День лисицы - Норман Льюис

На сей раз собрались якобы для того, чтобы организовать сбор средств для одного из жителей деревни, которому надо было сделать в Барселоне дорогостоящую операцию. Вопрос решили быстро — кто бросил два-три слова, кто просто кивнул, а затем Франсиско сказал:

— Да, кстати, хочу сообщить вам о том, что я намерен предпринять на будущей неделе.

Кое-кто из рыбаков одобрительно кашлянул.

— Я хочу предложить Косте работать на моей лодке. Есть возражения? Если кто не согласен, сейчас самое время сказать об этом.

Франсиско обвел молчащих рыбаков строгим взглядом.

— Ну, раз так, будем считать, что никто не против. Ты хотел что-то сказать, Симон?.. Прости, если перебил тебя.

Висевшее на стене кривое зеркало образовало словно ореол вокруг изможденного, страдальческого лица Симона; он облизнул губы и сказал:

— Твоя лодка — не моя.

— Но ты на ней работаешь, и, значит, тебя это прямо касается. Поскольку Педро выбывает, Коста будет получать двенадцатую часть улова.

— Ты хозяин, — сказал Симон.

— И вот еще что. Когда Коста придет, каждый член артели пожмет ему руку.

— Может, еще преподнести ему какой-нибудь подарочек? — спросил Симон. — Скажем, пяток яиц или еще что-нибудь?

Франсиско нахмурился.

— Хочу с самого начала предупредить всех, что я не потерплю вражды в моей команде. Обойдемся без ссор.

Рыбак, которого душил, по-видимому, тесный ворот рубашки, сказал:

— Своей собственностью ты, Франсиско, можешь распоряжаться как хочешь. Почему бы и нет? Мы — люди свободные. Не понимаю только, зачем тебе понадобилось обсуждать этот вопрос здесь.

Он быстро обвел взглядом присутствующих и криво улыбнулся, ища одобрения.

Заговорил ФранСиско:

— Одна из целей нашего братства — по мере возможности восстанавливать справедливость. Коста наказан всеми нами — нечего закрывать на это глаза. Только, по-моему, всякая вина заслуживает определенного наказания. И раз человек это наказание отбыл, он свободен. Не забывайте, что, когда разразилась война, из нашей деревни не один Коста оказался на территории, занятой фашистами.

— Не один, — подтвердил кто-то, — но награды-то удостоился только он один.

— Видно, ему это пришлось по вкусу, — заметил тот, кому давил воротник. Симон же спросил:

— А как насчет того, будто он в одиночку захватил нашу позицию? Все об этом болтают.

— Он всегда это отрицал, так почему же я должен верить другим, а не ему?

— За что же он тогда получил свою медяшку?

— Да что ж тут особенного? Крест за военные заслуги второй степени. Фашисты выдавали их вместе с пайком. Гораздо важнее, что, вернувшись, Коста ни разу не пошел против нас, а это известно каждому. Судите людей по их делам, говорю я.

Гул неодобрения замер, но Симон продолжал:

— Если он будет с нами рыбачить, значит, он получит право быть избранным в члены нашего братства. А раз так, может, мы подождем с решением до следующего собрания и еще обсудим это дело между собой?

— Прекрасно, — сказал Франсиско.

— Это тоже надо учитывать. Но если остальные согласятся, я не буду против.

— Хорошо, — сказал Франсиско, — а теперь можно приступить и к делам более важным.

Раздался осторожный стук, и в комнату вошел старый официант с подносом в руках. Франсиско взял стакан воды и подождал, пока старик не вышел.

— То, что я сейчас скажу, должно остаться, как всегда, в тайне — и от жен тоже. Понятно?

Симон бесшумно встал и затворил окно. Другой рыбак открыл дверь и выглянул в кафе, где единственный посетитель — разорившийся помещик в трауре — раскладывал пасьянс да стоя дремал, прислонившись к кассе, старый официант. Рыбак тихо притворил дверь и кивнул Франсиско, и тогда Франсиско сказал:

— Вопрос в том, что нам делать с новым лейтенантом полиции.

Глава VI

Служебное усердие лейтенанта Кальеса, который требовал безоговорочного соблюдения самых пустячных запретов, доводило до белого каления жителей деревни, а его отказ — неслыханное дело! — брать взятки приводил в бешенство процветающих барселонских спекулянтов, понаехавших на лето в Торре-дель-Мар. Лейтенант отличился по службе, разгромив гнездо контрабандистов в одном из небольших портовых городков, где он беспощадно провел карательную кампанию, прибегнув к методам весьма сомнительным; после этого его для той же цели направили в Торре-дель-Мар. Не будь Кальес полицейским, он посвятил бы себя служению святой церкви; он и теперь редкие свободные минуты проводил за чтением священных книг, испытывая при этом ни с чем не сравнимое наслаждение.

В этот день Кальеса привел в замешательство неожиданный приезд полковника — его непосредственного начальника. Человек этот оставался для него загадкой.

Они сидели лицом к лицу на жестких стульях; лейтенант держался подчеркнуто прямо и был весь внимание, полковник же мог позволить себе более свободную позу. Он расположился так, чтобы иметь возможность обозревать через окно окрестности: береговые укрепления, коричневые прямоугольники рыбацких сетей на пляже и большую часть бухты с едва прикрытым водой рифом. «Словно изъян в изумруде, — подумал полковник. — Впрочем, разве в изумрудах бывают изъяны? Тогда, скажем, как в горном хрустале». Он был человеком утонченным и в кругу близких друзей-аристократов весьма неодобрительно отзывался о своей профессии. Последние два года он сочинял бесконечно длинную эклогу, которая все еще была далека от завершения.

Полковник перевел взгляд на лейтенанта — тот сидел как истукан, угрюмый, чрезмерно почтительный, и что-то аскетическое проглядывало в его розовом после бритья лице. В комнате имелся лишь сосновый стол, два жестких стула, аляповатая картинка религиозного содержания и по-солдатски заправленная койка. Сильно пахло дезинфицирующим средством зотал.

— Как вы устроились в этом уютном уголке? — спросил полковник. — Надеюсь, хорошо?

До чего же скучно выдерживать нужный тон: ни на минуту нельзя забывать, что ты — начальство. Полковник позволил себе еще раз посмотреть в окно.

— Идиллия, — произнес он. Близорукие глаза его от умиления увлажнились. — Как я вам завидую!

— Прошу прощения, сеньор? — Покорно, хотя и с явным отвращением лейтенант проследил за взглядом полковника.

— Я говорю о восхитительном виде, который открывается из вашего окна, — сказал полковник. Он изучал своего подчиненного: недалекий, ограниченный, плохо разбирающийся в людях, достаточно честный — это безусловно, — фанатичный даже. В полиции, где такие люди нужны, их слишком мало, а в целом для блага человечества, увы, слишком много. — Довольны вы тем, как идут у вас дела?