Кровь королей - Юрген Торвальд

Таким было то великолепие, о котором вы грезите. Я вздохнул полной грудью, когда оказался в Квинте… Там стоял простой дом, большую часть которого занимали Кастильони и его жена, ухаживавшая за мной. Но дом был светлый, с белеными стенами. Я забыл все остальное, все мечты о генералах и адмиралах… Я принялся выращивать кур и раздобыл особей изо всех частей света. Я занимался разведением скота и планировал открыть большой консервный завод… Я встречался с простыми людьми. Мне даже казалось, что я им нравился, хотя многие считали виновницей своей нищеты нашу монархию и церковь. И все-таки они мне симпатизировали, и не только из-за сострадания…

Годы, проведенные в тех местах, были лучшими в моей жизни. Когда они подошли к концу, мне казалось, что я возвращаюсь с солнца во мрак. Но выбора не было.

В 1928 году мне исполнился двадцать один год. И как бы ни хотел отец видеть на моем месте Хуана, я был кронпринцем, принцем Астурии, наследником престола. Я должен был возвращаться в Мадрид, чтобы представлять сан кронпринца.

Мне выделили отдельные покои в северо-западном крыле дворца – там жили кронпринцы на протяжении многих поколений. На их содержание я ежегодно получал 10 000 фунтов; кроме того, мне полагался собственный штат слуг. Мои комнаты были не приветливее, чем комнаты других членов семьи, но я хотя бы мог жить своей жизнью, не той, которую вел мой отец…

В то время я был высоким и непропорционально худым. Но мне по-прежнему говорили, что я красив. Девушки строили мне глазки, а я – им. Но о женитьбе речь не шла. Великая эпоха королей осталась в прошлом. Их тайны больше никто не оберегал, и о моей болезни знали во всем мире. Газетам нельзя было запретить писать об этом, и невозможно было проверить, не хранятся ли в международных архивах документы, разглашающие тайну. Принцессы уже не были наивными созданиями, живущими только в своих замках. Кто согласился бы стать моей женой и королевой Испании, чтобы еще раз вынести все то, что вынесла моя мать?

А если принцесс не отпугивала моя болезнь, препятствием было то, что в политическом отношении Испания превратилась в бочку с порохом. Отец сидел в своих комнатах и наблюдал за тем, как приближается конец. Из-за неспособности к политике и нерешительности он делал одну ошибку за другой. С помощью диктатора Примо де Ривера он пытался остановить республиканцев, но в результате они стали лишь сильнее.

Я лежал в постели, когда начался декабрь 1930 года. С тех пор как я вернулся в Мадрид, приступы болезни снова следовали один за другим. Моему брату Гонсало, который вслед за мной переживал то же, что пережил я, тогда было пятнадцать лет. Это был красивый, но задумчивый и печальный юноша. Тем не менее он пытался смеяться. В тот день он пересказывал мне недавно виденный смешной фильм. В этот момент – около пяти часов дня, на улице было много снега – слуга принес мне чай и сказал:

– Ваше королевское высочество, плохие новости…

Я не сразу понял, что он говорит, потому что еще слушал болтовню брата. Но слуга добавил:

– Революция – восстал гарнизон в городе Хака.

Я попытался встать, хотя это было мне запрещено.

– Капитан Эрнандес арестовал в Хаке всех офицеров, верных королю, – продолжал он. – Они заставили епископа Хаки выступить с речью за революцию. Сейчас Эрнандес во главе восьмисот солдат и офицеров двигается на Мадрид.

Я встал. Но Гонсало и слуга насильно вернули меня на кровать. Они были правы – ведь я не мог ничего изменить. Я мог только ждать и наблюдать.

Повстанцы двигались вперед. Они рассчитывали, что к ним присоединятся гарнизоны всех городов, через которые они будут проходить. Старое государство прогнило и обветшало. В сухопутных и морских войсках распространилось взяточничество. Молодые офицеры ожидали от республиканцев изменений и победы над коррупцией – так же, как и массы людей в городах и деревнях. Это была дикая, решительная колонна, приближавшаяся к провинции Уэска.

Губернатор провинции Уэска генерал Мануэль де лас Эрес пытался их остановить. Но его приказу повиновались лишь один капитан и три солдата.

Люди Эрнандеса расстреляли их. Де лас Эрес тоже был застрелен. Революционеры объединились с войсками Уэски и продолжили наступление.

Мы ждали новостей. Правительство собралось на совещание, мадридские военные части подняли по тревоге. Но совершенно неизвестно было, кто еще хранит верность королю, а кто нет. Напряжение росло с каждым часом. В противоположной части дворца отец не мог найти себе места. Наконец пришло известие о том, что войска в Вальядолиде верны королю и выступают навстречу повстанцам. После этого мы не получали никаких сообщений до следующего утра. В девять часов в комнату ворвался мой брат и сказал:

– Они отбиты.

Спустя несколько часов я узнал, что гарнизон Вальядолида действительно вынудил восставших сдаться. Эрнандес был арестован.

Но заблуждались все те во дворце, кто верил, что теперь можно вздохнуть спокойно. Восстание в Хаке стало лишь первым сигналом. Три дня спустя – я все еще лежал – я услышал рев самолетов прямо над дворцом. Это было 16 декабря. Самолеты опускались очень низко, пролетали над крышами, едва не касаясь их, и снова поднимались, словно на учениях по стрельбе.

Ко мне пришла сестра Беатриса.

– Жаль, – простодушно сказала она, – что тебе нельзя было остаться летчиком. Когда они с шумом приближаются к земле – это прекрасное зрелище…

Она едва успела договорить, как в комнату ворвался слуга и, задыхаясь, сообщил:

– Они разбрасывают листовки… Листовки над Мадридом.

В этот раз восстание началось на мадридском военном аэродроме Куатро Вьентос. Предводителем восставших был майор Франко, брат генерала Франко, который сегодня борется в Испании против республиканцев. Франко и его люди разбрасывали листовки над всеми воинскими частями Мадрида. Они призывали отдельные полки подняться против моего отца, а тем командирам гарнизонов, которые не последуют призыву, грозили бомбежками казарм.

Вторая половина дня прошла в таком же зловещем ожидании, как и вечер 12 декабря. Но наконец мы узнали о том, что и второе восстание было подавлено.

В то время меня лечил врач по фамилии Кальцаду. Придя ко мне вечером, он рассказал:

– На этот раз арестовано несколько сотен человек. Генерал Кейпо де Льяно вынужден был принять командование на себя. Он уже поехал на аэродром и встретился с Франко, когда войска подошли к Куарто Вьентос. Льяно и Франко удалось улететь на самолете…

Опустив плечи, он сел на мою кровать.

– На этот раз снова обошлось, – сказал он, осматривая гематому на голеностопном суставе, из-за которой я не мог ходить. Это прозвучало так, будто он имел в виду сустав, опухоль на котором, казалось, спадала. Но он имел в виду восстание. – Войска шли очень неохотно… – сказал он. – Кто знает, пойдут ли они в следующий раз…

При этом он не смотрел на меня. Но я его понял.

Через четыре месяца произошла катастрофа. И произошла она одновременно с новым приступом, который случился у меня в первые дни апреля 1931 года. Тогда я поранил тот же голеностопный сустав, из-за которого беспомощно лежал в постели во время первой попытки революции.

Первые месяцы 1931 года принесли с собой цепь сплошных неудач и поражений. В начале января мой отец запретил испанским военно-воздушным силам носить особую униформу. Он хотел наказать их за измену. Но этим он лишь вызвал ненависть к себе у многих своих прежних сторонников. Когда я встречал его в коридорах дворца, он проходил сутулый, бледный и с мешками под глазами.

Ко всему прочему в первые дни февраля пришло тревожное сообщение из Англии. Моя английская бабушка Беатриса заболела и находилась между жизнью и смертью. Когда мать садилась в поезд на вокзале в Мадриде, чтобы отправиться в Англию, вокруг царило ледяное молчание. Мать сказала:

– Когда мы снова увидимся? О боже, когда же мы снова увидимся…

Через несколько дней после ее отъезда назначенное отцом правительство ушло в отставку. Отец наконец нашел премьер-министра, который был готов еще раз собрать для него новое правительство, – тот потребовал, чтобы отец дал публичное обещание провести в апреле «свободные выборы» во всей Испании. Новым премьер-министром стал адмирал дон Хуан Аснар. Я видел его из окна, когда он покидал наш пустынный дворец-крепость…

Спустя четыре недели я упал на лестнице. Это было в последние дни марта. Я чувствовал страшную боль, когда кровь текла в уже неоднократно поврежденный сустав. Добравшись до спальни, я позвонил, чтобы вызвать врача. На следующий день я снова не знал, буду ли я жить или умру. Придя в себя ночью после нескольких переливаний крови, я услышал на улице громкие крики: «Долой короля!»

Такие крики впервые достигли наших окон. Через четырнадцать дней они раздавались из тысяч уст и на улицах, и под окном комнаты, в которой я лежал, неспособный сдвинуться с места.