Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

— Даже еще не написал.

Джапар Мейданович вытаращил глаза.

— Ты что, в своем уме? Или это шутка гения? Ты, конечно, очень талантливый человек. Но я работник правления и отвечаю за твой вечер. Нет, Байрам, ты меня расстроил.

Джапар Мейданович, сразу вроде обессилев, устало опустился в кресло. Он сидел, подперев рукой голову; лоб в морщинах, ноздри нервно подрагивают — воплощенная озабоченность. Байраму стало жаль его.

— Не беспокойся, Джапар Мейданович, все будет в порядке. Я буду читать новую вещь. Название скажу тебе завтра.

Джапар Мейданович глубоко вздохнул, поднялся с кресла.

— Хорошо… — проговорил он, что-то соображая. — Новую так новую… Ну, не буду мешать тебе, работай!

Байрам остался один. Газету читать он не стал, взял лежавшую рядом с ней афишу, развернул. Середину афиши занимала фотография, окруженная большими красными буквами. Кто это? Известный артист, звезда экрана?.. Удлиненное, благородного овала лицо словно бы оплыло, подтаяло, расплавленное в горниле славы. Глаза источают сияние, лоб девственно чист — ни единой морщинки. Губы раздвинуты в улыбке, и белые зубы видны так отчетливо, что их можно пересчитать.

И этот красавчик — поэт Байрам Мамедов!..

Неудивительно, что Джапар Мейданович взял для афиши именно эту фотографию, но где он ее раздобыл? Вроде бы все тогда было реквизировано, все пятнадцать штук, отпечатанные по заказу Сельби, она была в восторге от портрета. Может быть, потому, что снимок этот связан с радостным событием, по мнению Сельби, самым радостным в его жизни — ему тогда только что вручили республиканскую литературную премию. Аплодисменты, поздравления, цветы… Сельби сияла, опьяненная счастьем, она отвечала на поздравления с щедростью только что коронованной принцессы…

Как, наверное, хочется ей снова пережить что-нибудь подобное. Может быть, это законное желание — видеть своего мужа триумфатором, на вершине удачи и славы! Может быть, в этом выражение силы, а женщины тянутся к силе.

Байрам вспомнил сегодняшний зал, огромный, холодный… Поморщился и раздраженно отодвинул афишу. Согреть такой зал стихами; словом, дыханием своим согреть?.. Байрам вдруг всем телом ощутил леденящую стынь пустых рядов, по спине пробежали мурашки, дурнота подступила к горлу.

Поэму, посвященную Назару, Байрам задумал уже давно. О брате писали много. О нем и о колхозе, которым он руководил. Появлялись статьи, очерки, репортажи, как правило, удивительно похожие друг на друга. Вот только недавно один газетчик отличился. Он написал свой очерк в виде разговора, который якобы вел с прославленным председателем, пока они вместе объезжали поля. Назар в этом очерке произносил длинные газетные фразы, цитировал директивы и решения, пересыпая их цифрами, демонстрирующими успехи колхоза.

Очеркисты обычно больше рассказывали о колхозе: описывали двухэтажную школу, больницу, клуб, сообщали, что в каждом доме имеются телевизор и радиоприемник, что улицы в колхозе прямые и широкие и что на очереди асфальтирование их.

Разумеется, Байраму было приятно читать хвалебные слова о руководимом Назаром колхозе. И все-таки каждый раз он все больше и больше раздражался. Из всех этих писаний невозможно было понять, при чем тут Назар, что это за человек и чем обязан ему колхоз. А ведь Назар не просто хороший организатор, он отличается чудовищной работоспособностью, неуемной энергией и подлинной самоотверженностью. Не будь этих качеств, едва ли удалось бы ему так быстро поднять колхоз. Он подчас и Байраму не давал спать спокойно: добиваясь нужного решения в какой-нибудь инстанции, он звонил, присылал людей, сам приезжал… Для себя никогда, только для своего колхоза.

И все сильнее росло в душе Байрама желание рассказать людям не о коровниках и клубах, построенных в знаменитом колхозе, а о сильном характере, о большой, широкой душе, об упорстве, настойчивости, самоотверженности.

Так появилась поэма о человеке земли, ее сыне, ее хозяине. Это было произведение, исполненное уважения к земледельцу, к его труду, героическому в своей повседневности. И хотя он нигде, ни в одном стихе не свернул на пышную оду, это была гордая, торжественная поэма.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Под сумрачным низким небом, печальная и бескрайняя, тихо лежит пустыня. Ни живой души, ни зеленой травинки, ровная закаменевшая земля — такыр. Лишь кое-где торчат сухие жесткие кусты: то ли иссохли от летнего зноя, то ли, напуганные зимней стужей, сбросили их ветви листву… Говорят, когда-то здесь было морское дно. Сейчас такыр залег невысокими отлогими буграми, похожими на застывшие волны. Окаменевшее море, бурое, неприветливое, мертвое…

Вдали показались два "газика" — один за другим; тот, что шел следом, в точности повторял движения первого; казалось, они играют в салки. Наконец игра закончилась, машины стали. Из первой вылезли Назар и Машат. Вышли и не спеша зашагали по твердой, местами растрескавшейся земле — недавний дождь не смог ее размягчить.

Назар ковырнул землю мыском своего тяжелого ботинка, каблуком раздавил отвалившийся сухой комок и сказал с нескрываемым вожделением:

— Твердая. Хлопчатник на такой земле пойдет рослый.

— А чистая какая! — весело отозвался Машат. — Никакой возни. Брось семена, воду дай, а осенью приходи и забирай хлопок!

Назар обернулся, поглядел вокруг. Молчит пустыня, иссохшая, мертвая. Вроде и не замечает, что по ней люди ходят. Может, сердится, что забыли ее. Но ведь вспомнили же. Вспомнили и пришли. Пришли, чтобы оживить ее, пробудить от извечной спячки.

— Как считаешь, сколько сможем засеять? — Назар обернулся к заместителю.

— А сколько хочешь!

Назар усмехнулся, покачал головой.

— Нет предела человеческой жадности. Знать бы, что сил хватит, все бы запахал! Вот только где воды взять?

— Сколько хватит, польем. Остальное под богару!

— Насчет богары у нас разрешения нет.

— Ха, разрешение! — Машат махнул рукой. — Тебе разрешение нужно, а государству хлопок!

Словно не желая слушать эту крамолу, Назар молча тронулся дальше. Прошли шагов пятьдесят. Машат помалкивал, ждал, когда заговорит председатель. Новых идей он ему подкидывать не собирается, сейчас главное, чтоб не передумал. Когда Назар ищет решения, нужно обязательно быть около него, не дай бог, момент упустишь!

— Смотри-ка, — не замедляя шага, сказал Назар, — а поле не такое ровное, как со стороны кажется. Не успеем спланировать как положено.

— Да, — согласился Машат. — С поливом тут непросто. Ладно, придумаем что-нибудь… Сейчас главное — не промешкать. Начнем судить да рядить, быстро дорожку перебегут. На эту землю многие зарятся. Третьего дня, — говорят, председатель "Восхода" места эти объезжал.

Конечно, агротехнику по всей строгости нам не соблюсти, а только я думаю: может, и к лучшему, на что нам затраты? Все равно землю отберут. Через годок-другой тут везде совхозов понатыкают. Я считаю, есть разрешение, поменьше думай, паши, сей, а там что бог даст!