Путеводитель по картинной галерее Императорского Эрмитажа - Александр Бенуа

“Спаситель мира” — очень пострадавшая картина. Она значилась в инвентаре мастера, составленном по смерти его, и, вероятно, была подправлена и докончена теми, кому досталась в наследство. Сохранился, впрочем, общий грандиозный замысел Тициана, точно вдохновленный византийскими мозаиками, а также красота сверкания хрустальной державы, которую Господь держит в своей длани. Символический мотив глубокой древности, полюбившийся, вероятно, старцу Тициану за свое выражение хрупкости всего земного существования.

Портреты

О Тициане как о портретисте можно иметь понятие по изображению Павла III Фарнезе, повторению портрета, писанного мастером в Риме, куда он ездил по приглашению папы в 1645 году.

Тициан (мастерская). Пьеве ди Кадоре. Портрет папы Павла III. Холст, масло. 98х79. Инв. 122. Из собр. Барбариго, Венеция, 1850

Лукавый, изнуренный немощью первосвященник передан искренним венецианцем без всякой прикрасы, просто и смело. Однако все же наш экземпляр, доставшийся Эрмитажу из галереи Барбариго (в 1850 г.), не выдерживает сравнения с портретом Тициана, оставшимся во владении семьи Фарнезе и составляющим ныне одну из главных драгоценностей Неаполитанского музея. Одни руки на том портрете, цепкие, костлявые руки папы, прославившегося стяжательством и непотизмом, заменяют в смысле характеристики самые подробные исследования историков. Хороший портрет молодого кардинала, якобы Антонио Паллавичини [28], к сожалению, сильно пострадал от времени и реставраций. Портрет молодой красавицы в зеленой шубке (какой-либо куртизанки, возможно, что той самой особы, которая позировала для “La Bella” в Питти и для уффициевской “Венеры”) слишком вял по тону и робок по живописи, чтобы приписывать его самому мастеру.

Тициан. Портрет молодой женщины. Около 1530-х. Холст, масло. 96х75.

Тициан является символическим художником Венеции, ее лучшим и наиболее полным олицетворением. Это солнце всей системы венецианской живописи. Но и здесь мы наблюдаем подле колоссальной силы “первого гения”, при его авторитете и знаменитости, — то, на что мы указывали во Флоренции (и чего мы бы не нашли в Ломбардии): самобытность всех отдельных явлений “школы”, при общности известных ее исканий. Каждый из “вторых” художников Венеции велик, гениален и вполне независим. В этом отношении сравнение Тициана с солнцем не верно. Не он давал свет другим, а все или, по крайней мере, многие еще были светоносцами: Себастиано, Пальма, Кариани, Лотто, Бонифацио, Моретто из Бреши [29], Тинторетто, Парис Бордоне, Бассано, Скиавоне, Порденоне, оба Кампаньолы, Теотокопули, Джироламо да Тревизо, Паоло Веронезе. Тициан остается лишь наиболее ярким среди них.

О Себастиано дель Пиомбо, представленном в Эрмитаже только в “римском фазисе” его творчества, мы говорили выше.

Пальма, Якопо старший

О Пальме в Эрмитаже можно иметь лишь очень одностороннее представление по превосходному мужскому портрету (симфония серого с черным), чрезвычайно типичному для венецианского Ренессанса, но, к сожалению, испорченному реставрацией.

Пальма старший. Мужской портрет. 1512/15. Холст, масло. 93х72. Инв. 258

Другие картины, приписываемые Пальме, лишь слабые копии или же подражания ему. [30] Приближается к широкому, полному приему композиций, к густоте красок Пальмы “Мадонна”, но тип Богородицы, манера живописи скорее напоминают Бонифацио Веронезе (1487 — 1553).

Пальма старший. Мадонна с младенцем и заказчиками. Около 1500. Холст, масло. 120х173. Инв. 116. Из собр. Барбариго, Венеция, 1850

Нельзя также судить об этом последнем мастере (Бонифацио ди Питати), одном из самых блестящих колористов истории искусства, по трем другим картинам, считающимся в Эрмитаже его работами. В них лишь приемы композиции, быть может, действительно восходят к нему.

Кариани, Джованни

Достоверных произведений Кариани мы также не имеем. Ближе же всего к его стилю приближается “Мадонна с двумя жертвователями” — картина, относящаяся к началу XVI в., очень красивая по сопоставлению густых и цветистых красок на Мадонне и в пейзаже с темными фигурами благочестивых коленопреклоненных патрициев. Черты Кариани носит еще странная, характерно венецианская картина (считающаяся по каталогу Порденоне) “Искушение”, изображающая гадкого старика, делающего предложение пышной “пальмескной” красавице.

Кариани (Джованни Бузи). Искушение (старик и молодая женщина). Холст, масло. 85х96

Романино, Джироламо

Бресчианец Романино (1485 — 1565) представлен (с 1907 г.) в Эрмитаже хорошей “Мадонной”, дающей понятие об его характерном, всегда повторяющемся типе, превосходной технике живописи и спокойном золотистом колорите.

Джироламо Романино. Поклонение младенцу Христу. 1510/15. Холст, масло, переведена с дерева. 49х39,5. Инв. 230. Из собр. Кроза, Париж, 1772

Порденоне (Джованни Антонио де Саккис)

Вполне достоверными Порденоне (1482 — 1539) Эрмитаж не обладает. Большой “Концерт” настолько пострадал, что трудно судить о нем. Что же касается до двух фризообразных картин “Яблоки Гесперид” ( “Геракл в саду Гесперид”) и “Поражение центавров” ( “Тесей, поражающий кентавров”) (В наст. время автором этих картин считается Ламберт Сустрис), то это превосходные образчики декоративных венецианских картин середины XVI века (вероятно, эскизы к стенописи), однако несомненных признаков принадлежности к Порденоне они также не обнаруживают.

Бордоне, Парис

Имя Париса Бордоне (1495? — 1570) вызывает представление о портретах полураздетых куртизанок, о переливчатом шелке, о колоннадах, красивых лицах с зазывающими взорами, о гибких развалившихся позах, о золотом или празднично пестром колорите. И еще это имя вызывает представление о чем-то холодном, бесчувственном, “официальном”. Бордоне принадлежал к благородной тревизанской семье, не воспротивившейся его поступлению в ученики к Тициану. В 1530-х годах и в конце 1540-х годов Бордоне посетил Париж и Аугсбург. Вероятно, это был человек, отлично знавший обычаи большого света, сам принадлежавший к нему, большой любитель женщин, пиров, музыки, всех утех жизни, но несколько пустой и поверхностный. Таким он является и в петербургских картинах. Особенно характерна для него развалившаяся в пейзаже группа “Св. Семейства” и “Аллегория”, середину композиции которой занимает пышная венецианка (Флора?) с крашеными золотистыми волосами и с пятнами румян на широкой груди.

Венецианский пейзаж

О расцвете венецианского пейзажа в XVI веке, давшего затем тон и направление всему дальнейшему развитию пейзажной живописи, мы можем иметь понятие по первоклассной картине Доменико Кампаньолы (около 1482 — после 1517) с фигурами “Юпитера и Ио” (В наст. время автором считается — Ламберт Сустрис), которые считаются живописью художника позднейшего времени, Скиавоне-Мелдолы (1522? — 1582).

Ламберт Сустрис. Юпитер и Ио. Холст, масло. 205,5х275. Инв. 60. Из собр. Кроза, Париж, 1772

Джорджоне является первым выразителем расцвета венецианской живописи и в этой области. Тициан разработал его данные и довел их до высшей степени совершенства. Кампаньола, картин которого дошло до нас очень мало (большею частью только рисунки и гравюры), превратил пейзажную отрасль в специальность, следуя, при этом, по намеченному Джорджоне и Тицианом пути. Отличительной чертой его стиля является то, что он не добивается передачи “портрета” местности (как это было у Чимы, у Беллини, у Мантеньи и у флорентийцев), но схватывает как бы общий смысл сочной, плодоносной природы, ее органическую и психическую жизнь. Сравните наш пейзаж с пейзажем Сандро, Чимы или умбрийцев. Лишь 30 лет отделяет эпоху той группы художников от Кампаньолы, а между тем замечается полная, коренная перемена в самом подходе к делу. Там природа так же нежна, хрупка, как фигуры, ее населяющие; там мы не встретим захватывающей целостности. Каждая гора, каждое деревце, каждая травка, каждая постройка передана с наивной старательностью и как-то раздельно. На нашей картине, наоборот, детали исчезли, зато вся природа дышит одним дыханием, волнуется одной пронизывающей ее страстью. Изображено сырое летнее утро. Тяжелые тучи сулят новые дожди и новое оплодотворение уже перенасыщенной земле. Речка набухла и несется, пенясь и перескакивая через пороги. От этой дивной картины веет, как от открытого окна в деревне: теплой сыростью, бодрящими запахами. С таким же настроением мы встретимся впоследствии в пейзажах Рубенса и Вильденса, и то же настроение царит в пейзажах Пуссена, Ватто, Фрагонара и Коро.