Мир Александра Галича. В будни и в праздники - Елена П. Бестужева

о Марксе, ещё меньше об Энгельсе, а заодно – о дорогом Леониде Ильиче, прибавочной стоимости и много ещё о чём»)? Признаётся в идейно выдержанной любви к родине, отбивая лихой матлот.

А там настал черёд и тех, кто задержался на ихней чужбине, как «медвежатник» по кличке «Огонёк» из фильма «Ночной патруль».

Я не знал, сам не знал,

как я верен тебе,

О тебе горевал

безутешной тоской,

От тебя уходил

к неизвестной судьбе

И не мог ни на час

я расстаться с тобой.

Нету свету,

Счастья нету

Посреди чужих людей.

Даже птице

Не годится

Жить без родины своей!

И логическим завершением темы стала песня, которая прозвучала целиком в картине «Ошибка резидента», но была написана раньше, её пели, не зная автора, как безымянную.

Рекламный плакат фильма «Ночной патруль», хотя чего его рекламировать – и так один из самых популярных фильмов эпохи

Рекламный плакат фильма «Ошибка резидента». Почему режиссёр не остановился на этом? Уже фильм «Судьба резидента», где множество великолепных актёрских работ, драматургически беспомощен. А дальше – стыд и позор

И окурки я за борт бросал в океан,

Проклинал красоту островов и морей,

И бразильских болот малярийный туман,

И вино кабаков, и тоску лагерей…

Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,

Улететь к ненаглядной певунье моей!

Да вот только узнает ли Родина-мать

Одного из пропащих своих сыновей?

Какими средствами можно избыть эту тоску, тоску людей, живущих в своём дому, будто на чужбине? Только ею, родимой, водкой. Опрокинуть стопарь и заполировать пивком. Или быть неистребимым до самых фибров души оптимистом. И опять вспомнился писатель Иосиф Дик, как ловко пил он водку, брал со стола зубами лафитник и опрокидывал в рот содержимое, а лафитник потом ставил аккуратно на место. Всем бы так. Только закусить было несподручно, вилку нечем держать.

И счастье, что были шалманы, павильоны «Пиво-воды» (буфет-стойка, серого мрамора столик на высокой подпоре), забегаловки, блинные и пельменные. Забыться хотелось и служивому человеку. Как оно там?

У павильона «Пиво-воды»

Стоял нетрезвый постовой.

Милиция ведь народная, и постовой-служивый тоже – частица народа. Со всеми вместе. Вышел и упал.

И пока он лежит, следует рассказать о периоде «немного позже».

Общество, тем более, словно китайская пагода, организованное так иерархически как советское, имеет множество страт, разделов и подразделов, уровней, подуровней, сбокуприпёк. Например, рабочие, колхозники и где-то рядом, но на отшибе, если не сказать на выселках, эдакий 101-й интеллектуальный километр, – народная интеллигенция. Деление может идти по возрастному принципу: старики, которым везде у нас почёт, молодые, которым везде туда и дорога, но которые из вежливости должны – и в общественном транспорте, и в дверях, и много где и когда – уступать место старикам, а заодно уж пассажирам с детьми, инвалидам, в том числе из разряда «без рук, без ног», и беременным женщинам без числа. Население делилось на учащихся и работающих, за исключением недееспособной уже либо ещё части, и на тех, кто работать либо учиться не хотел принципиально – тунеядцы, алкоголики, разная «плесень», например, стиляги, с этими успешно боролись милиция и комсомольские патрули плюс общественность плюс все желающие, которым небезразличны наше будущее и настоящее.

А вот другое членение, несоцилогическое. В шестидесятых годах советские люди вдруг, сами того не сознавая, поделились на физиков и лириков. Борис Слуцкий, написавший стихотворение с таким названием, подобно библейскому персонажу, дал имена существовавшим дотоле явлениям и объектам. Но явления и объекты нуждаются в поименовании, иначе их не замечают, они как бы до поименования и не существуют в полной мере.

И вот теперь в молодежных кафе, вместо того, чтобы пить кофе (какой – неведомо, но с цикорием), чай (грузинский, по преимуществу, вариант – азербайджанский), сухое вино, есть мороженое и танцевать, устраивали диспуты на тему «Нужна ли в космосе ветка сирени?».

Грузинский чай имел даже какой-то вкус

Отдаёт бредом, потому что сирень, известно каждому, без воды долго не простоит. Цветы и листья обмякнут, а там скукожатся, начнут осыпаться. Чтобы сирень была свежа, её следует поставить в вазу с водой, а если букет объёмный, в обхват – сирень ломают охапками, она от того, говорят (может, только и говорят), лучше растёт – букет ставят в бидон или в ведро. Устроителям дискуссий и мысли не приходило, как, собственно, отправить такой бидон, такое ведро на космическую орбиту. Зато было досконально известно, что при строительстве космических станций будут востребованы пенопласты, чудо-материал, особенно в условиях космоса: «Но самыми “воздушными” (в прямом и переносном смысле слова) являются пенопласты. Словно сотканные из пластмассовых пузырьков, заполненных воздухом, эти материалы легче пробки». Какие преимущества рядом с другими земными материалами – прочность, легкость, теплоизоляция. И вывод: «Когда же придет время возводить межпланетные станции, конструкторы и зодчие первым долгом вспомнят, по-видимому, именно о пенопластах. Если, разумеется, в космическую приемную комиссию не попадет архитектор, строивший вестибюли метро на манер Хеопсовых пирамид!». Читай: как бы в отделке интерьера межпланетных станций не начали применять гранит и мрамор, материалы дорогостоящие и помпезные, которыми отделан уходящий в прошлое «сталинский ампир».

Все советские люди, за исключением самых никчёмных и асоциальных, мечтали надеть один коллективный скафандр и отправиться на космическом корабле к станции, утеплённой пенопластами, а потому не боящейся вселенского холода.

Туристы.

Разве это туристы? Скорее работники ОБХСС в контрольном походе

Что же до общественных элементов и страт, имелись элементы и страты как бы мерцающие или пульсирующие, а потому и не уловляемые никакими социологическими сетями и бреднями. К примеру, бывшие зеки. Или вышел срок, или амнистирован – справка об освобождении в руки, сумма, указываемая прописью, такая же малая, как графа, в которой за неё надо расписываться, билет. И человек, пробывший лет десять или возле того вдалеке от повседневной жизни, отвыкший распоряжаться деньгами, не знающий что и почём на вольном воздухе, отправляется в дальнюю дорогу, прямо как в песне о Таганской тюрьме и прозорливой цыганке с засаленной колодой карт. Бывало, и трети пути не проехал этот бывший человек и бывший нечеловек, а деньги