Интим не предлагать! (СИ) - Лель Агата

— Я просто хочу получить свои, как ты сама выразилась — честно заработанные деньги, разве это плохо? Неужели ты не понимаешь, что миллионы Малиновского это мой единственный шанс увидеть, наконец, Джона? Разумеется, я тоже не в восторге от этого всего, но идти на попятную после того как самый главный шаг уже сделан? Ну уж нет! — за тирадой совсем не замечаю, как скисла подруга. — Ань, ты чего? Ты расстроилась, что ли? — придерживая на груди спадающее платье взволнованно ковыляю к Цветковой и притуляюсь рядышком на диване. — Э, ну ты чего? Месяц всего, он быстро пролетит, оглянутся не успеешь.

— Ага, за месяц он тебя соблазнит — уезжать не захочешь, а я тут одна совсем останусь, — всхлипывает Цветкова и, приподняв очки, утирает указательным пальцем набежавшую слезинку.

— Меня? Малиновский? Соблазнит? Ну знаешь, это даже обидно! Я что, по-твоему, совсем дурочка безвольная? У меня Джон есть и у меня к нему чувства. А Малиновский, он для меня как …. ну как жук навозный. Даже хуже жука. Да даже хуже таракана на хлебнице.

— Ну вообще, Женя, он парень красивый и на уши присесть может…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— Но только не мне. У нас с ним чисто деловое соглашение, выгодное обоим. Да и, поверь, я ему тоже не больно сдалась, он сам сказал, что я того, — кручу пальцем у виска, — идейная. Не в его вкусе, короче. Так что не переживай, Цветкова, честь он мою не запятнает. Как-нибудь перекантуемся месяц, а потом на вольные хлеба. Он с наследством, я с миллионами.

— Ну не зна-аю, всё равно мне это ужас как не по душе, — Анька берёт вилку и вяло ковыряет оливье. — А если мамка твоя на городской позвонит и тебя повозёт? Что я ей скажу?

— Не высасывай из пальца, мы этим телефоном раза три от силы за пять лет пользовались.

— А что в универе говорить будем?

— Но-но-но! В универе — ни слова! Никто ничего знать не должен. Для всех мы с ним по-прежнему друг для друга абсолютно чужие, не связанные никакими штампами люди. Поняла? Ни единого слова!

— Да поняла я, — уныло соглашается Цветкова. — Надеюсь, ты тоже понимаешь, что делаешь.

— Честно — не совсем, но точно понимаю ради чего я это делаю — ради нашего светлого будущего с Джоном. И чтобы осуществить свою мечту я готова пойти на многое.

Часть 8

Ровно в семь вечера к подъезду подъехало такси. Я, таща за собой клетчатый баул с тряпками, под всхлипывания Цветковой покинула нашу съёмную однушку и сделала шаг в неизвестность.

Как бы я не пыталась хорохориться перед Анькой, разыгрывая из себя смелую Лару Крофт, которой любое задание по плечу, внутренне я паниковала. И чем ближе вишнёвая Приора была к месту назначения, тем сильнее росла паника.

Как мы будем жить бок о бок с Малиновским? Чем мы будем заниматься, допустим, тоскливыми дождливыми вечерами?

Месяц — срок не большой, но и не такой уж и маленький. Как-то пару лет назад я успела всего лишь в течении тридцати дней съездить на море, побывать на свадьбе двоюродной сестры, полежать в больнице с острым бронхитом и посетить легендарный цирк Дю Солей. Один месяц и столько событий.

Что это вообще такое — соседствовать с парнем? Это же… парень! Ужасные манеры, пошлые шутки, перегар и эта его дурацкая электронная сигарета…

Где будет в доме Малиновского моя комната и смогу ли я беспрепятственно общаться по скайпу с Джоном? А если мама попросит видео связь, как я объясню ей, куда делись обои в цветочек и заставленная книгами Аньки полка? Сильно сомневаюсь, что Малиновский умеет читать и вообще знает, для чего нужны книги.

— Рубиновая семь, — оповещает таксист и глушит мотор возле высокого забора из красного кирпича. — Здесь?

— Наверное, — жму плечами, но, заметив потом в прорези между коваными прутьями Бентли Малиновского, понимаю, что адресом мы не ошиблись.

Водитель любезно вытягивает из багажника мою сумку и, плюхнув ту на пыльную тропинку, уезжает, оставив меня совершенно одну.

Вдоль главной дороги тянется длинный забор, за которым торчат треугольные крыши однотипных таунхаусов. Я не знаю, как живут внуки миллионеров — видела только на фото в инстаграме и по телевизору, но это место произвело на меня неизгладимое впечатление. Красиво, чисто, свежий воздух. Уж точно не сравнить с нашими Печатниками.

— Привет, — у ворот откуда ни возьмись нарисовалась красивая блондинка в обтягивающих скинни, держа на руках тощего дрожащего той-терьера. Стрельнув взглядом по моему прикиду, и особенно по клетчатой сумке, девица извлекла из кармана ключ. — А ты к кому?

— К Малиновскому. Бо…Богдану, — получилось жалко, но я действительно растерялась.

— А, понятно, — безразлично тянет она и, прислонив ключ к таблетке современного домофона, кивает внутрь огороженного двора. — Ну пойдём.

Подхватываю за ручки тяжеленную сумку и протискиваюсь следом, чувствуя себя ужасно неловко.

Поступь незнакомки лёгкая, буквально летящая, белоснежные кроссовки искрятся на вечернем солнце, как и завязанные в высокий хвост выбеленные волосы.

— Это из новой коллекции Луи? — обернулась она, и я вспыхнула:

— Что?

— Сумка.

— А, это… ну да, — согласно киваю, и в глазах мисс совершенство появляется к моей персоне что-то похожее на интерес.

— Я вон в том коттедже живу, заходи, поботаем. Пока, — опустив на мягкий газон сопротивляющуюся собачку, соседка манерно идёт по выложенной гравием тропинке.

В этот момент я как никогда ощущаю острую нехватку Цветковой. И как я тут буду без неё в обществе этих рафинированных снобов?

С каждой минутой затея нравится мне всё меньше и меньше, но три миллмона, от которых меня отделяют какие-то несчастные тридцать дней, не позволяют сдаться и опустить руки.

Да и к тому же штамп уже стоит, поздно раскаиваться в содеянном, остаётся только стойко пожинать плоды совершенной авантюры.

Дотащив свою “Луи” ивановского разлива до коттеджа Малиновского, уверенно давлю на дверной звонок и жду хоть каких-то признаков жизни. Блондинка так же стоит у двери, но через два дома, и смотрит на меня с нескрываемым любопытством.

Наконец-то щёлкает замок и в проёме нарисовывается сонный Малиновский. Хмуро щурясь, убирает с лица взлохмаченную чёлку и обнимает предплечья руками, словно ёжась от холода.

— А что, уже семь, что ли?

— Комнату мою показывай, — опустив приветствие, бесцеремонно толкаю его плечом и смело шагаю внутрь дома.

— Офигеть, только ведь лёг, — он шумно зевает и захлопывает дверь ногой. Только сейчас я замечаю, что он без футболки, а серые тренировочные штаны низко болтаются на бёдрах. На плече какая-то закорючка-татуировка, рельефная грудь блестит — ни единого волоска.

Фу, неужели восковая эпиляция?

— Это, у меня тут слегка не прибрано…

— Я вижу, — бегло осматриваю убранство гостиной: белый кожаный диван, хром, яркие репродукции на стенах. На низком журнальном столике пустая бутылка, рассыпанная соль и засохшие корки лайма. На каминной полке серебрится слой пыли.

— К нам по вторникам и субботам приходит уборщица, сегодня четверг, так что не стесняйся, кладовка со швабрами и прочей мутью на втором этаже, — он чешет затылок и глупо улыбается.

— Ты предлагаешь мне это всё убрать?

— Если хочешь, я тебе помогу.

— Ты мне поможешь? — ужасаюсь от его наглости. — Извини, но я горничной к тебе не нанималась. Так где комната моя?

— Там, — кивает он наверх и плетётся по винтовой лестнице, заставляя меня тащиться следом. — Клёвая сумка.

— Это Луи.

— Я так и понял, — подойдя к распахнутой двери, он в приглашающем жесте вытягивает обе руки: — Прошу. Велком ту ми хаус.

Шагаю внутрь залитой солнечным светом спальни и первое, что вижу, это огромная — просто гигантская кровать застеленная белоснежным постельным бельём. Одна подушка валяется на полу, край другой торчит из-под перекрученного одеяла. На мягком кресле-груше валяются брюки и вывернутый наизнанку пиджак. На стене электрогитара, на подоконнике большой кальян.