Исповедь Обреченной - Соня Грин

любит эту группу. Откопала красные кеды с белыми носами и задниками – любимый предмет в гардеробе; все, что похоже на американское фуфло – обожаемо мной, таков закон.

Я настолько расстаралась, что поймала себя на том, что украшаю прозрачную трубку искусственными цветами. Нет, ну не идиотка ли?!

А сейчас сижу перед компьютером, кусаю губы, которые перед этим тщательно намулевала ядрено-красным цветом… Это смотрится немного смешно, потому что ресницы и брови у меня от природы светлые и рыжие (и иногда кажется, что я лысая), и эта краснота слишком выделяется на фоне бледной кожи. По крайней мере, это лучше, чем идти с губами, которые требуют воздуха и уже становятся синими!

Пока могу, решила я, буду добираться до парка самостоятельно… Нет, конечно, Кира я не отталкиваю, но с мыслью, что жить мне осталось не больше двух лет, как-то трудно смириться, понимаете ли… Вот пока есть силы – буду ездить по городу на автобусе…

Скоро идти на остановку…

Волнуюсь…

20:49

В голове какой-то сумбур…

Так. Надо сосредоточиться и написать…

Это кошмар какой-то… Если бы я знала, что так случится, то вообще бы не пошла никуда, а осталась бы прирастать корнями к дивану дальше!!!

Итак, перед выходом я еще раз проверила, все ли я взяла. Сняла канюлю, протерла ее, вставила в ноздри снова и вышла из коттеджа. Кое-как дошагала до транспорта… Села… Все сразу уставились на меня так, словно у меня вдруг рог полез. Ох, был бы шанс провалиться от смущения прямо там, в побитом жизнью автобусе!

Нет, конечно, я ни на что не жалуюсь, но, простите, такой славы мне на фиг не нужно. Я кое-как дотерпела, пока мы подъехали к парку, а потом пулей – клянусь! – выскочила оттуда!

Но я даже не знала, что меня ждет впереди…

Я увидела Марка издалека, потому что он всегда выделяется своей легкой майкой с короткими рукавами на фоне людей в пуховиках и куртках. Я помахала ему рукой, но он не ответил. Зануда… Стоило признаться, я так скучала по тому Марку, вечно веселому и улыбающемуся.

– Привет, – я подошла к ступеням и стала затаскивать баллон вверх. И он, видимо, очнулся, и помог мне. Не баллон – Марк.

– Привет, – буркнул юноша. – Работать?

– Нет, просто погулять хочу. Составишь компанию?

Он вроде как и открыл рот, чтобы отказаться, но в итоге промолчал.

Мы вышли на главную аллею и зашагали вперед. Вокруг нас росли огромные дубы и сосны. Сказать по правде, я очень люблю наш центральный парк, потому что в нем можно и подумать о бытие, и хорошенечко проораться, когда невтерпеж, и даже встретиться с белками – именно тут их больше всего, в отличие от других парков.

Я заметила, что Марк хромает на правую ногу. И молчит. Наверное, не хочет рассказывать… Ну и ладно – я его не виню, это его право, рассказывать или нет о болезни. Тетушка, например, тоже сначала отшучивалась, куда она постоянно пропадает… Говорила – в командировки… А потом, когда я нашла документы с непонятными медицинскими иероглифами и забила это все в Гугл, получила исчерпывающий ответ, что она ездит не в командировки какие-то, а в больницу. Онкологическую. Туда, где есть смерть…

Я помню, как отговаривала ее не ходить туда, потому что она могла умереть там (я наивно полагала, что дома смерть ее застать никогда не сможет), пусть бы она лучше со мной дома осталась и посмотрела сериал, а она только горько смеялась и все равно покидала меня… Только потом до меня до шло, что без лечения, которое могло проводиться только в условиях стационара, она бы давно была не жилец…

Глаза у меня наполнились слезами, и я поспешила их стереть. Марк остановился и глубоко вздохнул.

– Он тебе уже все сказал? – спросил он. Я кивнула. – Прогноз крайне неутешительный. А это он тебе говорил?

Я открыла рот, но так и не смогла сказать ни слова. Такое ощущение, что они застряли у меня где-то в горле и не давали ни вздохнуть (в этом отчасти виноваты легочные сосуды, но все же), ни издать какой-нибудь звук, поэтому я даже сначала испугалась, что начала задыхаться.

– Я сделал первую химию, – продолжил он. – Красную, самую агрессивную. У меня через два месяца скриннинг. Похоже, я теперь у них как подопытный кролик.

Он расхохотался (или расплакался?) и уселся на лавочку. Я присела рядом.

– Борись, – я сжала его руку.

Честно говорю, оратор из меня так себе, но когда Марк посмотрел на меня так, словно решил прожечь в моем лице здоровенную дырку, я отодвинулась и убрала руку. Да что это с ним!

– Так все надоело, – он схватил себя за волосы и уронил голову на колени, тихо заплакав.

А я… Ну, решила подбодрить его. Стала рассказывать о своей жизни, о том, что перенесла столько операций, что уже сбилась со счета, и все равно каждую ночь молюсь (это была чушь собачья – я атеист) и прошу у Бога, чтобы это день был не последним (это тоже была чушь собачья – во-первых, я понятия не имею, как люди поклоняются тому, кого ни разу ни один человек не видел, а во-вторых, я уже научилась засыпать с мыслью о смерти и без сожаления о том, что умру во сне). Я рассказала о том, что осталась одна и теперь вынуждена полагаться на себя, и навешала еще много всякой ненужной информации. В самом конце я сказала что-то вроде «кроме тебя есть люди понесчастней», и тут его прорвало… Он вскочил с лавочки, как подстреленный, и выкрикнул «катись ты к черту, больная». А я так опешила…

То есть, по его логике, он пробыл в «виде подопытного кролика» всего неделю и уже устал, а я, с трубочками в носу и целым арсеналом лекарств в косметичке, за восемнадцать лет адских мук в игры играю?! Ну, знаете ли… Каждый по-своему несчастен, но он так возвысил свой рак, что стал ему поклоняться!

Марк пошел быстрым шагом прочь, прихрамывая, и я вдогонку крикнула ему:

– Ты сам больной! Во всех смыслах!!!

Он не остановился, только ускорил шаг… Даже не захотел прощения попросить…

А теперь я сижу и пишу, и слезы у меня катятся буквально градом, и плечи дергаются, и вообще…

Как все плохо, плохо, плохо, плохо!!!…

Ну и катись ты к черту!

Ненавижу тебя…

9 апреля

23:15

Не была сегодня в парке.

Ничего не хочется делать.

Весь день лежу