Господин Хансен, который переплыл море, и его дети - Юлия Мальт

Все эти дни после приезда из Осло она будто летала на крыльях, сама не понимая, что с ней. Ее переполняла любовь. Восторг, нежность, гордость, обожание – все эти чувства к мужу укрупнились многократно. Были минуты, когда она думала, что рухнет перед ним на колени и начнет целовать ему руки – а он просто сидел рядом на диване и читал какой-нибудь научный журнал, пока она смотрела фильм. Их ночи тоже стали горячи. Жарче, чем в медовый месяц. За утренним кофе он иногда пристально всматривался в ее лицо с распухшими губами, словно изучал нового пациента, она краснела, думая, что он вспоминает ее, ночную. Но ее смущение не забавляло его, он оставался серьезен.

Сейчас, после разговора о еноте, вломившемся в дом, когда Томас ушел отсыпаться после ночной смены, она встала за мольберт в своей мансардной мастерской и едва взялась за кисть, как воцарившийся в душе покой куда-то мгновенно улетучился. Всплыла ужасная истина, которую она так старательно загоняла внутрь, в которую не хотела бы верить. Енот был тот самый, которого воскресил Томас в злополучный вечер ее приезда, и этот енот вырос до огромных размеров. Она не подозревала это, она это знала .

Ночью ей так и не удалось заснуть. Сейчас нервное возбуждение отпустило, потянуло в сон. Камилла спустилась в спальню и легла рядом с мирно спящим мужем – его присутствие действовало лучше всякого успокоительного.

…Днем Томас уехал по делам. Камилла поднялась в мансарду. В открытое окно врывался свежий воздух, был виден кусочек поголубевшего неба. Весна все сильнее заявляла о себе: прохладно, но ясно, днем яркое солнце, ночью звезды, и все это сделал ненадолго прилетевший южный ветер.

Она поставила на мольберт большую картину, которую недавно начала тайком от мужа. На картине до горизонта простирался Океан всех оттенков серого и синего, окаймленный с трех сторон побережьями. Бесконечно тянулись солнечные песчаные пляжи, туман окутывал Золотые Ворота, а над клубами пара светилось последнее творение феи Морганы, город-мираж, город-прозрение на берегу вечности. Здесь бесчисленные речушки текли объединиться с Океаном – там глубоко врезались в сушу невероятной красоты фьорды, образуя по берегам причудливое каменное кружево, заполненное водой.

Человек вышел из воды. Все родственники Томаса Хансена туда возвращались, находя ее повсюду, не упуская ни одной возможности слиться с ней. В центре картины виднелся грозный мальстрем – гигантский водоворот, дорога в бездну. К нему со всех сторон устремлялись суда и суденышки, дракары викингов, старинные рыбацкие шхуны, современные яхты, катера, лодки. У берегов белели треугольные паруса виндсерферов – море неумолимо сбирало дань, не брезгуя слетевшими под волну смельчаками. Сколько всего было уплывших Хансенов, Камилла не знала, и имена многих ей не были известны, но их знало море, знал Океан, его ледяные волны в золотом закате, неумолимые, уволакивающие, гремящие, вечные…

Камилла изобразила «Титаник», протаранивший айсберг, на нем утонул один из прапрадедов, молодой еще человек, что работал клерком в судоходной компании. За «Титаником» плыла ванна с Хансеном, у которого прихватило сердце. На перевернутой кверху дном лодке плыла свекровь Камиллы и ее подруга, уехавшие отдыхать в Египет. Последним входил в воду дядя Томаса, поехавший на научный конгресс в Боливию и утонувший во время экскурсии к озеру Титикака. Рассказывали, что во время пикника, когда разноязычная компания офтальмологов шумно веселилась на берегу, он снял туфли, аккуратно отставил их в сторону, чтобы не замочить, и торжественно вступил в священные для индейцев аймара и кечуа воды. Он шел с простертыми руками, будто призвали его повелители пресной воды, стекающей с ледников. На берегу кричали и суетились, бегая взад-вперед, протрезвевшие офтальмологи, но было поздно – дядя Томаса уже занял очередь к мальстрему…

Дядю было особенно жалко, он хорошо относился к Камилле и боготворил Томаса. Офтальмолог с мировым именем, всего добившийся благодаря таланту и трудолюбию, он нашел в племяннике отражение себя, помог получить прекрасное образование, обучил хорошим манерам. «Не забывай, девочка, с кем тебе посчастливилось соединить свою судьбу, – говорил он Камилле. – У нас быстро специальное медицинское образование не получишь и карьеру не сделаешь. Я сам много и долго учился, но Томас превзойдет меня. Ты хоть понимаешь, что значит одновременно брать курсы для двух специализаций, по хирургии и анестезиологии? Мало быть гением, мальчик должен был пахать, как вол. Он нас всех удивит, вот увидишь». А Томасу он не раз напоминал, что у его жены чудная, нежная душа …

Для Томаса дядя был значительной фигурой и хорошим авторитетом. Он невольно скопировал многие его черты – быстрые движения, жестикуляцию, оживленную мимику и, конечно, легкую походку. В подражание ему, Томас много бегал для моциона и обожал горные лыжи. Хороший пример, достойная жизнь, и… такая странная смерть. Не поддающаяся никаким объяснениям. Все утонули… Из суеверного страха, Камилла, выходя замуж, оставила себе девичью фамилию, Твейт. Дядя, у которого больше не было родственников, завещал Томасу все свое состояние. Не зная, что с ним делать, Томас все перевел в деньги, разделил пополам и положил в банк, на их с Камиллой счета.

Камилла не прописывала лица, видны были только затылки, белокурые, рыжие, черноволосые. Тех, кто уже нырнул, водоворот выпускал из страшных объятий преображенными, с гладкими вытянутыми телами, в отливающей серебром коже. Огромная стая, резвящаяся в волнах, подзывала своих родственников переливчатым свистом, разносящимся под водой на многие морские мили.

Камилла не могла остановить уже ушедших – когда она писала их истории, ее рукой владел Рок. Но за жизнь одного человека, самого дорогого на Земле, она была готова спорить доступными художнику средствами. Все скандинавское побережье оградил от ненасытного океана зубчатый частокол густого леса, он обступил городок с возвышающейся над центром башенкой университетской церкви, укрыл от ветров и манящего блеска воды.

…День клонился к вечеру. Камилла все еще стояла перед мольбертом с кистью в руке, раздумывая, не закончить ли на сегодня работу. В эту минуту снизу донесся какой-то шум, к дому подъехала машина, хлопнули дверцы, снова взревел мотор, два женских голоса о чем-то заспорили. Одна из женщин была крайне взволнована, собеседница отвечала ей вяло и неохотно. Камилла положила кисть и спустилась вниз.

У калитки со стороны улицы стояла незнакомая женщина средних лет, скромно одетая, с расстроенным лицом. Увидев на пороге Камиллу, она еще больше разволновалась, достала из кармана пальто носовой платок и стала вытирать глаза. Камилла заметила светловолосую девушку в джинсах и ярко-красной куртке, которая со стремянки, стоявшей между двух кустов сирени, протирала белой тряпкой одно из двух кухонных окон. Движения у нее были ровные, монотонные.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});