Преступление - Уэлш Ирвин

Леннокс в столбняке. Он не чувствует ни рук, ни ног, жизнь сконцентрировалась в области паха. Вот что такое зажигательные танцы. Девушка не прекратит вращательных движений, пока не добьется своего. В Ленноксе поднимается гнев. «Развлечение для стариков и лузеров, для ботаников и тормозов». Глаза у девушки бешеные; Ленноксу ясно: теперь для нее возбудить его и заставить кончить — дело чести. Втянуть его в этот балаган, низвести до отчаянности собственного положения для обкуренной стриптизерши один из способов сохранить лицо. Леннокс понимает это, потому что много раз участвовал в подобных забавах дома, в Эдинбурге, во время холостяцких вечеринок. За агрессией на лицах мужчин Леннокс различает стыд. Знает, что своим нежеланием участвовать в игре, умением быть выше остальных путает им карты, а женщину унижает, отказываясь от единственного товара, который она может предлбжить, от ее сексуальности, пусть даже карикатурной. Для женщины дело не столько в самооценке, сколько в профессиональной гордости, ведь именно таким способом она зарабатывает на хлеб.

Но Леннокс не может поступить иначе, ему приходится одержать победу в этом кошмарном противостоянии.

Внезапно девушка прекращает вращения, лицо ее искажено.

— Гомик, — выплевывает она Ленноксу в ухо и с вязкой улыбочкой переключается на другую потную мошонку. Мужчины за барной стойкой громко подначивают, их облегчение почти осязаемо.

Леннокс садится рядом с Джинджером. Джинджерова голова пульсирует в психоделическом свете лилового софита. Старый друг смотрит на Леннокса сначала враждебно, потом с сальным восхищением.

— Твою мать, Леннокс, этот танец влетел мне в двадцатку, а ты даже не плюнул! Ни на кого, кроме красотки Труди, больше не встает, да? На зверя лассо набросили!

Джинджеров жаргон Леннокса бесит.

— Извини, что пришлось потратиться. — В следующую секунду ход его мыслей меняется: пусть Джинджер думает что хочет. Но направление мыслям уже задано, они далеко от стриптизерши, Труди и Джинджера. Сначала алкоголь дистанцировал преступление; теперь он же, словно крепкий кофе, освежает в мозгу подробности.

Бритни Хэмил. Теперь на зверя действительно набросили лассо. Как Мистер Кондитер отбывает срок? Чем он занят в эту вот секунду? Сошла ли с него спесь сейчас, когда он изолирован от прочих заключенных — даже от прочих насильников — для его же безопасности? Леннокс чувствует внезапное желание узнать наверняка.

— Ты когда-нибудь думаешь о мерзавцах, осужденных за особо тяжкие? — спрашивает он Джинджера. — Как они живут с тем, что совершили?

— Прекрасно живут — потому что они отморозки. Им пофигу. Ну их к чертям, пускай догнивают. — На побагровевшем лице Джинджера замешательство, он машет официантке, дескать, еще пива.

У Леннокса впечатление, что тирада относится к нему в той же мере, что и к каждому преступнику, которого помнит Джинджер. Они чокаются, пьют, но Леннокс чувствует некоторое охлаждение.

В следующий раз Джинджер открывает рот, чтобы пресечь дальнейшие возлияния.

— Хватит, я и так лимит превысил, — отдувается он. Стриптизерша демонстративно облизывает пальцы, которыми только что касалась своей промежности, вертится на шесте у них перед столиком. — Давай выдвигаться потихоньку, — говорит Джинджер, не сводя глаз с девушки, и поднимает стакан одобрительным жестом. — Только пускай сначала эта маленькая киска танец закончит. Черт, Рэй, будь я на двадцать лет моложе...

— Ты все равно годился бы ей в отцы.

— Ах ты сученыш.

Из подвыпившего Джинджера водитель лучше, чем из трезвого: он осторожнее, даже на дорогу смотрит. Они въезжают в прибрежный квартал. В сумерках на всем видится печать запустения. Предприятия малого бизнеса здесь либо разорились, либо держатся на честном слове, думает Леннокс. В квартале, соседнем с «Холидей-инн», бары и дешевые забегаловки набиты пьяными отпускниками, поденными рабочими и попрошайками — последние две категории выживают попустительством и безалаберностью первой. Кругом старики, одинокие и отчаявшиеся. Леннокс с Джинджером заходят в засаленный патио при баре; он существенно отличается от ослепительно-стерильных баров Майами-Бич. Леннокс озвучивает свои наблюдения.

— Во Флориду сотни пенсионеров переехали со своими половинами. Половины успели ласты склеить, а оставшиеся не могут теперь отсюда дернуться. У меня куча знакомых, которые в такой ситуации оказались. — Джинджер проглатывает пиво и требует текилы. — Мечта об обеспеченной старости превращается в ночной кошмар, — продолжает он. Входят, держась за руки, двое мужчин, садятся в углу. — Это заведение за

думывалось как бар для пенсионеров. А теперь сам видишь, что здесь — сплошная голубая луна, тьфу.

Они опрокидывают по нескольку порций текилы и совершают энергичную прогулку по пляжу, чтобы просохнуть перед встречей с женами, настоящей и будущей.

Труди и Долорес явно получили удовольствие от вечернего шопинга.

— В такую жару надо ближе к вечеру по магазинам ходить, — поясняет Долорес.

Труди с вызовом стискивает свертки и пакетики.

— Все это, Рэй, мне необходимо. Конечно, мы должны экономить... но я ведь не спрашиваю, на что ты тратишь деньги.

В Ленноксе поднимается возмущение. «Можно подумать, мне не параллельно, что она покупает».

— Труди, и я не спрашиваю! Я ни слова не сказал!

— Зато посмотрел. Знаю я этот твой взгляд, Рэймонд Леннокс.

— Да какой еще взгляд? — нетвердым языком отпирается Леннокс. — Вечно ты из мухи слона делаешь. Взгляд у меня не правильный, надо же, — взывает он к Джинджеру.

Но разруливает ситуацию Долорес.

— Шопинг у нас лучше всего получается. Придется привыкнуть, юноша. — Долорес игриво ворчит, косится на Джинджера. — Я права, мой жеребчик?

— А то. — Красное Джинджерово лицо багровеет. Или от гордости, или от смущения; а может, и от того, и от другого в комплекте, прикидывает Леннокс.

Джинджер Роджерс предлагает гостям два варианта: либо Долорес везет их обратно в Майами-Бич, потому что он малость перебрал, либо они все вместе идут в его любимый ресторан и ночуют у них с Долорес.

— Мы такси можем взять, — смущается Труди.

— Никаких такси. Пятьдесят баксов — это же грабеж! Утром я вас мигом в отель отвезу. Или Долорес отвезет.

— Ладно, — соглашается Леннокс. Он выходит на балкон, облокачивается о перила. «Холидей-инн», конечно, несколько портит вид на океан. В сгустившейся тьме все еще веет дневным жаром; правда, слабенький бриз холодит голые локти. Из диско-бара доносятся приглушенные высотой пульсирующие звуки. Ленноксу ясно: Труди недовольна. Подобно ей, он мог бы сказать: «Знаю я это выражение лица».

На балконе появляется Джинджер с двумя банками «Миллера». Задвигает за собой стеклянную дверь, протягивает банку Ленноксу.

— Настоящий рай, верно? — Джинджер с интересом ждет Ленноксовой реакции.

— Да, — отвечает Леннокс. Они чокаются банками. Леннокс знает, он бы здесь свихнулся, но он — это он, а Джинджер — это Джинджер.

— Чего тогда вид такой кислый, а, Рэймондо?

— Она меня достала! — Леннокс резко разворачивается, выпитое туманит разум, тяжелит сердце. — Мне по барабану, чего она там накупила. А она от этого только больше бесится. Знаещь, что я должен был сказать? «Давай, детка, продолжай втом же духе — мы ведь на свадьбу копим». А она бы тогда в ответ: «А ты на выпивку перестань транжирить». Я не дал ей возможности меня упрекнуть, так она не растерялась и сама с собой сцену разыграла. Только теперь все еще хуже, она ведь решила, что мне на эту гребаную свадьбу плевать.

В глазах Джинджера появляется мстительный огонек. Он не сводит взгляда с Ленноксова темени. Ленноксу кажется, Джинджер смотрит на что-то живое позади него.

— Вы только сегодня прилетели?

— Да. — Леннокс быстро оглядывается, но за спиной ничего нет.

— Отдохнуть собрались?

-  Да.

— А ты вдобавок на бюллетене после нервного срыва?

Ленноксу понятно, куда клонит Джинджер.