…Называется жизнь - Лариса Матрос

«Что я знаю о ее жизни, — задумалась Инга. — Столько лет мы с ней работаем и ничего не знаем о ней, — размышляла она, — а ведь машинистка она классная. Она не только прекрасно печатает, но видно, что любит тексты, поэтому творчески с ними работает. Она чувствует текст и всегда грамотно, точно и красиво его располагает и даже порой по своей инициативе редактирует. Ну где мы еще найдем такую. И почему она такая злая? Хорошо бы с ней разговориться, узнать хоть что-то о ней, о ее личной жизни. А если ей чуть навести макияж, ее лицо бы стало более мягким, женственным. И вправду, как ей удается разбирать наши жуткие «каракули»? Так ведь разбирает и никогда не допускает ошибок…»

В конце рабочего дня, уже перед уходом домой, Инга решила зайти в машбюро, чтобы узнать все же, что ждет тексты, которые она там оставила утром.

Ефросинья Митрофановна была одна в комнате и, достучав с немыслимой скоростью кусочек текста, от которого не сочла нужным оторваться, повернула голову к зашедшей.

— Половина вашего материала уже готова, можете взять, если хотите, — сказала она без всяких вступлений, — а завтра к обеду будет отпечатано все остальное.

— Да?! Спасибо! А где, где отпечатанное? Конечно, я возьму и смогу уже сегодня вечером выверить. — Говорила Инга осторожно, боясь спугнуть миролюбие машинистки.

— Сейчас сама дам, а то вы все тут перевернете, — сказала машинистка, не глядя на гостью. Она встала со своего рабочего места и направилась к столу, где лежали отпечатанные за день тексты.

— Конечно, конечно, я вам очень благодарна за то, что вы пошли нам навстречу, — угодливо сказала Инга.

Машинистка, словно не слушая Ингу, взяла нужную папку, в которую положила напечатанное вместе с рукописью, и протянула ее Инге со словами, смысл которых Инга Сергеевна не сразу смогла осознать из-за их крайней неожиданности.

— Садитесь, Инга Сергеевна, — сказала Ефросинья Митрофановна с несвойственными ей никогда ранее оттенками теплоты в голосе, — мне понравился ваш материал. И вообще, в отличие от многих, вы пишете аккуратно. Но я не об этом. Меня с некоторых пор не покидает ощущение, что вы единственная из сотрудников в институте, тем более такого ранга, которого я интересую как человек. Не отвечайте мне, я это чувствую. Если у вас есть время, мы могли бы поговорить.

Когда спустя часа полтора Инга покинула институт, она не могла прийти в себя от потрясения. За столько лет соприкосновения с машинисткой она впервые задумалась о ее жизни, и тут же эта закрытая, недоброжелательная женщина ни с того ни с сего стала ей рассказывать о себе, словно она невидимым взором прочитала эти вопросы, вертящиеся в голове Инги.

Этот факт совпал с одним из ярких событий Академгородка. Отличительной особенностью академгородковцев была необыкновенная щедрость на любовь к своим кумирам. Особенно эта любовь выплескивалась на приезжих, которых там всегда бывало немало: ученых, писателей, журналистов, художников, общественных деятелей. По приезде кумира казалось, что на это время менялся образ жизни, темы разговоров, выражения лиц городковцев и даже погода на улице. Одним из таких кумиров был кардиохирург мировой известности, академик Николай Амосов. Его книги «Мысли и сердце», «Книга о счастье и несчастьях», лекции о продлении активного долголетия не просто читали и перечитывали, их обсуждали, их принимали как руководства к жизни, ими жили.

Инга бегала на все его лекции и каждое его слово воспринимала как истину в последней инстанции.

Она где-то читала, что проблемы парапсихологии были в поле интересов ученого, и решила задать ему вопрос: «Что он думает о телепатии и верит ли он вообще в существование этого явления».

Амосов как лектор был неподражаем. Во всем, о чем он говорил, даже о вещах очень серьезных, наболевших, он находил место для какого-то искрящегося юмора, что наполняло сам воздух аудитории оптимизмом и верой в возможность жить счастливо и долго. Первыми словами этой лекции были: «Дорогие мужчины! Наш сильный пол вымрет, если мы не возьмемся за свое здоровье, потому что статистика показывает, что разрыв в средней продолжительности жизни мужчин и женщин увеличивается. И первое, что нам нужно сделать — это гнать в шею жен — хороших кулинарок, потому что чревоугодие наш самый злейший враг…» Хохот, улыбки и восторг слушателей — подлинная атмосфера, которая царила в зале.

Задавая ему свой вопрос, Инга не исключала, что услышит что-то ироническое, потому что Амосов всегда подчеркивал, что придерживается материалистических взглядов на природу человека.

Каково же было ее удивление, когда он ответил примерно так: «Глупо отрицать факты, которые зарегистрированы несчетное число раз. Здесь я могу процитировать физика В. Лошкарева, который о явлениях парапсихологии говорил: «Это — другая физика. Иногда она замыкается на «нашу», и тогда получаются «чудеса». Я сам много интересовался этим, но мало что видел сам».

Уже сам факт, что ученый-материалист не высмеял ее вопроса, а говорил об этом всерьез, по сути, не отвергая этого явления, произвел на Ингу тогда очень сильное впечатление, потому что это давало основание относиться серьезно к тем фактам ее жизни, которые она сама не хотела принимать всерьез.

Правда, недавний факт заставил все же поставить под сомнения свои предполагаемые телепатические способности. Это было, когда муж уехал в последний раз в Россию. Ее не покидали какие-то неясные тревоги. Она даже не могла спать ночами от учащенного пульса и дрожи во всем теле. Когда Саша благополучно вернулся, она свои тревоги объяснила естественным состоянием при разлуке, и не более того.

И вот сейчас, перед самым приходом гостей, ее снова, казалось, на пустом месте, охватило точно такое же состояние, как и тогда.

Тревожные ощущения вытеснил звонок в дверь.

Саша, окруженный российскими гостями, сиял каким-то особым сиянием, когда появился на пороге. Он тут же представил Инге гостей. Она никого из них не знала ранее. Они были моложе Инги с мужем лет на 10 − 15, и все с физмата Московского университета. Двое мужчин — Владимир Степанович и Петр Алексеевич, как Инга узнала сразу при знакомстве, приехали на неделю, а женщина, Светлана Георгиевна — на два месяца.

Вслед за ними стали подъезжать американские гости — сотрудники кафедры с супругами. Она их всех знала, они всегда относились к ней крайне дружелюбно, но сегодня одаривали ее самыми восторженными комплиментами. И ей казалось, что они увидели ее впервые хоть в чем-то похожей на ту, какой она была в России.

К удовлетворению хозяйки, Болтунский приехал без своей угрюмой и завистливой жены, которая уже одним видом могла испортить настроение. Гости рассаживались в гостиной, и Саша тут же начал предлагать напитки и разносить на подносе приготовленные женой для аперитива деликатесные закуски (покрытые красной икрой сухие, подсоленные бисквитики, разные орешки, маслины, сыры).

Гостиная сразу наполнилась шумом и гамом, напоминающим атмосферу интеллектуальных вечеринок в Академгородке.

Оставив увлеченных разговорами гостей, Инга пошла в обеденную комнату, чтобы проверить, все ли готово к приглашению их к столу.

Она ходила вокруг стола, пересчитывая приборы, и услышала вошедшего Болтунского.

— Опять наши соотечественники?! — начал он с порога. — Они, видите ли, не хотят, как я, например, переехать сюда. Нет, они себе сидят там, у себя, на своих насиженных местах в институтах, на кафедрах, и живут неплохо за счет грантов, которые им дает Америка.

Инге были настолько отвратительны сентенции Болтунского, что она неприкрыто демонстрировала свое недовольство этой беседой. Но он не уходил, пользуясь тем, что она, а сама уйти не может, так как ей нужно завершить оформление стола. Она знала, до какого циничного уровня он может довести разговор. Более того, она знала, что цинизм этого человека был не только формой, но сутью его отношения к людям, поэтому он никогда не обижался при любой, даже крайне негативной реакции на его слова. А если грубо выставить его за порог, он при следующей встрече поведет себя как ни в чем не бывало. Потому сейчас, чтобы не испортить себе вечер, она решила не реагировать на него всерьез.

— М-да, — продолжал язвить Болтунский по волнующему его вопросу: — «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока с протянутой рукой». Ну, как я осовременил Маяковского? — Он расхохотался, посчитав, очевидно, свой каламбур очень остроумным.

— Ну, во-первых, они уже не «советские», как вы изволили выразиться, — сказала Инга иронически, дав ему понять, что не намерена вести с ним разговор хоть сколько-нибудь серьезно.

— А как тебе Светлана? — перебил Болтунский. — Она из тех московских львиц, которые коня на скаку остановят. Правда, насчет горящей избы — вряд ли, то есть сама — вряд ли. Она лучше уж кого-нибудь подставит. Она давно хотела куда-нибудь «в заграницу»… И вот наконец «повезло ей, повезло ей, повезло, и в Америку Светлану занесло»… — Анатолий почти истерически расхохотался, выражая удовлетворение своим экспромтом. — Что-то, Инга, у меня сегодня поэтическое настроение. К чему бы это?