В чем моя вера - Лев Толстой

И, вновь прочтя стихи 17-19, те самые, которые казались мне всегда так неясны, я был поражен тем простым и ясным смыслом этих стихов, который вдруг открылся мне.

Смысл этот открылся мне не оттого, что я что-нибудь придумывал, переставлял, а только оттого, что откинул то искусственное толкование, которое присоединялось к этому месту.

Христос говорит (Матф., V, 17-18): "Не думайте, чтобы я пришел нарушить закон или (учение) пророков; я не нарушить пришел, но исполнить. Потому что верно говорю вам, скорее упадет небо и земля, чем выпадет одна малейшая йота или черта (частица) закона, пока не исполнится все".

И 20-й стих прибавляет: "Ибо, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, не войдете в царство небесное".

Христос говорит: я не пришел нарушить вечный закон, для исполнения которого написаны ваши книги и пророчества, но пришел научить исполнять вечный закон; но я говорю не про ваш тот закон, который называют законом Бога ваши учителя-фарисеи, а про тот закон вечный, который менее, чем небо и земля, подлежит изменению.

Я выражаю ту же мысль другими словами только для того, чтобы оторвать мысль от обычного ложного понимания. Не будь этого ложного понимания, то нельзя точнее и лучше выразить эту мысль, чем как она выражена в этих стихах.

Толкование, что Христос не отрицает закон, основано на том, что слову "закон" в этом месте, благодаря сравнению с йотою писанного закона, без всякого основания и противно смыслу слов, приписано значение писанного закона -- вместо закона вечного. Но Христос говорит не о писанном законе. Если бы Христос в этом месте говорил о законе писанном, то он употребил бы обычное выражение: закон и пророки, то самое, которое он всегда и употребляет, говоря о писанном законе; но он употребляет совсем другое выражение: закон или пророки. Если бы Христос говорил о законе писанном, то он и в следующем стихе, составляющем продолжение мысли, употребил бы слово: "закон и пророки", а не слово закон без прибавления, как оно стоит в этом стихе. Но мало того, Христос употребляет то же выражение -- по Евангелию Луки -- в такой связи, что значение это становится уже несомненным. У Луки, XVI, 15, Христос говорит фарисеям, полагавшим праведность в писанном законе. Он говорит: "Вы оправдываете сами себя перед людьми, но Бог знает ваши сердца; что у людей высоко, то мерзость перед Богом". 16. "Закон и пророки до Иоанна, а с тех пор царство Божие благовествуется, и всякий своим усилием входит в него". И тут-то, вслед за этим (см. 17) Он говорит: "Легче небу и земле прейти, чем из закона выпасть одной черточке". Словами: "закон и пророки до Иоанна" Христос упраздняет закон писанный. Словами: "легче небу и земле прейти, чем из закона выпасть черточке", он утверждает закон вечный. В первых словах он говорит: закон и пророки, то есть писанный закон; во-вторых, он говорит просто: закон, следовательно закон вечный. Стало быть, ясно, что здесь противополагается закон вечный закону писанному[1] и что точно то же противуположение делается и в контексте Матфея, где закон вечный определяется словами: закон или пророки.

Замечательная история текста стихов 17 и 18 по вариантам. В большинстве списков стоит только слово "закон" без прибавления "пророки". При таком чтении уже не может быть перетолкования о том, что это значит закон писанный. В других же списках, в Тишендорфовском и в каноническом, стоит прибавка -- "пророки", но не с союзом "и", а с союзом "или", закон или пророки, что точно также исключает смысл закона писанного и дает смысл вечного закона.

В некоторых же списках, не принятых церковью, стоит прибавка: "пророки" с союзом "и", а не "или"; и в тех же списках при повторении слова "закон" прибавляется опять: "и пророки". Так что смысл всему изречению при этой переделке придается такой, что Христос говорит только о писанном законе.

Эти варианты дают историю толкований этого места. Смысл один ясный тот, что Христос, так же как и по Луке, говорит о законе вечном; но в числе списателей Евангелий находятся такие, которым желательно признать обязательность писанного закона Моисеева, и эти списатели присоединяют к слову "закон" прибавку -- "и пророки" -- и изменяют смысл.

Другие христиане, не признающие книг Моисея, или исключают вставку, или заменяют слово: "и" -- "(((" словом "или" -- "с". И с этим "или" это место входит в канон. Но, несмотря на ясность и несомненность текста в том виде, в котором он вошел в канон, канонические толкователи продолжают толковать его в том духе, в котором были сделаны не вошедшие в текст изменения. Место это подвергается бесчисленным толкованиям, тем больше удаляющимся от его прямого значения, чем менее толкующий согласен с самым прямым, простым смыслом учения Христа, и большинство толкователей удерживают апокрифический смысл, тот самый, который отвергнут текстом.

Чтобы вполне убедиться в том, что в этих стихах Христос говорит только о вечном законе, стоит вникнуть в значение того слова, которое подало повод лжетолкованиям. По-русски -- закон, по-гречески -- (((((, по-еврейски -тора, как по-русски, по-гречески и по-еврейски имеют два главные значения: одно -- самый закон без отношения к его выражению. Другое понятие есть писанное выражение того, что известные люди считают законом. Различие этих двух значений существует и во всех языках.

По-гречески в посланиях Павла различие это даже определяется иногда употреблением члена. Без члена Павел употребляет это слово большею частью в смысле писанного закона, с членом -- в смысле вечного закона Бога.

У древних евреев, у пророков, у Исаии слово "закон", тора, всегда употреблялся в смысле вечного, единого, невыраженного откровения -- научения Бога. И то же слово -- закон, тора, у Ездры в первый раз и в позднейшее время, во время Талмуда, стало употребляться в смысле написанных пяти книг Моисея, над которыми и пишется общее заглавие -- тора, так же как у нас употребляется слово "Библия"; но с тем различием, что у нас есть слова, чтобы различать между понятиями -- Библии и закона Бога, а у евреев одно и то же слово означает оба понятия.

И потому Христос, употребляя слово "закон" -- "тора", употребляет его, то утверждая его, как Исаия и другие пророки, в смысле закона Бога, который вечен, то отрицая его в смысле писаного закона пяти книг. Но для различия, когда он, отрицая его, употребляет это слово в смысле писанного закона, он прибавляет всегда слово: "и пророки", или слово : "ваш", присоединяя его к слову "закон".

Когда он говорит: "Не делай того другому, что не хочешь, чтобы тебе делали, в этом одном -- весь закон и пророки", он говорит о писаном законе, он говорит, что весь писанный закон может быть сведен к одному этому выражению вечного закона, и этими словами упраздняет писанный закон.

Когда он говорит (Луки, XVI, 16): "закон и пророки до Иоанна Крестителя", он говорит о писанном законе и словами этими отрицает его обязательность.

Когда он говорит (Иоанна, VII, 19): "не дал ли вам Моисей закона, и никто не исполняет его"; или (Иоанна, VIII, 17): "не сказано ли в законе вашем"; или: "слово, написанное в законе их" (Иоанна, XV, 25), -- он говорит о писаном законе, о том законе, который он отрицает, о том законе, который его самого присуждает к смерти (Иоанна, XIX, 7). Иудеи отвечали ему: "Мы имеем закон, и по закону нашему он должен умереть". Очевидно, что этот закон иудеев, тот, по которому казнили, не есть тот закон, которому учил Христос. Но когда Христос говорит: я не нарушить пришел закон, но научить вас исполнять его, потому что ничего не может измениться в законе, а все должно исполниться, -- он говорит не о законе писанном, а о законе Божественном, вечном, и утверждает его.

Но положим, что все это -- формальные доказательства, положим, что я старательно подобрал контексты, варианты, старательно скрыл все то, что было против моего толкования; положим, что толкования церкви очень ясны и убедительны и что Христос действительно не нарушал закон Моисея, а оставил его во всей силе. Положим, что это так. Но тогда чему же учит Христос?

По толкованиям церкви, он учил тому, что он, второе лицо Троицы, Сын Бога-Отца, пришел на землю и искупил своей смертью грех Адама. Но всякий, читавший Евангелие, знает, что Христос в Евангелиях или ничего, или очень сомнительно говорит про это. Но положим, что мы не умеем читать и там говорится про это. Но, во всяком случае, указание Христа на то, что он есть второе лицо Троицы и искупляет грехи человечества, занимает самую малую и неясную часть Евангелия. В чем же все остальное содержание учения Христа? Нельзя отрицать, и все христиане всегда признавали это, что главное содержание учения Христа есть учение о жизни людей: как надо жить людям между собою.

Признав, что Христос учил новому образу жизни, надо представить себе каких-нибудь определенных людей, среди которых он учил.

Представим себе русских, или англичан, или китайцев, или индусов, или даже диких на островах, и мы увидим, что у всякого народа всегда есть свои правила жизни, свой закон жизни, и что потому, если учитель учит новому закону жизни, то он этим самым учением разрушает прежний закон жизни; не разрушая его, он не может учить. Так это будет в Англии, в Китае и у нас. Учитель неизбежно будет разрушать наши законы, которые мы считаем дорогими и почти священными; но среди нас еще может случиться то, что проповедник, уча новой жизни, будет разрушать только наши законы гражданские, государственные, наши обычаи, но не будет касаться законов, которые мы считаем Божественными, хотя это и трудно предположить. Но среди еврейского народа, у которого был только один закон -- весь Божественный и обнимавший всю жизнь со всеми мельчайшими подробностями, среди такого народа, что мог проповедовать проповедник, вперед объявлявший, что весь закон народа, среди которого он проповедует, ненарушим? Но, положим, и это недоказательно. Пусть те, которые толкуют слова Христа так, что он утверждает весь закон Моисея, пусть они объяснят себе: кого же во всю свою деятельность обличал Христос, против кого восставал, называя их фарисеями, законниками, книжниками?