Завоеватель сердец - Хейер Джорджетт

Посреди ночи очнувшись от тревожного сна, юноша вдруг заметил чью-то тень на лестнице, он рывком приподнялся на локте. В тусклом свете разглядел согбенную фигуру и очертания головы, покоящейся на сложенной накидке. В дальнем углу залы кто-то громко храпел; мужчина рядом с Раулем застонал во сне и повернулся на другой бок. Тень на лестнице вновь пошевелилась, и пламя светильника на мгновение высветило лицо шута. Гале сидел, привалившись к стене, а когда повернул голову, то Рауль разглядел блеск его широко открытых глаз, в них не было и тени сна.

Откинув в сторону плащ, которым укрывался, Рауль осторожно встал, оставшись в одной рубахе и штанах. Перед тем как сделать очередной шаг, ему приходилось нащупывать ногой свободное место, чтобы не наступить на спящих, но, скрытно и беззвучно пробираясь к лестнице, юноша не разбудил никого из своих спутников.

Гале приветствовал его шепотом.

– Неужели тюфяк показался тебе жестким, братец?

Рауль, сумрачно глядя на шута, поставил ногу на ступеньку.

– Почему ты несешь караул? – требовательно вопросил он. – Или твой тюфяк настолько тверд, что ты не можешь заснуть?

– Нет-нет, Гале – хорошая собака, – ответил шут и обхватил себя длинными руками, глядя на Рауля со смесью жалости и лукавства.

Юноша оглянулся, словно ожидая увидеть кого-то у себя за спиной. Опустившись на одно колено рядом с шутом, приблизил губы к его уху.

– Говори! Чего ты боишься? – прошептал он.

Гале, улыбнувшись, принялся раскачиваться из стороны в сторону.

– Только не тебя, братец. – Вытянув руку, он коснулся своим жезлом колена Рауля. – «Возьми мой жезл, шут. Я не боюсь темноты, – заявил козел, заметив прячущегося в гуще темного леса волка».

Рауль, схватив Гале за плечо, встряхнул его.

– Говори, дурак! Какая опасность нам грозит?

Шут закатил глаза и высунул изо рта язык.

– Не делай так больше, иначе ты вытрясешь из бедного Гале все его мозги. Ступай и ложись спать, братец. Какая опасность может грозить такому дюжему и крепкому теленку, как ты?

– Никакая. Но ты что-то знаешь. Кто замышляет зло против герцога?

Шут негромко издевательски рассмеялся.

– Жил-был однажды на свете павлин, братец. Жил он в парке благородного лорда, и, поскольку гости неизменно восторгались его оперением, он в тщеславии своем вообразил себя важнее лорда и возмечтал о том, чтобы изгнать его и править парком самому.

Рауль нетерпеливо кивнул.

– Байка с бородой, дурак. Вся Нормандия знает, что Бургундец кичится собственным величием, которое сам же и придумал. И это все?

Гале искоса взглянул на юношу.

– Заговоры, интриги, братец, – темные дела, – ответил он.

Рауль посмотрел на верхнюю площадку лестницы.

– Разве не можешь ты предупредить его, ты, кто сидит у его ног?

Шут оскалился в невеселой усмешке.

– Ты когда-нибудь пробовал предостеречь цаплю, что ей следует бояться ястреба, братец?

– Цапля не нуждается в предупреждениях, – нахмурившись, ответил Рауль.

– Да-да, мой маленький Вильгельм – мудрая цапля, – промурлыкал Гале и с видом помешанного принялся разглядывать собственные пальцы. – Но зато у него кривой клюв. Разве бывают такие цапли, кузен Рауль?

– Меня уже тошнит от твоих побасенок, – ответил юноша. Выпрямившись, он поежился: ночная прохлада пробиралась под рубаху. – Продолжай караулить. Две пары глаз лучше, чем одна.

Пригнувшись, Рауль крадучись вернулся к своему тюфяку и начал одеваться. Кольца его кольчуги негромко звякнули, когда он надевал ее через голову, и мужчина рядом с ним, зашевелившись, пробормотал что-то сквозь сон. Прицепив к поясу меч, Рауль прямо поверх свободных штанин накрутил на ноги обмотки. Направляясь обратно к лестнице, он был уже полностью готов для боя и даже надел на голову шлем.

– Смотри-ка, какой храбрец! – коротко рассмеялся Гале, отодвигаясь в сторону, чтобы освободить Раулю проход. – Вильгельм, братец мой, у тебя есть надежные слуги. – Шут наблюдал, как Рауль поднимается по ступенькам. – Спи спокойно, Вильгельм, – пробормотал Гале. – У твоего нового сторожевого пса острый нюх.

Робкие рассветные лучи, пробравшись в замок, высветили спящие фигуры на полу, смягченные во сне суровые лица и мечи, лежащие подле соломенных тюфяков. На ступенях скорчился шут, который забылся тревожным сном, положив голову на согнутую руку. Перед запертой дверью, выходящей на галерею наверху, стоял молодой рыцарь, скрестив руки на навершии обнаженного меча, упертого в пол. Он стоял совершенно неподвижно, но едва его внимание привлек долетевший снизу слабый шум, как рыцарь, прислушиваясь, повернул голову и пальцы его крепче сжали рукоять меча.

Свет становился ярче и теплее, а с восходом солнца тишину нарушили новые звуки. В кухне забегали поварята, снаружи началось сонное шевеление просыпающегося города.

Устало вздохнув и потянувшись, Рауль покинул свой пост. Внизу, в зале, мужчины еще спали, но Гале уже бодрствовал и хлопнул его по спине.

– Хороший пес Рауль! – одобрительно рассмеялся шут. – Бросит ли косточку двум своим гончим наш хозяин Вильгельм?

Юноша, зевнув, потер рукой глаза.

– Дурак, наступило утро, и я спрашиваю себя: быть может, я тоже превратился в дурака? – сказал он и вышел из залы наружу, где сощурился от яркого солнечного света.

На второй день пути они двинулись к западу вдоль побережья, перейдя вброд ре́ки, отделявшие Бессан от Котантена. После этого путь их лежал на север, по диким местам и густым лесам. С вершины холмов на них смотрели небольшие укрепленные поселения, каждое из которых таило в себе угрозу для мира в Нормандии. Здешняя земля выглядела недружелюбной и тем резко отличалась от Эврецина – родной провинции Рауля.

Валонь лежала на опушке леса, а дворец, предоставленный в пользование герцогу, оказался едва ли больше охотничьего домика, открытый всем ветрам и не имеющий никаких укреплений. Помимо залы в нем имелась всего одна или две горницы, обнесенные толстыми бревенчатыми стенами на втором этаже, да некое подобие внутреннего двора, в котором приютились несколько обшарпанных хижин. В одной из них и разместились дружинники; вторую заняли повара герцога, прислуга, камердинеры и егеря; третья же, размерами немногим больше первых двух, превратилась в конюшню для боевых скакунов. Лошадей, принадлежащих воинам рангом пониже, привязали к бревнам под соломенной крышей, покоившейся на столбах. Здесь Раулю и пришлось оставить своего Версерея. Как и в Байе, рыцари разместились на ночлег в главной зале; но Рауль, подозрения которого отнюдь не усыпила окружающая местность и люди, ее населяющие, старался урвать хоть немного сна днем, а вечером, после того как гасли факелы и весь двор укладывался спать, вставал на стражу у дверей герцога, оставаясь там всю ночь. Подобные бдения доставляли ему странное удовлетворение. Это была служба, и пусть герцог даже не догадывался о его преданности и ничем не выделял среди прочих рыцарей, Рауль был доволен, чувствуя, как долгими ночными часами крепнут незримые узы, связывающие юношу с молодым господином, благодаря ему спокойно спавшим за запертой дверью.

Герцог охотился на дичь в лесу, а также на равнине, спуская своих соколов и на ручьях, и на болотах, где водились цапли. Забавы, впрочем, не мешали ему вершить дела, приведшие его в Котантен, с твердостью, изрядно удивлявшей его спутников. Казалось, он легко и без усилий проникает в суть любого предприятия; немногое ускользало от его внимания, и еще меньше он оставлял на волю случая. Но Рауль спрашивал себя: если он видит так много, как может быть слеп к признакам враждебности вокруг себя? А ошибиться в толковании этих знаков было невозможно: местные бароны держались в стороне, враждебно; люди из его собственной свиты шептались по углам; когда же герцог отправлялся в дальние поездки, его сопровождало куда меньше людей, чем те, кто радостно толпился вокруг красавчика Ги Бургундского.

Посторонний наблюдатель мог решить, что сей улыбающийся принц и есть настоящий правитель Нормандии. За ним неизменно следовал внушительный эскорт сателлитов; словно король, он наряжался в шелка и бархат, украшая свою особу драгоценными каменьями, а с Вильгельмом вел себя панибратски, причем к этому отношению примешивалось покровительство кузена, старшего по возрасту и положению. Рыцари ловили каждое слово Ги, а поскольку он еще и щедрой рукой раздавал подачки и милостыню, то простой люд неизменно приветствовал его радостными криками, когда ему случалось проезжать мимо.