По Северо-Западу России. Том I. По северу России - Константин Константинович Случевский

от юга России. «В то время, когда по Волге, на Шексне и на Белоозере кудесники творили разные чудеса, а в Новгороде волхв собирал около себя народ против князя и епископа, Баян, наш южно-русский певец, был уже другом князей и не только прославлял их подвиги, но и осуждал усобицы». Не раздавались на севере сладкозвучные струны Баяновы, но непроходимые дебри ожидали святых и умных людей, нарождавшихся во времени; таковы были Кирилл Белозерский и Нил Сорский.

Выход Шексны из Бела-Озера — место очень ранней цивилизации, засвидетельствованной с первых строк начала летописи основанием здесь в XIII веке самостоятельного удела, развившегося в первые десятилетия ига татарского. После службы в Орде, князь Глеб Васильевич основал свое местопребывание при самом истоке Шексны, на южном её берегу, и соорудил храм св. Василия в полутора верстах от Карголома, против Крохина. Ручей или речка, впадающая в Шексну, называется и поныне Васильевской. Предание об основании древнейшего Белозерска указывает, что место сооружения храма св. Василия находилось подле капища финских инородцев, пожертвовавших им при обращении в христианство, когда нашли тут неведомо откуда явившийся образ св. Василия, а подле образа — теплую просфору. Это послужило поводом основания церкви и при ней монастыря св. Василия при начале Белозерска. Через двести слишком лет существования Белозерска, уже в 1459 году, город перенесен на Карголом, а оттуда, в 1612 году, разоренный шайкой вольницы, поставлен на настоящее, третье, место.

Кирилло-Белозерский монастырь.

Когда подъезжаешь от Гориц к Кириллову монастырю, перед нами возникает он на берегу озера настоящею, внушительною твердынею в двух своих оградах со множеством куполов. Таких оград нынче не делают: цели нет. Внутренняя имеет 10 аршин вышины при 11/2 аршинах ширины; наружная — 16 при 91/2. За такою бронею и свое время можно было отсидеться. Тихо плещется у стен монастыря Сиверское озеро. Низкие берега его кажутся еще площе, еще низменнее в соразмерности с монастырскими твердынями, плывущими над тихою гладью темных озерных вод. Пейзаж строг, задумчив, но не мрачен.

Когда, в 1775 году, губернатор, а впоследствии наместник новгородский Сиверс праздновал день своего рождения на берегу озера в Кирилловом монастыре, он, плененный красотою места, заблагорассудил упорядочить план города, и в 1791 году был составлен план его, доныне неосуществившийся: город возник, как хотел, по своей фантазии, и скромно прилегает к монастырю, и в тени его громад и бессчетных воспоминаний.

Кириллов монастырь действительно вызывает длиннейшую вереницу воспоминаний.

В одном 1612 году приходившая сюда Литва не менее пяти раз «выжгла и высекла» монастырь; приходили сюда паны Вобовские, Песоцкие и другие. «Сколько святых мужей пребывало здесь, — говорит Шевырев, — Мартиниан, Ферапонт, Христофор; отсюда вышли Корнилий Комельский и Нил Сорский. Цари и князья приезжали сюда на богомолье. Здесь Иоанн Грозный возымел желание постричься в монахи, искренно или неискренно — ему известно да Богу. Здесь томились в изгнании многие славные мужи древней Руси. Здесь столь многие нашли вечное успокоение, иные даже в муках, как например: князь Иван Петрович Шуйский, сосланный Годуновым при царе Феодоре Ивановиче и, может быть, удавленный в одной из башен».

Этих немногих строк достаточно, чтобы уяснить себе, перед каким внушительным памятником исторического прошлого русской жизни стоит тот, кто видит Кириллов монастырь. А с чего началось? Преподобный Кирилл родился в 1337 году, в Москве, в семье достаточной, и крещен именем Косьмы; «остроумен же сущи отрок зело»; по смерти родителей он переселялся к сроднику своему Тимофею, одному из вельмож, окольничему великого князя Дмитрия. Весьма рано задумал Косьма постричься в монахи, но никто не смел просить об этом любившего его всей душой Тимофея. Преподобный Стефан, которому юноша сообщил свои намеренья, возложил на него однажды иноческие одеяния без пострижения, и объявил Тимофею, придя к нему, что он приносит ему благословение «богомольца Кирилла».

«Кто есть Кирилл»? — спрашивает боярин. — «Бывший слуга твой Косьма». Услыхав об этом, «яростен был Тимофей», но, уговоренный преподобным Стефаном, он примирился, и юноша принял настоящее пострижение.

Кирилл поступил в московский Симонов монастырь. В Четьи-Минеях царя Алексея Михайловича, монастырь поминает до сих пор жертвы бунта в Пскове в 1650 г. и павших под Смоленском в 1634 г.

Горицкий монастырь.

В Четьи-Минеях подробно рассказано, как быстро достиг он в монастыре великого почета, как любил беседовать с ним, посещая монастырь, преподобный Сергий, как, чтобы избегнуть знаков уважения к себе, Кирилл «под образом буйства» юродствовал и принимал за это радостно наказания, как знали тогда уже, что он умеет книги «добро писати», что «слово его солию разума растворено» и как почти насильно возвели его в звание архимандрита Симонова монастыря.

Власть была не по сердцу преподобному: он отказался от архимандрии, удалился сначала безмолвствовать в келью, а затем, имея видение Богородицы, ушел на Белоозеро, где ископал себе малую келью в густом, непроходимом лесу и унес с собою «немного книжиц». Эти «книжицы» разрослись теперь в значительную Кирилловскую библиотеку и образовали школу спасителей, известных всему православному миру.

Очень красиво предание о том, как, после поселения преподобного в келейке, люди не раз слышали «звоны от этого места и певцов поющих», чего на самом деле быть не могло. Чрезвычайно картинен рассказ о том, как, чтобы ограбить пустынника, у которого будто бы богатства скрыты, послал некий боярин своих слуг, и они своими глазами видели, две ночи подряд, окрест монастыря многое множество людей, воинов, из луков стрелявших, которых на самом деле опять-таки не было. Глубокое сердцеведение отличало Кирилла: он прозревал людей. В числе чудес, им совершенных, — что редко в жизнеописаниях святых, — сообщается даже о том, что он воскрешал мертвых, а именно брата Далмата, умершего без принятия Святых Тайн. Кирилл воскресил его: он причастился и умер вторично.

Слава Кириллова чрезвычайно быстро подняла монастырь и населила его. От преподобного остались нам три послания его к трем князьям, с которыми был он, как видно, в самых коротких отношениях: к великому князю Василию Дмитриевичу, к можайскому князю Андрею, третье — к звенигородскому князю Дмитрию. В посланиях этих имеем мы красноречивый и чрезвычайно характерный для нашей истории факт, который свидетельствует — по словам Шевырева — о духовной связи, соединявшей отшельника с державцами Русской земли.

Древнейшая плита, из тех, надписи которых еще возможны для прочтения и не сглажены временем, 1554 года, высится в соборной церкви Успения над прахом князя Владимира Ивановича Воротынского,