Через Гоби и Хинган - Исса Плиев

В ночь на 9 августа, перед самым наступлением, в частях состоялись митинги. Выступления были краткими, но энергичными. Мне особенно понравилась речь командира взвода отдельного истребительно-противотанкового дивизиона лейтенанта Л. К. Чеснокова.

– Я не участвовал в Отечественной войне, – сказал он. – Но клянусь, как коммунист и как офицер Советской Армии, мои воины не посрамят славы советских артиллеристов. Прошу командование послать мой взвод на самый опасный участок.

Их было много, таких лаконичных, но горячих выступлений. Воины были охвачены единым порывом – как можно лучше выполнить боевую задачу. [41]

Выражая волю и желание народных масс, Малый хурал и правительство Монгольской Народной Республики объявили Японии войну. В принятой хуралом декларации страстно прозвучало требование «раз и навсегда покончить с притеснениями и унижениями, которые терпит монгольский народ от иностранных захватчиков, от японских поработителей, чтобы монгольский народ наравне со всеми свободолюбивыми народами мира мог строить свою жизнь на принципах свободы» (газета «Унэн», 11 августа 1945 года).

В обращении ЦК Монгольской народно-революционной партии и правительства Республики говорилось, что этот исторический шаг не является случайным. Война будет «справедливой, за свободное и независимое существование». Обращение призывало всех воинов стойко и мужественно сражаться за правое дело в боевом содружестве с Советской Армией. [42]

В пустыне Гоби

Солнце ушло за горизонт, и на землю словно набросили темное покрывало. Жара уступила место прохладе. Дышать стало легче.

Замолкла изнуренная зноем степь, но я знал: сегодня это ненадолго. Пройдет несколько часов, и все вокруг наполнится могучим рокотом моторов, дробным перестуком тысяч копыт, разноголосицей боевых команд, выстрелами, громом орудий.

Вместе с оперативной группой я выдвинулся на передовой командно-наблюдательный пункт. В полночь через границу ушли сильные разведывательные отряды. Они должны уничтожить проводную связь на японских пограничных заставах, а затем внезапным налетом разгромить их. Мы ждем сообщений, и время тянется нестерпимо медленно.

Все вроде продумано, тщательно подготовлено. В разведывательные подразделения включены лучшие монгольские воины, отлично знающие местность и особенности погранзастав противника.

Рядом со мной – начальник разведки подполковник М. Д. Чернозубенко. Этот обычно хладнокровный и уравновешенный человек сейчас явно нервничает. Я замечаю это по тому, как он нетерпеливо переступает с ноги на ногу, как то и дело поглядывает на часы.

– Что, волнуетесь, Михаил Дмитриевич?

– Немного есть, товарищ командующий. – Подполковник снова подносит к глазам руку с часами. – Сейчас будет сигнал.

В тот же миг далеко впереди полнеба озаряет яркая вспышка. Слышится громкая команда:

– Заводи! По машинам!

Заревели моторы танков и бронемашин, затрещали [43] мотоциклы. Немного спустя гул начал удаляться: передовые отряды 25-й механизированной и 43-й танковой бригад ринулись на восток.

И тут же тьму разорвало ослепительное море огней. Это двинулись вперед главные силы ударной группы – тысячи танков, бронемашин, автомобилей с включенными фарами.

Зрелище было изумительное. Казалось, вспыхнула пламенем вся степь Внутренней Монголии и огненная река, вырвавшаяся из берегов, с грохотом и ревом устремилась в глубь Маньчжурии.

Первый эшелон главных сил Конно-механизированной группы перешел границу в три часа, второй – в четыре часа ночи. А разведгруппы и усиленные передовые отряды к этому времени были уже далеко впереди.

Вскоре привели первую партию пленных. Молодой японский офицер был явно подавлен случившимся.

– Ничего не понимаю, – сокрушенно показывал он на допросе, – все произошло так внезапно. Примерно в час ночи от границы донесся шум моторов. На заставе объявили боевую тревогу. Только построились – стрельба. Спастись не удалось никому: кто полег мертвым, кто попал в плен… Связаться с передовыми постами и другими заставами не удалось. Связь оказалась испорченной.

Другой пленный Офицер сообщил, что его взвод проводил ночные занятия в поле. Услышав шум на границе, солдаты бросились на заставу. Там гремели выстрелы, взрывались гранаты. Затем появились танки.

– Я так и не успел подать команду на отход, – рассказывал офицер. – Весь небосвод на западе вдруг осветился. Огонь стал надвигаться на нас. Солдаты оцепенели. Многие бросились на колени, стали молиться… Было ясно: богиня Аматерасу отвернулась от нас.

В результате первого удара, осуществленного точно по плану, оказались уничтоженными все пограничные заставы и разведывательные пункты японцев.

С первыми лучами солнца через плавную линию пограничных холмов перевалили на рысях построенные в предбоевые порядки соединения монгольской конницы, [44] составлявшие резерв Конно-механизированной группы. Из низины выскочили бронемашины и батареи.

Разорвав завесу пыли, поднятой десятками тысяч копыт, невдалеке от нашего командно-наблюдательного пункта вынырнул мотоцикл.

– Шестая кавалерийская дивизия Монгольской Народной Республики в установленное приказом время перешла государственную границу, – доложил мне соскочивший с мотоцикла офицер связи.

На лице его выделялись лишь белки глаз да зубы.

– Что, тяжело?

– Душно очень, товарищ генерал.

– Ну-ка покажите вашу флягу. – Взяв ее в руки, я был неприятно поражен. От нормы, рассчитанной на день, осталось всего несколько глотков.

– В пустыне невозможно дышать, – стал оправдываться мотоциклист. – Нос и рот забивает раскаленным пескам. Поневоле приходится полоскать горло…

Этот случай показал, что мы, видимо, недооценивали трудностей, с которыми предстояло столкнуться. В душе я понимал мотоциклиста. Мне было хорошо знакомо невыносимое чувство, когда на тело давит палящий зной, а в легкие вместе с горячим воздухом всасывается раскаленная пыль.

Подошедший Чернозубенко доложил о возвращении группы лейтенанта Тулатова, которую выбрасывали в район Цзун-Хучит для захвата водоисточника.

– Почему возвратились? – удивился я. – Они должны были удерживать колодец!

– Вода для пользования непригодна. Один из цириков попил и отравился. Врач установил – стрихнином.

– Где Тулатов?

– Ждет разрешения доложить.

– Давайте его сюда!

К нам подходит смуглый среднего роста худощавый офицер. Глаза виновато опущены, говорит короткими фразами с кавказским акцентом:

– По вашему приказанию…

– В чем дело, лейтенант? Почему не сработала урга?

Тулатов удивленно смотрит вначале на меня, потом на Чернозубенко. Подполковник объясняет, что «урга» в нашем понимании, означает бросок специального отряда [45] вперед и захват сторожевого поста, а главное – колодца.

– Понятно, – кивает головой Тулатов. – Сразу ворваться на пост не удалось. Нас встретили огнем. Бой продолжался недолго, но колодец японцы успели отравить. Не иначе, как дело рук ламы. Мы поймали его, а здесь почему-то отпустили. – Тулатов удивленно пожал плечами. – Зачем отпускали?..

После ухода лейтенанта Чернозубенко показал мне листок пергамента, испещренный рукописными строчками.

– Тулатов нашел возле колодца.

– Прочитать можешь?

– Да. Написано по-монгольски.

Письмо, составленное в высокопарном стиле, содержало угрозу, рассчитанную на запугивание монгольских воинов:

«Через Гоби вам не пройти. Боги превратят колодцы пустыни в огненную смерть. Это говорю вам я, хубилган, потомок Дудэ – стремянного Джучи, сына Тимучина. Я – Тимур-Дудэ».

– Что означает «хубилган»? – поинтересовался я.

– Это характерный для ламаизма культ так называемых воплощенцев. Их почитают за богов.

– Ну что же, – резюмировал я, – нас пугают мистикой, а мы должны предупредить противника о реальной угрозе. Отпустите нескольких пленных и снабдите их нашими письмами. Подчеркните, что каждый, кого мы схватим вблизи источников воды, если у него найдут яд, будет признан диверсантом и уничтожен на месте. Что же касается Тимура-Дудэ, то попытайтесь установить, кто скрывается под этой личиной. Хорошо бы захватить этого типа.

Успех наступления на калганском направлении во многом зависел от того, насколько быстро смогут наши войска расправиться с погранотрядом противника и разведывательным пунктом японцев в глубине – в монастыре Цаган-Обо-Сумэ. Уничтожение погранотряда возлагалось на усиленный батальон майора Самохвалова из 27-й мотострелковой бригады. На разведпункт нацелилась 7-я мотобригада МНА полковника Нянтайсурэна.

События здесь развивались благоприятно. В полночь [46] наши разведотряды перешли границу, а через три часа в наступление двинулся батальон Самохвалова. Он быстро захватил дефиле, запиравшее выход на плато недалеко от деревни Эрдэни-Сомон. Вражеские пограничники, не успев занять оборону, были атакованы и разгромлены. Бежать удалось немногим.