Слепящая тьма - Артур Кестлер

- Это очень мешает, когда я заикаюсь? - спросил Рихард, опустив голову. - Владейте собой, - ответил Рубашов. Он не хотел, чтобы их разговор приобрел оттенок дружеской беседы.

- Ничего, через пару минут пройдет, - пообещал Рихард, и его кадык дернулся. - Анни тоже потешалась надо мной, когда я заикался, вот какое дело.

Пока пара оставалась в их зале, Рубашов не мог направлять разговор. Спина преторианца в черной форме прочно пригвоздила его к диванчику. Но угроза, нависшая над ними обоими, помогла Рихарду преодолеть неловкость: он даже пересел поближе к Рубашову.

- Ну, а все-таки она меня любила, - добавил он шепотом и почти не заикаясь. - Хотя я никогда ее не понимал. Она не хотела, чтоб у нас был ребенок, да только с абортом ничего не получилось. И может, теперь, раз она беременная, они ничего ей плохого не сделают? Правда, сейчас еще не очень заметно, вот какое дело, но понять можно. Неужели они и беременных бьют?

Кивком головы он указал на юнца, а тот в это время посмотрел назад. Их взгляды встретились. Рихард замер. Потом преторианец наклонился к блондинке и что-то шепнул ей, она оглянулась. Рубашов опустил руку в карман и судорожно сжал пачку папирос. Девушка тихо ответила спутнику и решительно потянула его вперед. и подчинился, но с явной неохотой. Они медленно вышли из зала, еще раз послышалось приглушенное хихиканье, и их шаги заглохли в отдалении.

Рихард повернулся и проводил их взглядом. Теперь, когда он изменил позу, Рубашов лучше рассмотрел рисунок - бесплотные руки девы Марии с мольбой тянулись к невидимому кресту.

Рубашов мельком глянул на часы. Рихард непроизвольно отодвинулся подальше.

- Итак, - негромко сказал Рубашов, - если я вас правильно понял, вы сознательно скрывали материалы, рекомендованные Партией для распространения, потому что не соглашались с их содержанием. А мы в свою очередь решительно не согласны с содержанием печатавшихся вами листовок. Выводы напрашиваются сами собой.

Рихард поднял на него глаза - воспаленные, иссеченные розоватыми жилками.

- Вы же сами понимаете, товарищ, что в ваших брошюрах понаписаны глупости. - Голос Рихарда звучал безжизненно. Однако заикаться он совсем перестал.

- Нет, этого я не понимаю, - спокойно и сухо возразил Рубашов.

- Ваши брошюры написаны так, как будто с нами ничего не случилось, бесцветным голосом настаивал Рихард. - Нам устроили кровавую бойню, а вы толкуете про жестокие битвы да про нашу несгибаемую волю к победе - то же самое писали в газетах перед самым концом Мировой войны... Люди прочтут и станут плеваться. Да вы ведь и сами это понимаете.

Рубашов искоса глянул на Рихарда - тот сидел, пригнувшись вперед, утвердив на коленях острые локти и подперев подбородок красными кулаками. Рубашов все так же сухо сказал:

- Вы пытаетесь - во второй уже раз - приписать мне ваше понимание событий. Прошу вас больше этого не делать.

Рихард поднял на него взгляд - в его покрасневших и воспаленных глазах светилось недоверие. А Рубашов продолжал:

- Партия ведет жестокую битву. Хотя другие революционные партии вели битвы и пострашнее этой. Решающим фактором в подобных битвах является несгибаемая воля к победе. Слабовольным, нестойким и чувствительным людям не место в рядах партийных бойцов. Тот, кто пытается сеять панику, объективно играет на руку врагам. Каковы его субъективные побуждения, не играет решительно никакой роли. Он приносит вред Партии, и к нему будут относиться соответственно.

Рихард, опираясь подбородком на кулак, неподвижно смотрел в глаза Рубашову.

- Я приношу вред Партии? Я играю на руку врагам? Так, может, я им, по-вашему, продался? Я или, например, моя Анни?

- В ваших листовках, - продолжал Рубашов все тем же сухим и официальным тоном, - которые, как вы сами же и признали, сочинены вами, говорится следующее:

"Мы потерпели полное поражение, мы разбиты. Партия уничтожена; и теперь, чтобы начать сначала, нам надо круто изменить политику..." - А мы называем это пораженчеством. Такие настроения деморализуют Партию и подрывают ее боевой дух.

- Я знаю одно, - сказал Рихард, - людям надо говорить правду. Тем более когда она всем известна. Тут уж скрывать ее и вовсе глупо.

- На недавно закончившемся Съезде Партии, - не меняя тона, продолжал Рубашов, - принята резолюция о тактическом отступлении. Цель маневра избежать поражения. Съезд отметил, что в настоящее время нецелесообразно менять стратегию.

- Да ведь это же все вранье, - сказал Рихард. - В таком тоне, - оборвал его Рубашов, - я не могу продолжать разговор.

Рихард не ответил. В зале темнело, очертания херувимов и женских тел становились расплывчатыми и блекло-серыми.

- Простите, - после паузы выговорил Рихард. - Я хотел сказать, что это ошибка. Вы толкуете о "тактическом отступлении", а большинство наших лучших людей уничтожено; вы толкуете о правильной стратегии, а те, кто выжил, так испугались, что толпами переходят на сторону врагов. От ваших резолюций там, за границей - здесь никому легче не становится.

Сумерки смазали черты его лица. Он помолчал и потом добавил:

- По-вашему, Анни тоже "отступила"? Пожалуйста, товарищ, должны же вы понять - нас тут травят, как диких зверей...

Рубашов не прерывал его. Но Рихард умолк. Сумерки сгустились в тяжелый сумрак. Рубашов потер пенсне о рукав.

- Партия не ошибается, - сказал он спокойно. - У отдельных людей - у вас, у меня - бывают ошибки. У Партии - никогда. Потому что Партия, дорогой товарищ, это не просто группа людей. Партия - это живое воплощение революционной идеи в процессе истории. Неизменно косная в своей неукоснительности, она стремится к определенной цели. И на каждом повороте ее пути остаются трупы заблудившихся и отставших. История безошибочна и неостановима. Только безусловная вера в Историю дает право пребывать в Партии. Рихард молчал; опершись на кулаки, он не отводил взгляда от Рубашова. Немного переждав, Рубашов закончил:

Вы скрывали наши материалы, вы зажимали нам рот. В ваших листовках каждое слово - неверно, а значит, вредоносно и пагубно. Вы писали: "Движение сломлено, поэтому сейчас все враги тирании должны объединиться". - Это заблуждение. Партия не может объединяться с умеренными. Они неоднократно предавали Движение - и будут предавать его неизменно. Тот, кто заключает с ними союз, хоронит Революцию. Вы говорили: в доме начинается пожар, с огнем должны бороться все; если мы будем спорить о методах, дом сгорит". Это заблуждение. Мы заливаем пожар водой, другие подливают в огонь масла. Поэтому, раньше чем объединяться, надо решить, чей метод правилен. Пожарным нужен холодный ум. Ярость и отчаяние - плохие советчики. Партийный курс определен точно - он, как тропа среди горных ущелий. Тот, кто сделает неверный шаг - вправо или влево, - сорвется в пропасть. На пожаре и в горах необходима устойчивость: закружилась голова - и человек погиб.

Вечерний сумрак еще уплотнился, Рубашов не видел рук Мадонны. Дважды продребезжал хриплый звонок - через четверть часа музей закрывался. Рубашов глянул на свои часы; ему оставалось произнести приговор, и на этом встреча будет закончена. Рихард, упершись локтями в колени, молча и неподвижно смотрел на Рубашова.

- Да, - сказал он после долгой паузы, - тут мне с вами спорить не приходится. - Его голос был усталым и тусклым. - Тут вы правы, что и говорить. И про узкую дорожку в горах - тоже... Только мы-то все равно разбиты. А тот, кто остался живой, - дезертирует. Может, потому, что на нашей тропке, в горах-то, было очень уж холодно. Другие - у них и музыка, и знамена, и яркие костры по ночам, чтоб погреться. Может, поэтому они и победили. А мы, хоть и на правильной дороге, да угробились.

Рубашов молчал. Он хотел узнать, не скажет ли Рихард чего-нибудь еще, а уж потом объявить окончательный приговор. Правда, приговор был предрешен - и все же Рубашов терпеливо ждал.

Темнота скрадывала мощную фигуру отодвинувшегося еще дальше Рихарда; он сидел совершенно неподвижно, его широкие плечи ссутулились, локти твердо упирались в колени, а ладони почти закрывали лицо. Рубашов не шевелился и молча ждал. У него немного ломило челюсть - видимо, разбаливался глазной зуб. Немного погодя Рихард спросил:

- Ну и что же со мной теперь будет?

Рубашов прикоснулся к зубу языком. Ему хотелось потрогать его пальцем, но он сдержался и бесстрастно сказал:

- Мне поручено сообщить вам, Рихард, что Центральный Комитет вынес постановление отныне не считать вас членом Партии.

Рихард не шевельнулся, Рубашов тоже; однако через пару минут он поднялся. Рихард вскинул голову и спросил:

- Значит, для этого-то- вы и приехали?

- В основном, да, - ответил Рубашов. Ему давно было пора уйти, но он все стоял у диванчика и ждал.

- Так что со мной будет? - повторил Рихард. Рубашов промолчал, и Рихард спросил:

- В кинобудке мне больше нельзя ночевать?