Не опоздай к приливу - Анатолий Мошковский

— На пирсе — прекратите безобразие! — раскатился над губой громовой, потрескивающий голос из репродуктора диспетчерской вышки.

Валерий застыл на месте, потешно, как пингвин крылышки, поднял вверх руки — сдаюсь! — и Людка, мстительно поблескивая глазами, ткнула его кулаком в бок.

Сейнеров еще не было.

— Погреемся, что ли? — спросил Валерий, надурачившись.

Они зашли в служебное помещение, в комнату портнадзора, забитую народом.

— Да не в море, тут это было, в Якорной, — сердился дедушка Аристарх, споря с кем-то.

Присев на подоконник, Юрка разглядывал лица моряков и в который уже раз слушал рассказ дедушки о случае сорокалетней давности.

— Сельдь в ту весну густо шла, хоть весло станови — не упадет. Вы́метали мы с бота кошельковый невод, переждали, чуем что-то неладное. Клокочет внутри, кипит, натянули веревку; ну, думаем, косяк обметали, сотню пудов возьмем… А ну тяни, ребятки! Выбираем невод. Туго идет дель. А внутри как вулкан. И видим — царица небесная! — всплывает гора и бьет хвостом! И лоб перекрестить не успели — хватила гора хвостом, сеть на клочки — и долой из невода! Только потом сообразили — китенок в губу зашел, сельдяник, за косяком плыл… И все тут было, в этой губе… При наших дедах китов тут было — будьте здоровы. В Норвеге даже китовый завод был. А нонче перебили всех, перевелись киты, а на тех, что остались, — запрет. Захотел теперь китовьего уса — в Антарктику шпарь… — Дед бесовски блеснул глазами и расправил бороду.

Валерий подмигнул Юрке: любит старик язык чесать!

Никто этой истории не удивился, потому что про случай с китом-сельдяником сорок лет уже рассказывают старики, и даже малыши из детского сада могли повторить ее слово в слово.

Женщина, вывешивавшая на сигнальную мачту штормовые и другие знаки, принесла чайник. Он пускал из носика тугую струю пара. На столе появились кружки, копченый окунь и палтус, хлеб с сахаром. Началось неторопливое чаепитие. Синий дым тучей нависал под потолком. Пахло чадом от печки и мокрыми валенками.

Люди в зимних шапках, в бушлатах, телогрейках, полушубках ножами резали рыбу, медленно обсасывали косточки и складывали на обрывки газет. На миг в комнату заглянул молодой пограничник, оглядел людей и тотчас исчез.

— А кто из вас акул промышлял? — спросил вдруг Аристарх. — Ну ты, Семен, ты, Бочкин. А еще кто? Уходит промысел. А он-то живости требовал, характера…

И дедушка качал рассказ об акулах.

— Сейнера! — вдруг закричал Валерий, все время глядевший в окно, и люди повалили на причал.

Глава 7. Приход

Юрке стало досадно — не он первый увидел их!

Покачиваясь на волнах, в горле Якорной губы появились два белых сейнера, четко выделяясь на фоне коричневого мыса. Вот они миновали свечку маяка, оторвались от темного фона скал, развернулись и вышли на простор огромной губы.

С диспетчерской вышки громовым голосом передали, какому судну пришвартоваться первым. Не успел Юрка опомниться, как Валерий прыгнул на вставшее у причала судно и по трапу побежал вверх.

Щель между стенкой причала и бортом судна то расширялась, то сужалась. Юрка замешкался. А когда прыгнул на сейнер и взобрался на капитанский мостик, отец уже мял в ручищах Валерия.

Юрка остановился в дверях, дожидаясь своей очереди. Смотреть на отца с братом в такой момент было неудобно, и Юрка не знал, куда деть глаза.

Отец никогда не обнимал его. А Валерия — всегда. Да и понятно: первенец, старший, на полголовы отца перерос. Почти мужчина. Как такого не обнимешь!

Юрка не огорчался: Валерий стоил большего…

— А-а-а, и ты явился! — Отец только сейчас увидел Юрку и оторвался от старшего сына. — Ну иди-иди…

Юрке досталось крепкое рукопожатие, торопливый поцелуй и похлопывание по спине. Отец быстро отпустил его, что-то крикнул по переговорной трубе в машинное отделение, заткнул ее заглушкой, снял зимнюю шапку и рукавом вытер лоб.

Он был невысокий, кряжистый, реденькие рыжеватые волосы свалялись, и сквозь них на макушке светлела небольшая плешь, а спереди по обеим сторонам лба виднелись острые залысины. Кирпичные, с едва заметными следами оспы, щеки его были гладко выбриты, стальные зубы влажно поблескивали.

Его руки, лицо, сероватые сощуренные глаза были холодные, жесткие, не очень уютные.

— Дома порядок?

— Полный, — только и успел сказать Валерий: больше отцу и словом некогда было перекинуться с ними.

Часа два он принадлежал портовым властям, председателю колхоза Егору Егорычу, тоже явившемуся на сейнер, директору рыбзавода Дедюхину, который решил вдруг сунуть нос в трюмы судна, где на специальных чердаках был уложен улов.

— Не бойся, не бойся, — поддел его отец, — на этот раз рассортировали и головы срезали.

— Давно бы так, — сказал директор, — твоя крепче будет на плечах держаться… А досолки не потребуется?..

— Завтра увидишь… Что ты меня сразу за горло? Вон батя мой топчется на причале, а ты повис на мне…

И, отстранив плечом настырного толстяка Дедюхина, отец шагнул на причал — вода была полная, и палуба сейнера держалась на уровне причала — и разлохматил, растеребил торжественно расчесанную Аристархову бороду.

Но и своему отцу отец принадлежал не больше трех минут, потому что со всех сторон на него навалились члены экипажа. Увлекаемые женами и детьми, они рвались домой и пытались выяснить, когда кончится отгул после рейса и можно ли немного задержаться.

Происходило это потому, что положенные дни отгула сокращались (колхоз недовыполнил план первого квартала по рыбе, о чем успел шепнуть отцу Егор Егорыч) и в новый рейс нужно было уйти раньше срока.

Давно улеглась суматоха на судах, рыбаки и встречающие разошлись по домам, разъехались на дорках и лодках по своим сторонам, а дедушка Аристарх с внуками все еще не мог дождаться отца.

Наконец они погрузились в дорку и помчались на свою Большую сторону. Кассирша Надя оторвала им посиневшими пальцами, торчавшими из прорванных перчаток, ленточку из четырех билетов.

— Что так скоро в новый рейс? — спросил Аристарх.

Отец махнул рукой. Потом шумно высморкался через борт в воду.

— План… Талановский сейнер вечно в пролове, а мы отдувайся за него. На косяке держаться не может. То буи не выбрасывает, косяк теряет, то берет одну губку да капусту…

— Губошлепы, — сказал дедушка, — его б на елу, ему бы ярус дать — понял бы, почем треска, а то отдельный кабинет на судне занимает, его и сверху не поливает и споднизу не хлещет; какаву себе на камбузе распивают, а брать треску не научились… Поморы называется…

Надя сунула руки в рукава, зябко подергала плечиками. Потом спросила у Валерия:

— Ну как, очухался уже?

Валерий прижал палец к губам — молчи, дескать! — и снизу, осторожно, показал кассирше кулак.

Угрозы не подействовали. Надя подошла к отцу.

Юрка состроил страшную рожицу, задвигал губами, вытаращил глаза: остановись!

Напрасно.

— А ваш сынок тут на весь поселок прославился, — сказала Надя с усмешкой, — пока вы там за треской гонялись, он здесь такое отчубучил…

Валерий побледнел, а Юрка готов был стукнуть ее.

— Чего там еще? — Отец в кулаке зажег папиросу. — Было что, ребята?

Юрка немедленно бросился на помощь брату:

— Да ерунда, Валерка с приятелями ушли на лыжах покататься, а тут заряд. Ну, поплутали малость по тундре.

— Вот так малость! — не отставала Надя. — Вертолет с базы вызывали… А Сережка до сих пор в больнице… Вы только слушайте Папуаса…

— Это верно? — Отец свирепо повернул к сынам лицо.

— Конечно, верно, — сказал Валерий. — Никто не просил их присылать вертолет. Сами бы добрались. Пурга уже утихала.

«Ух и врет», — весело подумал Юрка и поспешил вставить:

— А зато Валю грамотой наградили.

Больше он ничем не мог выручить брата.

— Чего-чего? — переспросил отец.

— За помощь в охране границы. Мы возле катера ампулы нашли, отнесли на заставу. Ну вот и дали грамоту. Медведев вручил.

Валерий смотрел за борт.

— Верно? — спросил отец.

— Мг… — произнес Валерий.

Отец бросил окурок в воду, и до самого причала не было сказано ни слова.

С края причала, размахивая руками, их шумно приветствовал Васек.

В прилив не нужно подниматься на причал по трапу, надо сделать лишь один шаг с дорки.

Отец потрепал Васька по шапке и, не снимая с его плеча руку, зашагал к дому.

В проулке их встретил Федор. Он широко — подчеркнуто широко — улыбался и даже взял под козырек.

— С приходом, Гриша.

— Спасибо, — сказал отец, — как ты тут?

— Все по-прежнему. На мертвом якоре. Может, прийти рассказать?

— Но-но, — запротестовал дедушка и весь ощетинился, — знаем мы, зачем тебе нужно прийти. Только тебя и не хватало.