Устрицы под дождем - Оксана Робски

– А теперь слышно, – улыбнулась Ангелина Петровна.

– И она еще все повторяет. Что ей скажешь, все повторяет. И ругается. Ужас.

– Три дня.

– Мы без нее не сможем. Мы уже привыкли. И Володя так нервничает. Знаете, он однажды йоркширского терьера так напугал, что тот умер от разрыва сердца…

– Ваша домработница не умрет. Пойдемте, я покажу вам ее палату.

Ангелина Петровна встала, профессионально улыбнулась малазийке.

– Fuck you, fricks! Fuck you, bitch, my father fuck you, mam, and you, full shit! – прокричала темноволосая женщина, вставая.

В коридоре Ангелина Петровна перепоручила их медсестре, дав указания поместить в большую надзорную, переведя из нее Марусю.

Вернувшись в кабинет, она вызвала к себе доктора Константина Сергеевича.

– Я была права? – спросила она, как только доктор появился в дверях.

Он виновато остановился.

– Садитесь, садитесь. С вашим-то опытом…

– Кто бы мог подумать?

– Послушайте, даже я, психически устойчивый человек, не могла не обратить внимание на ваш галстук…

Доктор пожал плечами и возвел руки к небу. Небом в кабинете главврача психиатрического отделения был идеально белый, без всяких подтеков, потолок.

– Он решил, что ваш галстук – это знак того, что его публично повесят и сделают из его казни яркое шоу…

– Простите, Ангелина Петровна, давно, видимо, никаких ЧП не было, не знаю, как я мог…

– И это после того, как я сказала его жене Ирине, что острое состояние прошло, и они даже могут пойти погулять…

– Ангелина Петровна, казните!

– Казнила бы. Но, боюсь, ярким это шоу не сделать… Ладно. Что у нас с шестой палатой?

– Без изменений. Комментирующие вербальные галлюцинации. Устроила ей ваша Маруся, конечно…

– Ее имя Оля. И она не моя, а наша.

– Но, честное слово, Маруся ей больше подходит.

– Вернемся к шестой палате.

Больше всего ее беспокоит то, что голоса комментируют ее действия даже в туалете. Она жалуется, что устала, что они ей надоели, что они бесцеремонны и долго этого не выдержит.

– Аминазин внутривенно? 1

– Да, по схеме.

– Хорошо. Идите. И постарайтесь в следующий раз не прийти на работу в красных ботинках.

– Лучше уж я босиком приду…

– Лучше уж совсем не приходите.

Ее лицо разгладилось, когда она увидела номер звонившего ей телефона. Глаза потеплели и стали похожи на глаза животного. Крупного и, возможно, рогатого.

– Я оказался в ужасной истории, – скороговоркой произнес Аркаша в трубку.

– Что такое, котенок?

– Я сбил девушку.

– Что? – Ангелина Петровна не щелкнула зажигалкой, которую уже поднесла к своему длинному мундштуку.

– Я сбил девушку! – закричал Аркаша.

– Какую?

– Какую? Откуда я знаю какую? Обычную девушку, молодую совсем! Что мне делать?

– Молодую девушку? – Ангелина Петровна все-таки щелкнула зажигалкой. – И где она сейчас?

– У меня в машине! Черт!

– Значит, у тебя в машине молодая девушка, а ты звонишь и орешь…

– Ты сумасшедшая? Ты что, не понимаешь? Я выпил с утра два персиковых белини!

– С кем?

– Какая разница!

– Типичная парциализация мышления. У меня был такой пациент. Он думал всеми частями тела: когда работал – руками, когда бежал – ногами, когда с неприятными людьми разговаривал – задницей…

– Зачем мне это все слушать? – Аркаша был очень возбужден. Его голос порою переходил на визг.

– Затем, что когда он думал о девушках, он думал тем же, чем ты.

– Ты ненормальная! Я сбил ее! Просто сбил, понимаешь? Ничего больше!

– Просто сбил? – уточнила Ангелина Петровна с явным облегчением.

– Да! Я ее даже не знаю!

– И что ты собираешься делать?

– Я не могу везти ее в больницу, я выпил, ты слышала? У нее кровь, все лицо в крови, ты можешь мне помочь?

– Боже, Аркаша, зачем ты пьешь по утрам?

– Ты собираешься мне помогать? – голос в трубке захлебнулся в собственном крике, и Ангелина Петровна поспешила успокоить его.

– Конечно, конечно. Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Как что? У тебя же больница! Ей нужна помощь, не могу я выкинуть ее на улицу, она же в милицию пойдет!

– Но, котенок…

– Помоги мне, или тебе совсем наплевать на меня?

– Хорошо. Привози ее сюда. – Ангелина Петровна раздраженно бросила телефон в карман халата.

14

Маруся не успела доесть свой омлет с грибами, как в палате появилась девушка с хвостом.

– Ты рада, что тебя перевели из надзорной? – улыбнулась девушка.

– Рада. Как твоя утренняя гимнастика?

– Отлично. Спасибо. А почему ты все еще завтракаешь в палате?

– Мне нравится завтракать в постели. А ты ходишь в столовую?

– Нет. Я вообще не завтракаю.

– Худеешь?

Маруся бы не удивилась.

– Нет, – рассмеялась девушка. – Просто я не могу завтракать.

– Почему? – Марусе было не то чтобы интересно, но надо же о чем-то говорить. Хоть с этой чистоплюйкой. Актриса-то к ней не заходит. Никак не может пережить «комнату страха».

– Потому что завтрак имеет запах той женщины, что лежала здесь до тебя. Ее выписали.

Маруся слегка поперхнулась омлетом. Недовольно посмотрела на девушку.

– Вообще-то я ем, – сказала Маруся.

– Ешь, если можешь, – вежливо улыбнулась девушка, – но вообще-то здесь все могут. Кроме меня.

– А ты что?

– Она недолго была. Все боялась, что у нее хотят забрать сердце для пересадки президенту. Ее в подвале провернули на котлеты для всего отделения.

– Фу, какая гадость, – Маруся выплюнула остатки гриба изо рта в тарелку, – что ты несешь? Больная, что ли? Вообще-то что за вопрос?

Маруся пододвинула к себе чашку с кофе.

– Кофе случайно не из нее сделали? Не из чего-нибудь коричневого, что после нее осталось?

Девушка посмотрела на часы.

«Симпатичные часики, – отметила Маруся, – не дешевые». Примерно такие она собиралась заказать своему отцу на восемнадцатилетие.

– Мне пора на процедуру, – объявила девушка.

– Мне, кстати, тоже. Что такое «электрофорез воротниковой зоны с седуксеном»? Это не то, что показывают в кино? После чего дебилами становятся? – Маруся действительно очень нервничала по этому поводу.

– В каких кино? – простодушно удивилась девушка.

– А ты что, правда ничего, кроме этого своего старья допотопного, не видала?

– После этих процедур ты перестанешь быть злой, нервной и научишься быть спокойной и счастливой.

– Я и говорю: дебилкой.

Электрофорез оказался процедурой не больной. В холле Маруся увидела актрису.

– Привет! – сказала Маруся и, пододвинув кресло, уселась в него прямо с ногами.

– Привет! А ты вообще не пользуешься макияжем?

– Макияжем? – удивилась Маруся. – Да у меня и косметики нет.

Актриса наморщилась, как будто услышала что-то неприятное. Махнула головой, словно не соглашалась с чем-то совершенно очевидным.

– Как вы вообще-то? – спросила Маруся участливо.

Появилась медсестра и взяла актрису за руку.

– Пойдем, голубушка, полежишь, отдохнешь, – сказала медсестра, и актриса послушно встала.

Актриса, словно прислушиваясь к чему-то, неожиданно громко произнесла:

– Ничего подобного! У меня очень и очень красивая походка.

– Красивая, красивая, – запричитала медсестра, – не слушай ты их. Откуда им знать? Их на самом-то деле и нет!

Когда медсестра (как и все здесь медсестры: немного полные, немного старые и очень добрые) плотно прикрыла за собой дверь, Маруся уже ждала ее.

– А что с ней? – Она кивнула на комнату за закрытой дверью.

– Голоса замучили. Бедная. – Медсестра посмотрела на Марусю и нахмурилась. – Все вы здесь страдалицы.

Она махнула рукой и пошла на свой пост дежурной. Там, на стойке, ее ждала неоконченная партия в электронные шахматы.

Маруся отправилась за ней.

– А что надо делать, чтобы тебя отсюда выпустили? – заискивающе глядя старушке в глаза, поинтересовалась Маруся.

Медсестра сделала ход конем.

– В шахматы вот хорошо играть, – сказала она, – очень, знаешь, мозг тренирует.

– Спасибо, – сказала Маруся и с трудом удержалась от того, чтобы не плюнуть на пол. Быть снова закрытой в надзорной палате ей не хотелось.

– А можно мне к актрисе в гости пойти? – спросила Маруся.

– Конечно, можно. Кто же тебе здесь что запретить может? – удивилась медсестра. – Иди, только дверь не закрывай.

Актриса лежала в постели и смотрела в потолок.

Оглядываясь в открытую дверь на медсестру, стойка которой находилась как раз напротив, Маруся села на диванчик рядом с кроватью актрисы.