Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию - Майкл Уайт

хотел проиллюстрировать потенциал экстернализующих бесед, показать, что они способны обеспечивать контекст, в котором члены семьи, отрезанные друг от друга проблемой, смогут снова встретиться, чтобы совместно предпринять какие-то шаги для её решения. Я хотел продемонстрировать, что в ходе экстернализующих бесед в сотворчестве с человеком или семьёй возможно определять проблему, «полагать ей пределы» и находить её решение. Я хотел показать, каким образом проблемы, которые не только считались неразрешимыми и хроническими, но и приводили к серьёзным неприятным последствиям в социальном плане, могут рассматриваться весело, с лёгкостью и радостью.

Я не мог даже предположить, насколько высок будет интерес к этой статье в профессиональном сообществе. Этот интерес побудил меня углубить исследование экстернализующих бесед, рассмотреть их применимость к другим проблемам в различных контекстах и опубликовать новые результаты исследований. К этому времени многие терапевты начали пробовать применять экстернализующие приёмы в своей работе с детьми, подростками, молодёжью и взрослыми в индивидуальной, семейной и групповой терапии. Вскоре они стали вносить свой вклад в общее дело, создавая тексты, в которых рассказывали о своих находках.

В этой главе я хочу достичь четырёх основных целей. Во-первых, я обобщу идеи, повлиявшие на разработку экстернализующих бесед. Во-вторых, я расскажу о том, какую позицию во время таких бесед занимает терапевт. В-третьих, я расскажу о метафорах, которые принимаются за основу в ходе работы, когда мы содействуем усилиям людей, направленным на решение проблемы. В-четвёртых, я покажу карту четырёх категорий вопросов в контексте экстернализующих бесед.

Идеи, повлиявшие на разработку экстернализующих бесед

Как уже отмечалось, многие из тех, кто обращался за помощью к терапевту, убеждены, что проблемы в их жизни являются отражением их внутренней сущности или внутренней сущности других людей. Когда это так, усилия людей, направленные на решение проблем, ведут, как это ни печально, к их усугублению. Это лишь укрепляет людей в убеждении, что проблемы являются отражением некоего «истинного знания» об их собственной природе и характере, о природе и характере других людей, что эти проблемы являются внутренне присущими им самим или другим людям.

В этом есть своеобразная ирония: часто именно такое интернализующее понимание, размещающее проблемы внутри, и действия, совершённые в духе подобного понимания, изначально способствуют возникновению и усугублению этих проблем. В силу того, что привычка мышления, создающая подобное понимание человеческой жизни, в известной степени культурный феномен, многие из проблем, с которыми люди обращаются к психотерапевту, являются по своей природе культурными.

История этого культурного феномена изучалась философами, включая Мишеля Фуко (Foucault, 1965, 1973). В мои намерения не входит подробное описание вклада Фуко в понимание развития этого явления (я уже сделал это в другой публикации). Поэтому приведу лишь несколько комментариев.

Фуко проследил истоки интернализующего понимания жизни и представления о человеческой сущности в западной культуре до середины XVII века. Он предположил, что подобное развитие идей, по сути, являлось результатом:

   • Практики разделения людей — от основной популяции отделяли бездомных, бедных, безумных, морально нестойких, навешивая на них ярлык «испорченности».

   • Объективизации, овеществления человеческого тела путём размещения расстройств внутри тела и классификации этих расстройств.

   • Сопоставления с нормой как механизма социального контроля («нормативные суждения»). Суждения о «нормальности» побуждают людей соизмерять собственные поступки и мысли, поступки других людей с нормами жизни и развития, которые определяются в рамках профессиональных дисциплин.

Развитие практики разделения людей, научных классификаций расстройств, а также сопоставление с нормами привело к тому, что представление людей о себе тоже стало объективированным и отчуждённым. В результате многие из проблем, с которыми люди сталкиваются в жизни, начинают отражать некое «истинное» знание о том, кем они являются. Например, психотерапевты достаточно часто рассматривают человека как «дисфункционального», «проблемного», «трудного». Да и сами люди нередко оценивают себя и других как «некомпетентных» или «неадекватных» по своей природе.

Экстернализующие беседы, в которых мы перестаём воспринимать человека как проблему, могут считаться контр-тактикой по отношению к подходу, который овеществляет, отчуждает человека, его идентичность. В противоположность ему экстернализующая беседа объективирует и отчуждает не человека, а проблему.

Когда проблема становится некоей сущностью, отличающейся и отдельной от человека, когда люди не привязаны к ограничивающим «истинам» о том, кем они являются, и негативным суждениям об их жизни, открываются новые возможности, чтобы разбираться с существующими проблемами. Подобное отделение идентичности человека от идентичности проблемы не избавляет людей от ответственности за свои поступки и за решение проблем. Скорее, людям становится проще принимать на себя ответственность. Если человек и проблема суть одно, то существует очень мало способов избавления от проблемы, помимо причинения вреда самому себе. Но если отношения человека с проблемой становятся более определёнными, чётко и ясно описанными, как это происходит в экстернализующих беседах, появляется новый набор возможностей для пересмотра этих отношений.

Развеивание негативных представлений о себе

Экстернализующие беседы также позволяют людям развеивать негативные выводы о себе — выводы, к которым они уже пришли под влиянием проблемы. Например, ко мне обратилась молодая женщина по имени Сара, которая в течение длительного времени страдала от депрессии и наносила себе порезы бритвой. Она была убеждена, что достойна ненависти, и испытывала отвращение к себе из-за этого. Эта ненависть была основной характеристикой её существования. Вскоре мы начали выяснять, в чем же Ненависть к себе убедила Сару («я ничего не стою, я бесполезный человек, я заслуживаю в жизни то, что имею»), как она заставляла Сару обходиться с собственным телом («отрицать и наказывать его»), как намеревалась влиять на взаимоотношения Сары с другими людьми («изолировать меня от других») — и так далее.

Это открыло возможности для дальнейшего подробного описания Ненависти к себе. Я побудил Сару рассказать о том, что именно в поведении Ненависти к себе отражало её отношение к жизни Сары. Я попросил Сару описать, как звучал бы голос Ненависти к себе, если бы его можно было услышать во внешнем мире. Более подробное описание создало основания для расспрашивания, в котором мы проследили отклики этого отношения, этого голоса в истории Сары. Это позволило Саре первый раз в жизни связать своё переживание Ненависти к