Беглец с чужим временем - Татьяна Гнедина

По другую сторону площади вращалось "колесо смеха". Шел последний сеанс. В центре цветного диска сидела девица в очках, напряженно упираясь пальцами в скользящую поверхность около "полюса". Ее подруга, веселая хорошенькая блондинка, с хохотом съезжала к резиновой обочине. Пожилые супруги по другую сторону с серьезными лицами, вцепившись друг в друга, тщетно пытались сохранить устойчивое положение и тоже сползали. Механик, управлявший колесом из будки, поощрял катающихся одобрительными возгласами. Вот он рывком увеличил скорость вращения, и супругов стремительно отнесло к обочине. Блондинка опять громко захохотала, а ее очкастая подруга отчаянно уперлась длинными пальцами в "северный полюс". Диск вертелся с такой скоростью, что, казалось, расплывался. Так же вращается диск и на картине Рауля Клемперта. И раскрашен диск на этом странном портрете Эйнштейна точь-в-точь, как это колесо. Синие, красные полосы... Да, портрет, спрятанный Херти на чердаке, таит какую-то загадку. Зачем понадобилось Раулю, например, рисовать Эйнштейна смотрящим сквозь "колесо смеха"? И почему на картине Клемперта с вращающимся телом происходят какие-то удивительные превращения: оно как будто порождает какие-то другие фигуры, уплывающие вдаль, как круги на воде? Можно подумать, что диск сначала превращается в чуть вытянутый эллипс, потом сужается и, наконец, переходит в какую-то совсем странную, замысловатую фигуру. А Эйнштейн смотрит, улыбаясь, сквозь все эти формы, словно добрый волшебник, которому забавны вызванные им чудеса. Кажется, даже от его длинных, пушистых волос отрываются маленькие крутящиеся колечки. И хотя смысл картины загадочен, Херти знает, что писал ее большой мастер. В этом-то он разбирается! Как прекрасно лицо ученого! Влажный блеск живого взгляда. Грустная полуулыбка. А не попробовать ли самому Херти написать портрет? Однажды он вырезал из черной бумаги силуэт Рауля, и получилось похоже... Похоже? Херти вздрогнул. Ему показалось, что к нему приближается Рауль Клемперт.

"Нет, этого не может быть! - Херти замер. - Да, это Рауль! Но как он попал сюда? А если он... если..." - Херти встал и, медленно подойдя к фонарю, остановился. Человек, похожий на Рауля Клемперта, тоже остановился, но в тени.

- Херти, - вдруг тихо позвал он. - Подойди сюда.

Херти вошел в тень. Перед ним стоял Рауль Клемперт.

- Что в театре? - спросил Клемперт. - Где его хозяин?

- Театр закрыли.

Херти оглядел забрызганный глиной плащ Клемперта.

- Закрыли? - Рауль отступил еще глубже в тень к стене балагана.

- Господин Рауль, вы читали сегодняшние газеты?

Клемперт вздрогнул.

- Нет!

- Эйнштейн заочно приговорен к смертной казни. Я был у вашего отца. Портрет у меня.

Глаза Рауля блеснули в темноте.

- Мальчик... ты...

- Вам надо уходить из Берлина.

Клемперт кивнул головой.

- У тебя есть деньги, Херти?

Херти покраснел.

- Я купил себе костюм в эту получку, осталось только пять марок.

- Мало. Значит, надежда только на Трассена. Он достанет деньги. Херти, ты можешь пойти в университет и связаться с Лео?

- С Трассеном? - Херти тревожно посмотрел на Клемперта. Но Лео Трассен...

- Для меня он сделает все! Ведь когда-то я спас ему жизнь.

- Трассен не бывает больше у вашего отца.

- У меня нет другого выхода, - возразил Клемперт. - Поэтому тебе придется немедленно связаться с Лео Трассеном. Пусть передаст через тебя деньги. Я буду пробираться в Чехословакию.

Херти не отвечал. Он смотрел на багровеющее небо.

- Господин Клемперт, над университетом пламя! - прошептал, наконец, Херти.

У Рауля окаменело лицо.

- Я сейчас все узнаю, - сказал Херти. - Не уходите. Я вернусь.

Рауль медленно вошел в темный балаган. Херти прикрыл за ним дверь и заколотил ее доской.

- Гвоздь забит слабо, - шепнул он в щель и побежал на зарево.

ГОСПОДИН ТРАССЕН

СЖИГАЕТ КНИГИ ЭЙНШТЕЙНА

У Херти никогда не было тайн. Жизнь его была проста. Он радовался каждому дню, начинающемуся с торопливого рабочего утра. Берег каждый пфенниг, заработанный им "для дома", и старался урвать время, чтобы научиться рисовать. Писал акварелью легкие, мягкие пейзажи. Рисовал пастелью уютные старинные уголки тихой части города, потемневшие от времени памятники. Вот и все.

Было еще, правда, кое-что в его жизни, но это должно было "навсегда остаться в его душе" с того самого дня, как он купил для своей собственной библиотечки книгу стихов Гейне с розочками на обложке. На закате, гуляя вдоль городской реки, он любил читать стихи...

Навстречу Херти плывет удушливый дым. Слышится отдаленный шум толпы. Время от времени гул смолкает, и раздаются голоса, выкрикивающие отрывистую команду. Потом тишину снова прерывает невнятный рев. К самому входу в Люстгартен примыкала цепь штурмовиков. Вдоль цепочки двигалась толпа, а дальше стлался черный дым от коптящих факелов, от их огней, колеблющихся над университетской площадью. Херти вышел в Музейный переулок. Он был пуст. Гулко ступая по широким каменным плитам между высокими потемневшими стенами музея, Херти дошел до угла и задохнулся от потока раскаленного воздуха. На университетской площади горели костры. Их окружала молчаливая толпа.

- Что здесь происходит? - спросил Херти.

- Жгут вредные книги, - четко ответил чей-то голос.

- Кто жжет?

Девушка в спортивных ботияках повернулась к Херти.

- Жгут те, что на площади...

Внезапно раздался голос диктора:

- Немцы, все на борьбу с вредными книгами! Каждый честный немец должен сжечь одну антинемецкую книгу!

Тишина. А потом рев штурмовиков.

- Вперед! Вперед! Вперед!

Снова зловещая тишина ожидания. И вот на площадь въезжает закрытый фургон. Диктор возвещает:

- Прибыла новая партия антигерманских материалов!

Люди, стоявшие за штурмовиками, выстроились в цепочку. Из фургона вытащили пачку книг, развязали.

- Против материализма, за немецкий идеализм! Я предаю огню произведения Карла Маркса!

Человек отделился от цепочки и, подняв киигу обеими руками над головой, бросил ее в огонь. К костру подошел следующий.

- Против еврейской дерзости в искусстве, во имя высшей расы я предаю огню стихи Гейне!

Херти вздрогнул. Маленький томик стихов с веточкой розы на переплете медленно умирал, шелестя обугленными страницами. Это была "Книга песен" Гейне, книга, которую он знал наизусть...

Печаль, печаль в моем сердце, А май расцветает кругом. Стою под липой зеленой На старом валу крепостном, - прошептал Херти.

"Каждый честный немец должен сжечь одну вредную книгу"...

И снова раздался голос над площадью:

- Против искажения природы и ее неприкосновенных форм: пространства и времени! Против теории относительности, разлагающей честную немецкую науку, я предаю огню книги Альберта Эйнштейна!