Острие скальпеля. Истории, раскрывающие сердце и разум кардиохирурга - Стивен Уэстаби

меня нехарактерно, я потерял терпение и закричал на эту незнакомую мне женщину: «Я говорю вам, что чертова койка нашлась! А теперь займитесь подготовкой ребенка».

Медсестра замерла на пороге и окинула меня долгим суровым взглядом. Она взяла телефон и позвонила медсестре детского отделения интенсивной терапии. В тот момент я заволновался: их могли еще не предупредить, что пациентка с черепно-мозговой травмой не нуждается в аппарате искусственной вентиляции легких. Однако мне повезло. Полученный ответ дал обоснование моей вспышке гнева. Да, они могли принять пациента после операции на сердце.

Чтобы усыпить девочку и установить канюли в ее крошечные кровеносные сосуды, требовался час, поэтому, не желая «заражаться» тревогой от слезного расставания родителей с их малышкой, я проскользнул в анестезиологический кабинет в операционном блоке, держа в руках пластиковый стакан с омерзительным серым кофе. Там меня тепло встретил старый друг, которого я попросил измерить мне давление. Оно оказалось 180/100 – слишком высоким, несмотря на лекарства, которые я ежедневно принимал в течение десяти лет.

Мозг девочки с пробитым черепом оказался мертв, и ее койку в реанимации получила другая, которой теперь можно было наконец сделать операцию на сердце.

Когда плачущие родители проходили мимо двери, я слышал, как один из них произнес: «Пожалуйста, скажите профессору Уэстаби, что мы благодарны за этот шанс». Как мне показалось, они не верили, что их ребенок перенесет операцию. Возможно, они беспокоились, что мы не будем стараться изо всех сил из-за синдрома Дауна.

Стал бы пианист готовиться к важному выступлению после трех часов полной неопределенности? Стал бы часовщик после ожесточенного спора приступать к сборке сложного механизма Rolex? Моя работа заключалась в том, чтобы прооперировать деформированное сердце размером с грецкий орех, но при этом никто из окружающих совершенно не думал о моем моральном состоянии. Я бы не стал садиться в автобус, если бы его водитель был так раздражен. Когда во время своей первой операции я стоял и смотрел на пустоту в центре атриовентрикулярного канала, я подумал: «Что, черт возьми, мне с этим делать?» Тем не менее мне всегда удавалось разделить правую и левую части сердца, а затем заново создать митральный и трикуспидальный[11] клапаны из рудиментарной[12] клапанной ткани. Это сложная работа, но я ни разу не терял пациента во время такой операции.

В 11:00 я наконец-то рассек кожу ребенка скальпелем из нержавеющей стали. Когда первые капли крови упали на драпировку, я понял, что не связался со своей дочерью. Эта мысль пришла мне в голову как раз в тот момент, когда осциллирующая пила рассекла грудину девочки. Однако теперь я уже ничего не мог с этим поделать: мне нужно было целиком сосредоточиться на том, чтобы починить крошечное деформированное сердце и подарить девочке жизнь без одышки и боли. Так о чем же я мог думать? Новый митральный клапан не должен был протекать, хотя это было бы не так плохо, если бы в трикуспидальном клапане при низком давлении наблюдалась регургитация[13]. И нам требовалась предельная осторожность, чтобы не повредить невидимую электрическую цепь, которая координировала сокращение и расслабление сердечной мышцы. В противном случае пациентке понадобился бы постоянный кардиостимулятор. В тот момент мне казалось, что работать часовщиком или пианистом гораздо проще…

Как выяснилось, в тот день это сердечко было самой незначительной моей проблемой. Я разделил камеры лоскутами специальной ткани – дакрона, а затем осторожно сформировал новые клапаны, от которых зависело будущее ребенка. У меня было ощущение, что я оперирую внутри подставки для яйца. Когда приток крови в крошечные коронарные артерии возобновился, маленькое сердце дернулось, как скоростной поезд. Как только я приготовился отключить ребенка от аппарата искусственного кровообращения, в дверях операционной показалось бледное взволнованное лицо.

Мне предстояло прооперировать деформированное сердце размером с грецкий орех, но при этом никто из окружающих совершенно не думал о моем моральном состоянии.

– Простите, профессор, – сказала женщина, – но вы нужны во второй операционной. Мистеру Мейнарду нужна помощь.

– Насколько сильно она ему нужна? – спросил я, не отводя взгляда от сердца ребенка.

– У пациентки кровотечение из отверстия в аорте, и он не может его остановить.

В ее голосе звучали ноты отчаяния.

Хотя с ребенком, казалось, все было в порядке, в обычной ситуации я бы не оставил резидента убирать канюли аппарата искусственного кровообращения и закрывать рану. Однако мне пришлось принимать решение незамедлительно. Я все же решил, что нужно попытаться помочь. В спешке я забыл, что от моей мощной лампы на голове идет провод. Отойдя от операционного стола, я совершил ужасную вещь. Всего за пару секунд я нанес ущерб в несколько сотен фунтов.

Ник Мейнард был первоклассным хирургом, специализирующимся на раке желудка и пищевода. Обычно ему приходилось иметь дело с трубками, наполненными едой и воздухом, а не кровью под высоким давлением. Однако у его несчастливой пациентки не было рака. Всего несколько дней назад она была абсолютно здорова. Радостно поедая морского окуня в дорогом ресторане, она проглотила рыбью кость. Сначала дискомфорт прошел, и она могла глотать, однако затем у нее появилась тупая боль глубоко в груди, которая сменилась лихорадкой и повышенным потоотделением в ночное время. Вскоре ей стало тяжело глотать жидкость, и боль во время питья только усиливалась. Врач общей практики понял, что она в беде. Результаты анализов крови показали очень высокий уровень лейкоцитов, что говорило об абсцессе. Вместо того чтобы пройти в кишечник, как это происходит с большинством костей, та косточка проткнула стенку пищевода.

Бригада Ника была окружена студентами и радиологами, когда пришли результаты компьютерной томографии. Между пищеводом и аортой в задней части грудной клетки был абсцесс размером с апельсин. К несчастью, гной насыщали пузырьки газа.

Газообразующие организмы считаются одними из самых опасных, поэтому нет ничего удивительного в том, что пациентка ужасно себя чувствовала. Гной требовалось срочно удалить, чтобы микроорганизмы не успели проникнуть в кровоток и вызвать заражение крови. В противном случае пациентка могла умереть уже через несколько дней.

Пищевод и аорта спускаются бок о бок в грудной клетке. Они располагаются за сердцем и перед позвоночником: пищевод справа, а аорта слева. Введя пациентке большую дозу антибиотиков, Ник планировал проникнуть в правую сторону грудной полости сквозь грудную стенку и подобраться к абсцессу за легким. После этого он хотел вскрыть абсцесс и смыть гной, а затем оставить дренажные трубки на несколько дней, пока антибиотики боролись бы с инфекцией. Ник думал, что маленькое отверстие в мышечной стенке пищевода