Искусство слышать стук сердца - Зендкер Ян-Филипп

Мама допила вино и заказала еще. Я попыталась взять ее за руку, но она выдернула ладонь и покачала головой. Похоже, и мой жест сочувствия намного запоздал.

Официант принес новый бокал. Мама отхлебнула и продолжила грустный рассказ:

– Я напряженно думала: как мне защититься? Как заставить его заплатить за боль, которую он мне причинил? И тогда я решила: раз у него есть тайны, у меня они тоже появятся. Я все меньше и меньше делилась с ним, держа мысли и чувства при себе. А он и не спрашивал. Считал: если мне захочется поговорить по душам, я это сделаю без лишних просьб. Иногда я все же рассказывала ему о чем-то важном, но не о самом главном. Так мы и жили в параллельных мирах, пока он не исчез. У меня на языке давно вертелся вопрос:

– Мама, но, если ты еще до свадьбы столкнулась с отцовской скрытностью, стоило ли выходить за него замуж?

– Он меня очаровал. Когда мы встретились, я была молоденькой наивной дурехой, которой не исполнилось и двадцати двух лет. Мы познакомились на дне рождения у моей подруги. Я и сейчас помню, как он вошел: высокий, худощавый. Мне понравились его полные губы, которые всегда слегка улыбались. Он был таким обаятельным! Женщины его просто обожали, хотя он и держался на вежливой дистанции. Возможно, твой отец не понимал силы своего очарования. Все мои подруги мечтали закрутить с ним роман. Сильный нос, высокий лоб, узкие скулы. Красавец-отшельник. Меня тянуло к нему как магнитом. Он тогда носил круглые очки в черной оправе, и они лишь подчеркивали его красивые глаза. Каждое его движение дышало легкостью и изяществом. Прибавь к этому красивый голос. Как сейчас говорят, его аура располагала к себе людей. Даже на моих родителей он произвел благоприятное впечатление. О таком зяте можно было только мечтать: умный, образованный, с безукоризненными манерами, уверен в себе, но без малейших следов тщеславия и заносчивости. Тем не менее существовала одна причина, заставлявшая их рьяно противиться моему браку. Думаю, даже на смертном одре твои дедушка и бабушка не простят мне, что я вышла замуж за «цветного». Я тогда в первый и последний раз по-настоящему взбунтовалась против их воли. Всего однажды «выбилась из рамок» и теперь всю жизнь расплачиваюсь.

Она глубоко вздохнула. В это время официант принес тарелку с дымящимся ризотто, но мама даже не притронулась к любимому блюду.

– Конечно, если тебе так хочется, лети в Бирму, – уставшим голосом сказала она. – Когда вернешься, я не задам ни одного вопроса. И твоих рассказов не стану слушать. Что бы ты там ни нашла, меня это уже не интересует.

У подъезда стояло такси, готовое отвезти меня в аэропорт. Утро вновь было холодным и ясным. Водитель прохаживался около машины и курил. Консьерж вынес мой чемодан и засунул его в багажник, а когда я уже собиралась сесть в машину, он подал мне письмо. Оно пришло не по почте. Консьерж сказал, что полчаса назад его принесла пожилая дама и попросила отдать мне. Я взглянула на конверт, подписанный маминой рукой. Почему она не поднялась наверх или не подождала меня внизу?

Такси тронулось. Когда водитель свернул со Второй авеню в туннель Мидтаун, я вскрыла конверт.

Моя дорогая Джулия!

Ты прочтешь эти строки на пути в Бирму – родину твоего отца. Что бы ты ни искала там, надеюсь, поиски будут успешными.

Я решила написать, поскольку у меня не шел из головы наш разговор в «Сан-Амбреусе». Я могла бы сказать тебе все это еще вчера, когда ты мне позвонила, чтобы попрощаться. Но о таких вещах трудно говорить по телефону.

Помнишь, как я отнеслась к твоему намерению отправиться в Бирму? Сама не знаю, почему меня это так задело. Возможно, во мне поднялась вся горечь, вся обида на неудачный брак, который тем не менее длился почти тридцать пять лет. Да, брак с твоим отцом был громадной ошибкой для нас обоих, хотя мы ни разу не признали это вслух. Может, я испугалась, что ты встанешь на его сторону и начнешь во всем винить меня? Прости меня за эти мысли.

Дома я снова и снова возвращалась к нашему разговору и к твоему желанию узнать правду. Помнишь, ты спросила, зачем я вышла за твоего отца замуж, если мне не нравилась его скрытность? Я отговорилась молодостью и глупостью. В тот момент у меня просто не было сил сказать тебе то, что ты имеешь право знать. Пусть и с опозданием, но я делаю это сейчас.

Твой отец не хотел на мне жениться. Между днем, когда я впервые завела разговор о свадьбе, и собственно церемонией прошло два года. Я делала все, чтобы завоевать его сердце. Поначалу он говорил, что мы мало знакомы и нам нужно получше узнать друг друга. Потом появилась другая отговорка: мы еще слишком молоды и незачем торопиться. Незадолго до свадьбы он предупредил меня, что, скорее всего, не сможет оправдать моих ожиданий и любить меня так, как бы мне хотелось. Я считала его слова обычными мужскими глупостями и не прислушивалась к ним. Я не верила ему. Все это лишь подхлестывало и укрепляло мою решимость выйти за него. Я хотела видеть своим мужем только его и никого другого. В первые месяцы нашего знакомства у меня закралось подозрение: не осталась ли у него в Бирме жена? Но он клялся, что холост, не вдаваясь, однако, ни в какие подробности своего прошлого. Впрочем, меня они тогда и не волновали. Я была уверена: в конце концов он не сможет сопротивляться моей любви. Бирма – она далеко, а я – рядом. Даже если у него там кто-то и остался, он засыпал и просыпался рядом со мной. Я хотела завоевать его. Что двигало мною? Тщеславное желание во что бы то ни стало добиться своего? Или это был бунт благовоспитанной девочки из обеспеченной семьи? Я восставала против мира моего отца, а лучшего вызова, чем брак с «цветным», невозможно придумать.

Много лет я искала ответ, но так и не нашла. Возможно, мною двигало сразу несколько причин. Потом я поняла, что мечтала о невозможном. Мне никогда не изменить этого человека и не сделать его тем, о ком я мечтала. Но, увы, было слишком поздно. Поначалу мы оставались вместе ради тебя с братом. Потом… потом у нас не хватило мужества расстаться. Во всяком случае, у меня. Что удерживало твоего отца, я не знаю.

Наверное, теперь уже и не узнаю.

Мне хотелось сообщить тебе все это в самом начале твоих поисков.

Береги себя, и да хранит тебя Бог.

6

Я безумно устала. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, но и сон не шел. Я просыпалась, едва задремав, и на меня тут же набрасывался ворох вопросов. Казалось, кто-то безостановочно выкрикивает их мне в уши. Так продолжалось всю ночь. Я резко вскакивала и смотрела на зеленые цифры дорожного будильника. Половина третьего… Десять минут четвертого… Без двадцати четыре.

Утро желанного облегчения не принесло. Я ворочалась с боку на бок или лежала на спине, уставившись в потолок. Меня мутило. Отчаянно болела голова, а сердце колотилось так, будто кто-то давил мне на грудь. В подобное состояние я впадала накануне важных совещаний или переговоров в Нью-Йорке.

В открытое окно дул легкий ветер, принося с собой утреннюю прохладу и совершенно незнакомые запахи.

Рассвело. Я встала, подошла к окну. Небо было синим, без единого облачка. Солнце пока еще пряталось за горами. На лужайке перед гостиницей росли деревья, цветы и цветущие кустарники. Открывшийся пейзаж вполне мог сойти за иллюстрацию к книжке сказок. Здешние краски были сильнее и первозданнее, в Америке я подобных не видела. Мне сразу вспомнились фантасмагорические картины Баския. Даже обычные маки поражали насыщенностью красного. Они словно светились изнутри.

Увы, красоты за окном не компенсировали отсутствия горячей воды в душе.

Ресторана в привычном понимании тоже не обнаружилось. Помещение, куда я отправилась завтракать, так и называлось – комната для завтраков. Ее стены и потолок были обшиты темным деревом. Из всех столиков накрытым оказался лишь один, у окна. Остальные пустовали. Ничего удивительного: я была единственной гостьей здешнего отеля.