Сердце из нежного льда - Светлана Демидова

На втором полугодии их знакомства выяснилось, что при всей своей безусловной внешней привлекательности Алла до Сергея все-таки не дотягивает. Во-первых, ей несколько не хватало интеллекта и начитанности. Во-вторых, Алла тогда была очень стеснительной девушкой и в малознакомых компаниях замыкалась и по-рыбьи молчала. Она тогда еще не понимала, что у Сергея не может быть такой странной девушки, которая забивается на вечеринках в угол и смотрит оттуда затравленным щенком. Его девушка должна быть такой же первой во всем, как и он сам. Друзья должны завидовать тому, что у него есть Алла, а не жалеть его оттого, что она не может открыть рта для обсуждения фильмов Тарковского или спектаклей, которые как раз привозил тогда в их город Московский театр имени Маяковского. Очень скоро он перестал водить ее к своим друзьям. В-третьих, в отличие от счастливчика Сергея, Алла оказалась страшно невезучей. До встречи с Сергеем она этого как-то не замечала, а он, проделав определенную аналитическую работу, все как следует припомнил, просчитал и выдал ей следующее. Они два раза опоздали в кино, один раз отменили спектакль, на который они взяли билеты, один раз он забыл дома деньги, и они никак не могли расплатиться в кафе, один раз их обрызгала машина и целых три раза их штрафовали на улице за неправильный переход проезжей части. До того как Сергей начал водиться с Аллой, таких проколов у него не было. Однажды в сердцах он даже сказал ей: «На твои несчастья, милая моя, даже моего счастья не хватает!», справедливо полагая, что это она во всем виновата. Надо сказать, что после этого заявления они еще некоторое время встречались, и он все также нежно целовал Аллу, но она уже чувствовала, что назревает катастрофа. Она видела, что раздражает его всем: своим излишне восторженным взглядом, восхищением им, безграничной любовью, а главное, тем самым несоответствием, о котором было упомянуто выше. Он был лучшим из всех, а она такой, как тысячи девушек вокруг: недалекой глуповатой самкой. Его недовольство ею достигло апогея, когда он предложил поехать в пригород за малиной, и она явилась на вокзал одетой по-походному с эмалированным бидончиком в руках. Оказалось, что малину надо было собирать на кустах недалеко от вокзала и не в бидончик, а прямо в рот. Оказалось, что он задумал обыкновенную прогулку, а она позорила его, одетого по последней моде, своими тренировочными штанами, заправленными в резиновые сапоги, и престарелой домашней утварью с утенком на боку и черными пятнами отколовшейся от донышка эмали. Через два дня после этой этапной в их отношениях поездки Сергей пришел к Алле домой, одетый очень строго и торжественно: в пиджачную пару, светлую рубашку и галстук. В таком виде обычно делают предложения руки и сердца, но Алла знала, что этого не может быть, и поэтому испугалась до колик в левом боку.

– Сереженька, что случилось? – еле ворочая от страха языком, спросила она.

– Да уж случилось, – трагически ответил он, сел за стол и обхватил голову обеими руками.

У Аллы подогнулись колени. Она тут же забыла о себе, подбежала к нему, обняла за шею и горячо зашептала, что готова разделить с ним любое горе. Сергей отцепил ее руки, повернул к ней болезненно скривившееся лицо и сказал:

– Нет… ты не поняла… Тут другое. Я пришел сказать, что не смог полюбить тебя…

Сначала она почувствовала огромное облегчение оттого, что с ним ничего страшного не случилось: все близкие его живы, сам он здоров, не подвергся нападению воров, бандитов, прочих уголовных элементов и не был оштрафован за неправильный переход улицы. Она даже прошептала что-то вроде «слава богу».

– Алла! – закричал он, вскочив со стула. – Ты поняла, что я тебе сказал?!

– Поняла, и не надо кричать, – очень спокойно ответила она. – Раз не смог – уходи.

И теперь уже на его лице проступило выражение огромного облегчения. Сергей, очевидно, думал, что она впадет в истерику, станет кричать, умолять не бросать ее. Может быть, она даже станет угрожать, хотя, если честно, угрожать, собственно, и не было причин. Он никогда не вступал с честными девушками в интимные отношения, чтобы облегчить и обезопасить ретираду в том случае, если до брака дело так и не дойдет. Поскольку Алла не кричала и сама предложила ему уйти, он так и сделал. Ушел.

Только тогда, когда за Сергеем захлопнулась дверь, Алла наконец осознала, что случилось. Свое горе она почувствовала сразу физически: ей отказали ноги. Она целый вечер не могла подняться со стула, на который опустилась, и мама даже несколько раз порывалась вызвать «Скорую помощь». Так, наверно, ощущают свою потерю женщины при получении на любимого похоронки с войны. Алла была настолько плоха, что мама никак не могла поверить, что дочь не беременна и что ее, в сущности, ни в чем не обманули и не предали. Все шло к подобной развязке, но Алла оказалась к ней абсолютно не готова. Особенно она была уязвлена тем, что Сергей бросил ее не ради другой, в которую ненароком влюбился, а потому что она, Алла, оказалась недостойной. Ее отбраковали, поставили клеймо «2-й сорт». Ее не смогли полюбить. Ее невозможно любить. Ее никто и никогда не сможет полюбить.

Она месяц не выходила из дома. Мама приглашала на квартиру невропатологов и психиатров, но Алла встречала их со спокойной улыбкой, заявляя, что с ней все в порядке, просто судьба наградила излишне беспокойной мамой. Рассерженные эскулапы убирались восвояси, а Алла опять ложилась на диван лицом к стене. Через месяц она встала, бледная, с развившимися волосами, и поехала в Эрмитаж. Она намеревалась пройти к французским импрессионистам, которых очень любила, но вовремя вспомнила, что там висят картины Моне, которого особенно почитал Сергей. Она сбежала с лестницы, половину которой уже преодолела, и в ужасе от нахлынувших воспоминаний бросилась по первому этажу, что называется, куда глаза глядят. Судьба привела ее в греческий и римский залы. Сначала она хотела идти обратно, потому что никогда раньше не интересовалась античной культурой, но взгляд привлек необычный розовый цвет мрамора, которым были облицованы стены зала Диониса: одновременно яркий и нежный. Потом, приглядевшись, Алла поразилась величавой простоте зала в отличие от помпезности и блеска верхних апартаментов и поняла, что это отличный фон для древнего потемневшего мрамора скульптур и статуй. Алла бродила среди безногих, безруких и безголовых богов и богинь и находила в них безусловное сходство с собой. Потом увлеклась и даже очаровалась совершенством античных форм. Вульгарность и пошлость жизни остались за стенами Эрмитажа, а значит, можно было хотя бы на время предположить, что этого не существует вообще. В зале Диониса царили деликатность, целомудрие, возвышенность и классическая простота. Алла прошла дальше. Она никогда не бывала в этих залах раньше, попала в них случайно и, как оказалось, вовремя. Она вдруг остро почувствовала свою связь с миром и временем, и на нее неожиданно снизошли умиротворение и покой. Даже злой лев, охранявший чье-то надгробие и оскаливший на Аллу зубы, не показался ей страшным. А бедного ягненка на жертвеннике было очень жаль. Он так трогательно подогнул ножки, у него так кудрявилась шкурка, ему так не хотелось умирать… В следующем зале, воровато оглянувшись на дремавшую на стуле смотрительницу, Алла дотронулась рукой до торса знаменитой эрмитажной Афродиты и почувствовала шелковистую гладкость и объем древнего мрамора, его живое, трепетное тепло.