солнечным медом.

Заранее настроившись на вполне определенную картинку, он отшатнулся, почти отскочил, когда увидел, что там.

Словно смотришь в иллюминатор аэрокара, зависшего на большой высоте. Далеко внизу – зеленый простор, со всех сторон бездонная небесная синева… Причем завис аэрокар на боку, и земля на самом деле не внизу, а слева по борту, но вестибулярный аппарат не подтверждает того, что видят глаза, и обманутый организм вот-вот взбунтуется.

Морис отвернулся, стараясь подавить рвотные позывы. Получается, что поверхность с далеким зеленым ландшафтом расположена перпендикулярно той поверхности, где якобы стоит дом, в котором он сейчас находится!

Миски с ягодами и фруктами опять оказались в поле зрения, но он, не поддаваясь искушению, открыл обитую черной синтетической кожей дверь и переступил через порог.

Тянет стылым сквозняком, паркетный пол испачкан рыжей глиной. Морис подался назад – в комнате с фруктами, по крайней мере, было по-летнему тепло – но дверь за спиной уже захлопнулась и не пустила его обратно.

В этом помещении не было ничего, кроме зашторенной кабины в углу – что-то наподобие старинной примерочной в магазине одежды. Окно выходило на близко придвинутый глинистый косогор, мокнущий под дождем. Любоваться особенно нечем, зато прилегающая территория, пусть она скучная, голая и скользкая, находится на одной плоскости с пространством комнаты – хотя бы это радует.