Радищев - Михаил Жижка

Так Фонвизин, во время первого своего заграничного путешествия следующим образом отзывался о французских философах, учением которых он увлекался в молодости: «корыстолюбие несказанно заразило все состояния, не исключая и философов нынешнего века… Даламберты и Дидероты, в своем роде такие же шарлатаны, каких я видел всякий день на бульваре. Все они народ обманывают за деньги и разница между шарлатаном и философом только та, что последний к сребролюбию присовокупляет еще безмерное тщеславие… Вот каковы те люди, — говорит он в заключение, — из которых Европа многих почитает великими и которые можно оказать всей Европе повернули голову».

Таким образом, французская революция наглядно показала русским вольтерианцам и либеральным барам, какие нежелательные для них выводы делает французская буржуазия из «Вольтеровских насмешек» и «Руссовых опровержений». Разнюхав классовый смысл учения материалистов, они перестали «греметь» в печати против деспотизма и бросились в объятья монархии.

Тем легче и быстрее удалось правительству истребить «упущенное зло».

Но среди этой непривлекательной галлереи вольтерианцев-крепостников мы находим светлую и мужественную личность Радищева, последовательного и неутомимого пропагандиста идей просветительной философии в России, начавшего свою литературную деятельность переводами Мабли.

В учении Мабли Радищева привлекал необычайный политический радикализм французского: аббата. Этот представитель левого крыла французской просветительной философии являлся большим авторитетом для Радищева во все время его деятельности и, как говорит М. Н. Покровский, — «монархомахия Радищева и ведет свое начало от Мабли». Уже к этому времени Радищев почувствовал настоятельную потребность высказать свои политические взгляды и убеждения. Так, переводя слово «Despotisme» выражением! «самодержавство», он говорит, что «самодержавство есть наипротивнейшее человеческому существу состояние. Мы не можем дать над собой неограниченной власти, поскольку закон, как извет общей воли, не имеет другого права наказывать преступников опричь права собственной сохранности. Если мы живем под властью законов, то это не значит, что мы оное долженствуем делать неотменно, мы находим в этом выгоды. Если мы уделяем закону часть наших прав и нашей природной власти, то делаем это для того, чтобы оная употребляема была в нашу пользу: о сем мы делаем с обществом Безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашей обязанности. Не правосудие государя дает народу, его судии, тоже и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества»

Это примечание является самым ранним проявлением политических идей Радищева, высказанных им в печати. Уже здесь он излагает идеи естественного права «Договорного отношения между государем и народом», смело и определенно выявляя свое отрицательное отношение к самодержавию, как к системе. В этот промежуток времени Радищев вел философскую переписку со своим лейпцигским товарищем, известным масоном Кутузовым, приглашавшем его в тот период в масонское общество мартинистов. Радищев не согласился.

Написанную им историю Российского Сената, он сжег до опубликования. Писал, как говорит он сам — «стихи на нежные предметы», но чистым музам не подвезло. Радищев забросил «любовное вранье» и уничтожил все написанное.

Окружающая обстановка толкала его к журнально-публицистической деятельности, а нужда и необходимость зарабатывать кусок хлеба, гнала его в мир чиновников, которых он ненавидел всеми фибрами своей души.

В 1777 году Радищев был определен на вакантную асессорскую должность в Коммерц-коллегию, где и проработал около двух лет.

В Коммерц-коллегии он близко сошелся и подружился с Александром Романовичем Воронцовым, председателем Коллегии.

Дружба Радищева с А. Р. Воронцовым носила политический характер. Воронцов все время находился в оппозиции ко двору Екатерины II. Это был известный англоман и либерал, мечтавший об ограничении монархии «фундаментальными законами» и частичном освобождении крестьян (наделение их недвижимой собственностью и законная защита имущественных прав крестьян). Воронцов выражал чаяния той части среднего дворянства, которое было захвачено процессом капиталистического развития, начинало заниматься промышленной деятельностью, втягивалось в товарно-рыночные отношения и постепенно обуржуазивалось. Толкаемое новыми экономическими задачами, оно мечтало о конституционной монархии на манер Англии после «славной революции», когда «король царствует, но не управляет». Из среды этой части дворянства, как мы уже отмечали, вышли декабристы; ее же интересы до некоторой степени выражал и Радищев в своем выступлении.

Но Воронцов и другие англоманы безусловно не разделяли полностью политических идеалов Радищева в отношении самодержавия и крепостного права. Этой части двор листва совершенно чужд политический радикализм и решительность Радищева. Он сам удачно назвал их «сочувственниками», «мнения коих о многих вещах различествуют с моими». Таким «сочувственником» и был А. Р. Воронцов, принявший горячее участие в дальнейшей судьбе Радищева. Таков был и Кутузов, известный масон и товарищ Радищева по Лейпцигскому университету и другие.

Для всей служебной деятельности Радищева характерна неподкупная честность и добросовестность в исполнении служебных обязанностей. Работая в Коммерц-коллегии, он в течение года занимается внимательным чтением журналов и определений Коллегии. В своем покаянном письме к экзекутору Шешковскому во время судебного следствия, Радищев пишет: «Когда я был определен в Коммерц-коллегию, то за долг почел приобрести знания, до торговой части карающиеся. Возобновил чтение истории коммерции: изучал российское законоположение о торговле».

«Он, — как говорили о нем чиновники, — старался вникнуть в существо дел и постигнуть законы течения оных».

Во время службы Радищева в таможне управляющему Далю было поручено составить тарифный устав. Не обладая ни знанием языков, ни специальным образованием, Даль не мог выполнить этой работы и поручил ее Радищеву. Последний для этой цели на сороковом году жизни выучил английский язык и изучил его настолько хорошо, что мог в подлинниках читать Мильтона и Шекспира. Награды (за составление устава) получил Даль, хотя вся работа досталась на долю Радищева, но «он, — говорит сын Радищева, — был как Аристид, и не искал богатства».

О неподкупности и честности Радищева-чиновника свидетельствует и целый ряд других фактов. Так, сын его Павел в своих воспоминаниях об отце пишет: «Во время пребывания Радищева в Илимском остроге, местные чиновники осаждали квартиру Радищева и все время домогались. подарков, говоря: «Ну-ка, починай кубышку». Ибо все эти господа — пишет он — каждого меряя на свой аршин, воображали, что Радищев сослан за взятки, — а он вот какой взяточник — продолжает Павел Радищев, — в бытность его директором. С.-Петербургской таможни попался русский купец с контрабандой. Она состояла из дорогих материй, парчи и т. п. Он является в кабинет Радищева, просит, чтобы пропустили его товар и подает ему большой пакет с ассигнациями. Его велели вытолкать. На другой или третий день приезжает жена этого купца к г-же Радищевой, бывшей в постели после родов, и по обычаю кладет ей золотой под подушку «на зубок». Поговорив о своем деле, она отправляется, но вскоре заметили, что в углу другой комнаты оставлен большой кулек, набитый дорогими материями, на порядочную сумму. Сейчас сажают человека верхом с кульком, велят догнать купчиху и бросить ей кулек на дрожки. Однакож купец нашел протекцию у кн. Потемкина и выхлопотал, чтобы ему возвратили товар».