o 78b6c334dd224691 - Машка

регистрационной стойки.

- Ой-ой, - произнесла Эштон, подперев ладонью подбородок.

Карисса Эштон была старшей медсестрой отделения скорой помощи, и одной из

моих самых легких побед, когда я только переехал в Филадельфию. Эштон никак не могла

отпустить наше одноразовое приключение, и, казалось, в полной мере наслаждалась

отказом Джейкобс.

Мои ноздри раздулись, и я сцепил зубы, чтобы не ляпнуть лишнего.

- Не похоже, что она сегодня окажется у тебя дома. Ты вроде говорил, что

собираешься на обед? Как насчет бранча? Я освобожусь через 15 минут.

- Не могу, Эштон. Всего тебе самого наих…лучшего.

Она нахмурилась, но не произнесла ни слова, пока я направлялся обратно в сторону

парковки.

Я ехал домой наполовину растерянный, наполовину злой. Мне никогда не

приходилось так стараться ради девушки, что определенно сводило с ума, так как Эйвери

не воспринимала мое внимание в штыки. Она чего-то ждала. Может, какого-то жеста? Или

ей до сих пор нравился Док Рози? Эйвери не похожа не девушку, которую волновали

белые халаты или звания. Возможно, все дело в стабильности, напускной

благонадежности. Во всяком случае, он мог держать себя в руках. Он уверенно стоял на

ногах и, по словам Куинна, док жил в Алапокас. Мне никогда не удастся дать Эйвери

подобное, но я был лучше Док Рози на один незанятый кольцом палец руки.

Забежав вверх по лестнице своего дома, повернул ключ в замке. В лицо сразу же

ударил затхлый запах пива и несвежего дыхания, и я нахмурился при виде Куинна все еще

спавшего на моем диване. Это наполовину его вина. Небольшое представление, что он

устроил в баре, совершенно не впечатлило Эйвери, не очень приятно смотреть, как я, в

обычное время сражаясь за жизнь, потом общаюсь с пьяницами.

Куинн, конечно, кретин, но верный кретин. Переехав в Филадельфию, я еще не

встречал таких друзей. Он знал обо всех моих заморочках, но все равно пожелал остаться

другом.

Схватив его за лодыжку, я тянул до тех пор, пока его тело не рухнуло на пол с

глухим стуком.

- Блять! За что? – Пожаловался он, с трудом приоткрыв один глаз, чтобы

посмотреть на меня.

- Подъем. Вечеринка окончена.

С громким стоном, он встал на четвереньки, затем поднялся на неуверенные ноги. –

Такое ощущение, что я угодил под машину.

- Смешно. Ты знаешь, кто там побывал? – Ткнув пальцем себе в грудь, я

поморщился от удивления, насколько незначительное движение может причинять

невероятную боль. Я не был мелким парнем, проводившим все свободное время в

тренажерном зале. В седьмом классе после школьной драки мне посчастливилось понять, что лучше избавляться от разочарования силовыми тренировками, нежели драками,

оканчивающимися тюрьмой. – Этот парень. Но я не стал напиваться до бесчувствия,

унижать себя, а после спать целый день.

- Возможно, ты просто не можешь примириться с собой. – Наградив меня кривой

ухмылкой, Куинн направился в мою кухню и открыл холодильник. – Тебе определенно

стоит сходить за продуктами, чувак. Так гостей не принимают.

- Ты не гость, к тому же, если бы я жил в подвале дома своей матери, мои полки

тоже были бы забиты.

- Я живу в том же доме, а не в ее подвале. Большая разница.

- Она стирает твое белье?

- Это к делу не относится.

- Ну-ну, как скажешь. Съедим по яичнице в «Тутис», после того, как я переоденусь.

- Ты платишь?

Стиснув зубы, я бросил испачканную кофе футболку в корзину с грязным бельем.

– Просто поднимайся.

- Ладно, ладно. Боже, какой ты сегодня недовольный. - Пробубнил Куинн, натягивая

джинсы.

- Просто... – вздохнул я. – Постарайся не наговорить глупостей какой-нибудь

обладательнице груди.

- О. Так ты все еще злишься из-за Джейкобс.

Я выдернул ремень из шлеек и, глядя на него, сложил его пополам.

Он поднял руки в защитном жесте.

– Хорошо. Ты прав. Я накосячил. Столько времени уже прошло, и я тогда

нервничал, так что прибег к помощи жидкого мужества.

- Как по мне, ты прибег к помощи жидкого кретинизма.

- Все было не так плохо.

- Ты назвал Джейкобс, рабыней, а потом тебя стошнило на землю суши вместе с

изюмом.

Куинн посмотрел по сторонам, стараясь вспомнить.

– Черт.

- Ага, - ответил я, припомнив ее лицо, когда она уходила от меня в больнице. Она

одержала верх и знала об этом. – Одевайся.

Я съел достаточно еды, чтобы прокормить небольшую деревню, и единственное что

сейчас хотел сделать – лечь спать. Вместо того, чтобы вернуться ко мне, Куинн

использовал пирог своей мамы, как предлог о заключении мира. Мы отправились к нему и

помогли его матери занести спальный гарнитур, который она нашла в комиссионном

магазинчике, на третий этаж.

- Ты уверен, что в порядке, приятель? – Куинн облокотился на стойку в квартире

своей матери, уплетая кусок яблочного пирога.

- Переживу.

Он покачал головой, но больше не стал на меня давить. Мне не нужно, чтобы кто-то

дышал мне в спину, и Куинн это понимал. Несмотря на его частые косяки, он был

хорошим парнем.

- У вас, мальчики, на сегодня есть планы? – Спросила его мать, протянув Куинну

салфетку и стакан молока. Я покачал головой, с трудом сдерживая смех от его

беспомощности в присутствии мамочки, вспыльчивой итальянки.

- Мне пора, - я направился в сторону двери, махнув им рукой. – Спасибо за пирог,

миссис Чиприани.

Куинн выпятил подбородок в понимании, продолжая поглощать пищу.

Я практически израсходовал все силы, когда вывернул из-за угла старого

кирпичного здания и пошел дальше до «Око за Око» - маленького тату салона, который

видел каждый раз по пути на работу. Мне бы хотелось не видеть подобные заведения

изнутри долгое время, но теперь это стало суеверным ритуалом. Наверху звякнул

колокольчик, когда я открыл дверь. Человек с ирокезом на голове и исписанный чернилами

хуже книги поднял на меня взгляд из-под хипстерских очков в темной оправе.

- Я уже заканчиваю, чувак. Осмотрись пока. Освобожусь через минуту. – Он вытер

полотенцем руку женщины, которой делал татуировку, убирая небольшое пятно чернил с

ее молочного цвета кожи.

Я кивнул, оглядываясь на рисунки, висящие на стенах. Здесь было много

традиционных образцов и несколько современных татуировок, похожих на настоящее

произведение искусства. Но мне не нужно что-то красивое. Моя татуировка скорее похожа

на демонстрационный щит – напоминание о смерти.

Засунув руки глубоко в карманы джинсов, я бродил по залу, отводя взгляд от

обнаженной груди женщины, попавшей в поле зрения, когда она показывала одному из

сотрудников проколотый кольцом сосок, испугавшись, что туда попала инфекция.

Хлопнул кассовый аппарат, и меня позвал мастер.

– Прошу прощения за ожидание. – Повернувшись, я подошел к стойке регистрации.

Она была сделана из стекла, а под ней находилось огромное количество украшений для

тела и отвратительные предметы декора. – Не могли бы вы подсказать мне, что хотите?

- Без проблем, - я потянулся за голову и, схватив заднюю часть своей хлопковой

футболки, стянул ее. Висевшее на шариковой цепи пенни упало на грудь. Мои пальцы

пробежались по левой стороне ребер, отслеживая девять тигровых полосок, пересекавших

тело. – Я заработал еще одну.

Мужчина вышел из-за стойки и наклонился, чтобы поближе рассмотреть работу,

после чего снова встал в полный рост. Он был гораздо худее меня, но на несколько дюймов

выше моих шести футов.

- Надеюсь, это не число жертв. Большинство парней обычно выбирают падающую

слезу или пару точек.

Я засмеялся, когда он склонил свою голову к стойке.

– Нет, просто количество раз, когда смерть подкрадывалась слишком близко.

- Я думал только у кошек девять жизней. Испытываешь судьбу. Садись и расскажи

мне.

Я опустился в черное мягкое кресло, напоминавшее стоматологическое и рассказал

то, что произошло до аварии. Случившееся меркло по сравнению с несколькими другими

близкими контактами со смертью, но в этот раз мы все вышли из ситуации относительно

невредимыми, с тех пор я места себе не находил. Меня передернуло от мысли, что Эйвери

могла лишиться жизни прямо на моих глазах. Как будто непрекращающиеся мысли о моей

сестре не были достаточно мучительными, а теперь к ним присоединилось воспоминание

о близкой смерти Эйвери. С малых лет я словно стал магнитом для неприятностей. Я

оказался настолько эгоистичным, что, зная об этом, все равно не мог отпустить Эйвери.

Первую полоску заработал, когда мне было всего семь лет, но заклеймил ей свое

тело годы спустя. Впервые, проклятие дало о себе знать, забрав одного из самых важных

для меня людей, превратив меня в бессмысленное подобие человека, коим являюсь сейчас.