Анатолий Афанасьев Реквием по братве - Анатолий Афанасьев

В «глазок» не смотрел, открыл — а там красивая девушка в строгом наряде — серый брючный костюм и кожаная сумка через плечо. Огненные волосы — или парик?

— Да? — сказал Егор Серафимович, спиной зябко прислушиваясь к бодрому, безунывному тенорку одного из главных сатанистов-реформаторов: уходя, включил телек погромче.

— Дедушка Архип? — лучезарно улыбнулась незваная визитерша.

— Он самый. А вы кто будете?

— Тина Зарубина, репортер. Можно войти?

— Зачем? Не надо входить. Я же тебя не звал, девушка.

Красота гостьи произвела на него впечатление, но старик злился оттого, что ускользал смысл новостей, доносящихся из телевизора.

Девушка переминалась с ноги на ногу — но не смутилась.

— Я звонила, дедушка Архип. Никто не ответил. Рискнула приехать без предупреждения. Простите, пожалуйста. Но если не возьму интервью, мне завтра дадут пинка под зад.

— Чего же так строго?

— Я с главным поцапалась. У него на меня зуб. Ему только повод нужен.

Сзади зазывно заквохтала реклама: прокладки, «Стиморол», «Снежная королева» — и прочая издевательская галиматья. Все, конец. Спортивные новости и погода старика не интересовали.

— Заходи, дитя, — пригласил по-доброму. — Винца вместе выпьем.

Пока вел ее в гостиную, вдохнул густой запах французских духов и птичьего молока — так всегда пахло от новорусских красавиц. Этот запах был их верной приметой, как пакетики с презервативами в сумочках.

— Садись, девочка, садись, милая, — от его хмурости не осталось следа. — Телевизор хочешь поглядеть?

— Дедушка, я же не за этим пришла.

— Ага, не за этим, — он выключил смрадный ящик с помощью пульта. — А я, грешный, люблю взглянуть одним глазком на богатую жизнь… Вот вино, милая, рыбки возьми кусочек…

Обласканная, девушка достала из сумочки сигареты — яркая пачка с соблазнительно изогнувшейся негритянкой.

— Закурить позволите?

— Позволю, почему нет. И я покурю за компанию. Они у тебя, видать, не простые?

— С травкой, — потупилась прелестница, — Очень легкие.

— О-о! — обрадовался Егор Серафимович. — Отродясь не пробовал, а всегда мечтал… Ну, рассказывай, какое интервью тебе надобно, тем более я никаких интервью никому не даю.

— Знаю, дедушка. Я много про вас знаю. Такая слава, что — ой-ой-ой. От страха помирала, пока к вам ехала.

— Веришь в это?

— Во что?

— В мою славу?

— Как не верить, дедушка, — щелкнула золотой зажигалкой, поднесла ему огонька и сама прикурила. — Вы же вон про травку сразу догадались.

— Про травку любой догадается, кто на тебя, стрекоза, внимательно посмотрит. Больше скажу, никакого интервью тебе не надо. Ай-яй, нехорошо врать старому колдуну.

В иссиня-черных глазах метнулась смешливая искорка, изящная рука протянулась за вином, разлитым в бокалы. Она нравилась старику. Может быть, такую гостью он давно поджидал. Из самого пекла.

— Как вы это делаете, дедушка? Обо всем узнаете. Вы, наверное, цыган? Хотя с виду не похожи.

— Об этом не думай. Все мы цыгане.

Таина выпила вино, облизнула полные губы. Не сводя с него ясного взгляда, порылась в сумочке и показала красную книжечку с черным ободком по краям.

— Что это?

— Удостоверение. Я ведь с телевидения.

Егор Серафимович с любопытством раскрыл ксиву: фотография, печать, фамилия — все на месте. Вот, значит, как выглядит пропуск, с каким они проникают, куда душа пожелает.

— Важный документ. С таким не пропадешь. Платют много за него?

Красавица усмехнулась.

— Дедушка, почему вы так разговариваете — стрекоза, платют, — как деревенский пенек? За дурочку меня принимаете?

— В деревне, девочка, не пеньки, люди живут. Но насчет лексики ты права — это профессиональное. Ежели колдун маленько мхом не порос, кто же ему поверит?

После еще одной рюмки атмосфера между ними сложилась совсем доверительная, и Егор Серафимович исподтишка с доброй усмешкой наблюдал, как негаданная гостья умело его подманивает. Чисто по-женски: коленки, пухлая грудка напоказ, невинная, простодушная улыбка — и прочие штучки. Это ему льстило: некоторые дамы, которые узнавали судьбу, по малому уму вовсе не видели в нем мужика, С такими он не любил общаться. А эта кокетничала напропалую. К тому же не приходилось напрягаться, чтобы понять ее суть: хищный, опасный зверек, даром, что молодка.

— Будущее трудно увидеть? — спросила она.

— Смотря чье. Твое — как на ладони. Хочешь, открою?

— Что вы, дедушка! — в деланном испуге замахала руками. — Упаси Бог! Разве можно туда заглядывать? Потом жить не захочется.

— Верно. Однако у будущего много дорог. Есть из чего выбирать.

Окутанные дымом травки они все больше сближались, как изредка случается между людьми. Это называется — соприкосновением душ. Егору Серафимовичу девушка теперь казалась кем-то из потерянных внучек или молодой женщиной, которую ласкал в незапамятные времена и давно позабыл ее облик, а она, оказывается, ничуть не состарилась. А уж кем он представлялся девушке — добрым старым колдуном или выжившим из ума прохиндеем — оставалось только гадать, но она тоже расслабилась, в глазах все реже вспыхивали хищные огоньки. Наверное, пришла за добычей, настраивалась на утомительную схватку и успокоилась, увидя, что совладать с жертвой не составит труда. Что уж по-настоящему умел Егор Серафимович, так это внушать сизокрылым голубкам чувство полной безопасности. Для этого и дар ему был не нужен.

— Чего же ты хочешь от меня, — спросил, когда бутылка кагора опустела и он подумывал о том, чтобы сходить к холодильнику за подкреплением. — Говори, Тиночка, как на исповеди. Твоя маленькая тайна здесь и умрет.

— Тайны никакой нету, дедушка Архип, — светло улыбнулась девица. — Хочу напроситься в ученицы.

— Чем платить будешь?

— Чем хотите. Хоть деньгами, хоть любовью.

Старик важно кивнул. Она предлагала хорошую сделку. Не то чтобы он тяготился своим одиночеством, но соблазнительно иметь под рукой шалунью, готовую в любой момент вонзить острые зубки в горло.

— Есть затруднение, — сказал он. — Ты ведьма и любую науку употребишь во зло. Грех-то ведь будет на мне.

— Никакого греха, — девушка облизнула губы, и Егор Серафимович помолодел лет на десять. — Ведовство — такой же бизнес, как любой другой. Разве не так?

Она думала, что уже заколдовала его, что он у нее на веревочке, осталось снять шкурку, а потом слопать, но она ошибалась.

— Как же работа? — поинтересовался он.

— О-о, это несерьезно. Там большой куш не сорвешь. То есть, можно сорвать, но для этого надо продаться с потрохами. Я не умею. Не хочу.

— Надеешься на большой куш?

— Да… С вами на пару.

— Посиди немного, детка, принесу выпить.

Ему было так грустно, как давно не бывало. Залетная, неоперившаяся ведьмочка была не первой, кому пришла в голову мысль прижимать богатеньких клиентов и облегчать их кошельки с помощью ведовства. Так делали почти все так называемые экстрасенсы на Москве и жили припеваючи, да и сам Егор Серафимович, честно говоря, занимался именно этим, но бедняжка не знала, какая бывает расплата. Она не знала об этом потому, что не доросла умишком и сердцем до человеческого состояния и теперь уж, наверное, не дорастет никогда. Сегодня те, кто грабил, и те, кого грабили, мало чем отличались друг от друга. Оттого и грустил старик, что видел, как Москва, а может, вся страна, за короткий срок превратилась в гигантскую помойку, где матери рожали уродцев, старались сделать их похожими на двуногих чистеньких, веселеньких обезьянок из американских сериалов, — и казалось, этому не будет конца. В безумном городском гноище иногда еще мелькали, вспыхивали кое-где чистые, пытливые детские глазенки, но какой-нибудь озорной прохожий мимоходом обязательно швырял в них грязью, чтобы полюбоваться, как потухнут никому не нужные светлячки.

С бутылкой коньяка Егор Серафимович вернулся в гостиную. Девушка сидела в той же позе, в какой ее оставил — чуть раздвинув ноги, остро выпятив грудь, — но он почувствовал, что, пока его не было, она заглянула во все углы.

— Карты, — сказала с обворожительной гримаской. — Я умею гадать. Вам понравится. Хотите прямо сейчас погадаю?

— Ничего не выйдет. — Старик разлил коньяк в те же рюмки, где на донышке чернело вино.

— Думаете, не получится?

— Ничего у нас не выйдет, девочка. Мне нечему тебя учить.

— Вы меня прогоняете?

— Конечно. Как же иначе?

Ее улыбка изменилась: она не поверила. Еще бы! Такие старые налимы, как он, вряд ли прежде срывались у нее с крючка. Репортерша.

— Дедушка Архип, скажите, чем я провинилась?

— Ничем не провинилась. Славно посидели, выпили. Спасибо, развлекла дедушку. Пора и честь знать.