Приметы и религия в жизни А. С. Пушкина - Владимир Владмели

Позже, когда Мишель немного успокоился, сестра пыталась отговорить его от путешествия. Но он был непреклонен. Перед самым отъездом он зашел к ней проститься. Она спала. Не желая тревожить Екатерину, он оставил письмо на трех языках (4), в котором объяснял причину отъезда.

– Для меня открыта только одна карьера, – писал он, – карьера свободы… а в ней не имеют смысла титулы, как бы громки они ни были. Вы говорите, что у меня большие способности и хотите, чтоб я схоронил их в какой-нибудь канцелярии из-за тщеславного желания получать чины и звезды?.. Я буду получать большое жалование и ничего не делать, или еще хуже – делать всё на свете, а надо мной будет идиот, которого я буду ублажать, с тем, чтобы спихнуть его и самому сесть на его место. И вы думаете, что я способен на такое жалкое существование. Да я задохнусь и это будет справедливым возмездием за поругание духа. Избыток сил задушит меня. Нет, мне нужна свобода мысли, свобода воли, свобода действий! Вот это настоящая жизнь!.. Я не хочу быть в зависимости от своего официального положения: я буду приносить людям пользу тем способом, который мне внушают разум и сердце. Гражданин вселенной! Лучше этого титула нет на свете!”

Провожать его пошел свояк – Федор Уваров. Он помог Лунину погрузить подарок любящего родителя: несколько дюжин бутылок рома, пуд свечей из чистого воска и множество лимонов, которые тогда в России считались большой редкостью. Затем они обнялись: неизвестно, удастся ли им встретиться еще, а если да, то непонятно, какая это будет встреча. До сих пор они, кажется, все перепробовали в отношениях друг с другом: были однополчанами, друзьями, стояли по разные стороны барьера и, наконец, когда Ф. Уваров женился на сестре Мишеля, стали родственниками (5).

Корабль “Fidelite” (“Верность”) отправился в Гавр. На нем вместе с Луниным плыл Ипполит Оже. Долгая дорога и постоянное общение способствовали откровенным разговорам. Через несколько дней на палубе корабля путешественники затеяли спор. Никто из них не пытался переубедить другого. Безветренная погода, багровый закат и спокойное плавание настраивали на лирический лад. Лунин, увлекшись, начал импровизировать:

– Только честолюбие может возвысить человека над животной жизнью. Давая волю своему воображению и желаниям, стремясь стать выше других, человек выходит из своего ничтожества. Тот, кто может повелевать, и тот, кто должен слушаться – существа разной породы. Семейное счастье – это прекращение деятельности, отсутствие умственной жизни. Весь мир принадлежит человеку дела.

Ипполит не мог согласиться, но не хотел и опровергать. Он глядел на Лунина и думал:

– Какая судьба тебя ожидает? Куда заведут тебя неукротимые порывы и пламенное воображение? – И для того, чтобы Мишель продолжал свои откровения, Оже сказал:

– Независимость дает возможность быть самим собой. Только независимые люди действительно свободны.

Плавание корабля задержала буря. “Fidelite” должен был повернуть к острову Борнхольм, где капитан решил переждать непогоду. Скоро выглянуло солнце, и путешественники сошли на берег. Там их встретил губернатор острова, оказавшийся приятным, светским человеком. Он принял гостей у себя дома, а затем предложил им прогуляться по своим владениям. Городок показался друзьям бедным и печальным. Единственной достопримечательностью острова они считали ветряные мельницы да огромные каменоломни.

В церкви они обнаружили орган, на котором давно никто не играл. Инструмент был в плачевном состоянии, но Лунин подошел к нему, любовно отряхнул пыль и, сев поудобнее на стул, взял несколько аккордов. Проверив звучание, он заиграл. Темой его импровизации стала буря, которую они недавно пережили. Сначала Оже услышал легкое ворчанье ветра, затем рев и грохот волн, а в моменты затишья прорывалась мольба о помощи к всеблагой богородице. Ипполит был потрясен и очарован этой могучей импровизацией. Музыка производила какое-то сверхъестественное действие. Слушать ее сбежались многие окрестные жители. Они никак не могли поверить, что орган, молчавший долгие годы, может звучать столь величественно и нежно.

Путешествие было долгим и все время Ипполит Оже уговаривал друга остаться в Париже. Ведь если он захочет, то в любой момент сможет продолжить свой путь дальше, за океан. И Лунин, наконец, согласился. В Париже, прощаясь с Ипполитом, Мишель сказал:

– Мне нужны только комната, кровать и стул. Табаку и свечей хватит еще на несколько месяцев. Я хочу писать повесть о Лжедмитрии.

– Зачем же было ехать так далеко?

– Да затем, что в Петербурге гвардии ротмистру, светскому человеку, жить своим трудом невозможно, сочтут чудачеством или того хуже, насмешкой.

– Но кто вас будет читать здесь, в Париже?

– Я буду писать по-французски!

Ипполит принял слова Лунина за шутку, но вскоре увидел, что Мишель говорил без тени юмора. Поселившись в мансарде у какой-то вдовы, имевшей пятерых детей, Лунин приспособился к скромным запросам ее семейства. У них на всех был один зонтик и один плащ и они пользовались этими вещами по очереди. Питались они более чем скромно, но даже и такая неприхотливая еда требовала расходов. А поскольку из дома никаких денег не поступало, Мишель стал брать самую разную работу. За небольшое вознаграждение он писал на юбилеи поздравительные стихи, давал уроки музыки и математики. Поначалу ему было неловко давать уроки французского языка, но нужда заставила. И эти уроки дали ему средства к существованию. Да чем же и прожить русскому человеку, как не обучением парижан французскому языку!

Во время очередной встречи с Ипполитом Лунин сказал, что большая часть романа готова, а остальное надо лишь записать, так четко он видит развитие действия и диалоги своих героев. Оже взял почитать рукопись и пришел в восторг. Желая поделиться своей радостью, он показал “Лжедмитрия” Шарлю Брифо, будущему члену Академии. Познакомившись с произведением, Брифо сказал:

– Ваш Лунин чародей. Мне кажется, даже Шатобриан не смог бы написать лучше.

Брифо долго не мог забыть прочитанного. Он ждал окончания и все время спрашивал Ипполита о странном русском.

Но Лунину было уже не до литературы: он получил известие о смерти отца и, отложив свое произведение, стал собираться в дорогу. Печальная новость не очень удивила его: старик был слаб и природа взяла своё. Напрасно, значит, отец потребовал завещания от своего сына.

На прощальном ужине у баронессы Роже Лунин беседовал с Анри де Сен-Симоном. Когда философ узнал, что Лунин возвращается в Россию, то в сердцах воскликнул:

– Опять умный человек ускользает от меня! Через вас я бы завязал сношения с молодым народом, еще не иссушенным скептицизмом. Там существует хорошая почва для моего учения.