Первый шпион Америки - Романов Владислав Иванович

Впрочем, на Робинса никто не обижался. Поэтому, когда он предложил Ксенофону Дмитриевичу поехать поужинать, Каламатиано не стал и сопротивляться: во-первых, это бесполезно, а во-вторых, он хотел познакомиться с Локкартом и Мурой, о которой ему много рассказывал Джо Хилл. С четвертым гостем за столом, капитаном Жаком Садулем, которого Рей возил за собой, как верного Санчо Пансу и единомышленника, Кен уже успел познакомиться пару месяцев назад.

Локкарт сидел с мрачной миной на лице, почти не принимая участия в общем разговоре, который, как всегда, вел Робинс. Он был необыкновенно возбужден утренней поездкой по Москве, устроенной ему Яковом Петерсом, правой рукой Дзержинского. Заместитель начальника ВЧК привез их на Малую Дмитровку в штаб черной гвардии, размещавшийся в помещении бывшего Купеческого клуба, посмотреть, как большевики одним махом расправились с братьями-анархистами. Той ночью чекисты ворвались одновременно в двадцать шесть особняков, где находились анархистские центры, и разом всех взяли. Было арестовано около пятисот человек, а чтобы утихомирить наиболее буйных, сотрудники ВЧК расстреляли в упор больше ста человек. Петерс показал лишь главную штаб-квартиру, откуда санитары выгружали кровавые трупы. Во время захвата чекисты расстреливали анархистов почти в упор. Мозги и кровь бывших черных революционеров соскребали со стен, лестниц и французских шпалер, изображавших жизнь короля Наварры Генриха IV. Локкарта едва не стошнило от запаха крови и вида расколотых черепов.

Прямо на лестнице, раскинув руки в стороны, подобно ангелу, лежал белокурый юноша с голубыми глазами и застывшей улыбкой на губах. Ему, наверное, не было и семнадцати. К счастью, пуля вошла точно в сердце, не повредив красивого лица, и Роберт долго смотрел на подростка, ставшего жертвой кровавой ночной бойни. Вряд ли он представлял какую-либо опасность, но ворвавшиеся посреди ночи в особняк защитники революции не разбирали, кто прав, а кто виноват, паля в каждого, кто попадался на пути. И вряд ли среди убитых оказались отпетые главари и анархистские лидеры. Эта была самая заурядная расправа, какую обычно один преступный клан производил над другим, хотя Петерс, рассказывая об операции, пытался придать ей вид революционной законности, говорил о целом ящике золота, найденном здесь, о больших запасах опиума, который анархисты уже начали распродавать среди населения, об арсенале оружия.

— Это было самое потрясающее, что я видел в Москве! — восторженно воскликнул Робинс, запихивая в рот кусок осетрины. — Шпалера с хроникой Варфоломеевской ночи, когда гугенот Генрих Четвертый чудом спасся от мести католиков, и страшная картина ночи апрельской, этакого анархистского ада через четыре столетия! Август и апрель. Ночь с 11 на 12 апреля 1918 года будущие историки еще назовут днем истребления черной анархии в белой России!

Месяц назад анархисты украли у Робинса автомобиль, на котором Рей с помпой и звездно-полосатым флагом разъезжал по Москве, поэтому он считал расправу чекистов справедливым возмездием.

— Анархисты являлись одной из российских политических революционных партий, которая наравне с большевиками боролась против царизма. Я скажу даже больше: именно анархисты поднимали народ на бунты, стачки, устраивали теракты и делали всю черновую работу по расшатыванию абсолютистской власти, а теперь их за одну ночь стерли с доски истории, — не выдержав, зло отмстил Локкарт.

— Но они вели себя как бандиты, Боб! — по-детски выпятив полные губы, поморщился Робинс. — Нам же Петерс рассказывал: анархисты занимались самостийной экспроприацией, не подчинялись законам революции, грабили, убивали, чего же с ними церемониться?

Он взял блин, наложил туда ложкой икры, свернул его пирожком и стал есть.

— Ты считаешь, суды уже не нужны?

— В переходный революционный период — да! Один удар, и Москва вычищена от всякой сволочи! — Робинс так рубанул рукой воздух, что Мура невольно вздрогнула.

— А если среди этой сволочи затерялась одна невинная душа? — улыбнулась Мура.

— Это Достоевский, я знаю! — отмахнулся Рей.

— Он Ленину не подходит? — не сдавалась Мура.

— Нет! — решительно сказал Робинс. — Романов потому и рухнул, что царскую семью разъела вся эта литературщина. Государь должен быть государем. Жестким политиком, твердой рукой ведущим свой корабль по бушующему морю. Ленин и Троцкий в этом отношении прекрасные политики. Гуманистические лозунги: свобода, равенство, братство — и концлагеря для бунтовщиков. Только слюнтяи могут кричать, что это несовместимо.

Рей доел блин с икрой и махнул вдогонку запотевшую рюмку водки. Ксенофон Дмитриевич позавидовал этой раскованности и наконец вспомнил, кого Рей ему напоминает: гоголевского Ноздрева! «До удивления знакомый профиль!» — радостно воскликнул в душе Каламатиано: и эти усы, пусть не такие пышные, как у гоголевского помещика, и чуть навыкате глаза, и мощный торс, сила, стремительность в движениях и откровенная прямота. И то же стремление всегда идти наперекор общепризнанному мнению. Ай да Гоголь, сколько напророчил!

Ксенофон Дмитриевич по такому случаю и следуя примеру Рея тоже опрокинул рюмочку, закусив блином с икрой. Стоял апрель, днем уже журчали ручьи и таял снег, а к вечеру подкатывал терпкий морозец. Из-за нехватки угля и дров даже в «Яре» вечерами было прохладно, и дамы не могли, как раньше, обнажать плечи, а пользовались меховыми накидками. Впрочем, в том была и своя выгода: мужчины охотнее прибегали к горячительным напиткам, чтобы согреться, и водка лилась рекой.

Месяц назад Девитт Пул пригласил Каламатиано в генеральное консульство США в Москве и предложил создать и возглавить Информационное бюро. Причем разговор повел он, а не Саммерс, молчаливо сидевший в уголке и время от времени кивавший головой.

— Я надеюсь, вы знакомы с четырнадцатью условиями мира, выдвинутыми нашим президентом, которые определенным образом формируют международный статус Соединенных Штатов и их отношения с другими мировыми державами. Но чтобы вести такую политику, наш Госдепартамент должен всегда располагать всеми возможными сведениями о замыслах и течении дел любого государства. Мы работаем в России, соответственно мы должны знать все, что здесь происходит. Большевики закрыл и доступ к информации, и нам необходимо наладить свою службу. Мы должны знать все, даже тайные планы Ленина, о которых, быть может, не знают еще и его наркомы…

Пул в отличие от Робинса хоть любил простые и точные формулировки, но обладал умением деликатно их преподносить, с улыбкой, иронично, журча словами, точно не обязательно было воспринимать их всерьез. Он считал, что это и есть дипломатия: никогда не говорить ни «да», ни «нет», а если все же надо сказать «да», то не произносить это слишком утвердительно.

— Вы имеете в виду сбор особой информации, которую невозможно почерпнуть из официальных бюллетеней? — уточнил Каламатиано. — То есть фактически речь идет о сборе секретной информации?

— Да, именно так, как вы сказали! — обрадовался Пул. — Я бы даже выразился о создании некой информационной сети, которая бы строилась по принципу строго ограниченных контактов и строгой иерархии, когда только один или два человека знали бы о вашем существовании и вступали с вами в непосредственные отношения. Далее, эти один или двое контактируют еще с двумя или тремя, и так до самого низа. При такой системе нарушение одного или двух звеньев не ведет к распаду всей цепи, а вы застрахованы от возможного провала…

— Иными словами, вы говорите о создании своей секретной службы при генконсульстве, наподобие военной разведки? — расшифровал это предложение Ксенофон Дмитриевич.

Пул выдержал долгую паузу, бесстрастно глядя на собеседника, посасывая потухшую сигару и как бы обкатывая во рту это неудобное словосочетание «военная разведка», словно подыскивая ему деликатную замену, но, так и не найдя ничего подходящего, склонил голову набок, как бы давая понять, что он условно готов принять и такое определение.