Будда, мозг и нейрофизиология счастья. Как изменить жизнь к лучшему - Йонге Ринпоче

Чтобы лучше понять, о чём говорил доктор Ливингстон, я был вынужден просить людей помочь мне разобраться в информации, содержащейся в горе книг, журналов и других материалов, которые я получил во время моих первых поездок на Запад. Многие материалы носили узкоспециальный характер, и, пытаясь хоть немного понять их, я испытывал глубокое сострадание к аспирантам и студентам-медикам.

К счастью, я имел возможность подолгу разговаривать с людьми, более осведомлёнными в этих областях, которые переводили весь научный жаргон на простой язык, доступный моему пониманию. Хочется надеяться, что потраченные ими время и усилия были им так же полезны, как и мне. В результате я не только значительно увеличил свой словарный запас английского языка, но и приобрёл очень простое, «человеческое» понимание принципов работы мозга с точки зрения «здравого смысла». И по мере того как я начинал лучше разбираться в важнейших деталях, мне становилось всё яснее, что для человека, не получившего буддистского воспитания, основополагающее знание природы и роли «исполнителей», о которых говорил доктор Ливингстон, необходимо для понимания на чисто физиологическом уровне того, как и почему на самом деле действуют техники буддийской медитации.

Не менее увлекательно было узнать научную точку зрения на процессы, произошедшие в моём мозгу, которые позволили преследуемому паникой ребёнку стать тем, кто может путешествовать по миру и без тени страха выступать перед сотнями людей, собравшимися слушать мои учения. Я не могу толком объяснить, почему мне так интересно понять физические причины изменений, происходящих в моём сознании в результате многолетней медитативной практики, в то время как многие из моих учителей и сверстников довольствуются достижением самих этих изменений. Может быть, в прошлой жизни я был механиком!

Но вернёмся к мозгу: говоря самым простым «человеческим» языком, большая часть мозговой деятельности, судя по всему, связана с особым классом клеток, называемых нейронами. Нейроны – очень общительные клетки, они любят болтать. В каком-то смысле они похожи на озорных школьников, которые постоянно шепчутся и передают друг другу записки, с той лишь разницей, что тайные разговоры между нейронами касаются главным образом ощущений, движений, решения проблем, формирования памяти и порождения мыслей и эмоций.

По своему виду эти болтливые клетки очень похожи на деревья, так как состоят из ствола, именуемого аксоном, и ветвей, которые они вытягивают по направлению друг к другу, чтобы обмениваться сообщениями как с соседями-нейронами, так и с другими нервными клетками, находящимися в мышцах, кожных покровах, жизненно важных органах и органах чувств[6]. Сообщения передаются через микроскопические промежутки между ближайшими ветвями, которые называются синапсами. В действительности сообщения передаются через эти промежутки в форме химических веществ – нейромедиаторов, создающих электрические сигналы, которые можно измерить с помощью электроэнцефалографа. В наши дни некоторые из этих нейромедиаторов хорошо известны – например, серотонин, который играет важную роль при депрессивных состояниях; дофамин, химическое вещество, связанное с ощущением удовольствия; эпинефрин, более известный как адреналин, который часто выделяется в ответ на стресс, тревогу и страх, но также важен для внимательности и бдительности. На научном языке передача единичного электрохимического сигнала от одного нейрона к другому называется потенциалом действия, что для меня звучит так же странно, как слово пустотность, наверное, звучит для людей, которые никогда не изучали буддизм.

Понимание активности нейронов не имело бы слишком большого значения для вопросов страдания или счастья, если бы не две важные детали. Когда нейроны контактируют друг с другом, между ними образуется связь, очень похожая на давнюю дружбу. У них вырабатывается привычка передавать туда и обратно одни и те же типы сообщений, подобно тому, как старые друзья склонны подкреплять суждения друг друга о людях, событиях и переживаниях. Эти связи становятся биологической основой для многих так называемых привычек ума – своего рода «условных рефлексов», которые у нас вырабатываются по отношению к определённым видам людей, мест и предметов.

Можно привести очень простой пример: если бы меня в очень раннем детстве напугала собака, то в моём мозге сформировался бы набор нейронных связей, соответствующий физическому ощущению страха, с одной стороны, и идее «собаки – ужасные» – с другой. При моей следующей встрече с собакой нейроны из того же самого набора начинали бы снова болтать друг с другом, напоминая мне, что «собаки – ужасные». И каждый раз эта болтовня становилась бы всё громче и убедительнее, пока не стала настолько укоренившейся привычкой, что мне достаточно лишь подумать о собаках, чтобы моё сердце начинало колотиться и я покрывался потом.

Но представьте себе, что однажды я посетил друга, у которого есть собака. Вначале я мог испугаться, услышав, как она залаяла на мой стук в дверь, и увидев, как она кинулась меня обнюхивать. Но через какое-то время собака бы ко мне привыкла, уселась у моих ног или у меня на коленях, а может быть, даже начала бы меня лизать так радостно и ласково, что мне практически пришлось бы её отталкивать.

В мозге собаки происходит следующее: набор нейронных связей, ассоциирующихся с моим запахом и со всеми ощущениями, которые подсказывают ей, что хозяин меня любит, создаёт модель, эквивалентную мысли: «Ага, это отличный человек!» Тем временем в моём собственном мозге начинает перекличку новый набор нейронных связей, ассоциирующихся с приятными физическими ощущениями, и я начинаю думать: «Ага, собаки могут быть хорошими!» И каждый раз, когда я буду посещать своего друга, новая модель будет укрепляться, а старая ослабевать до тех пор, пока я в конце концов вообще не перестану бояться собак.

На языке неврологии эта способность замещать старые нейронные связи новыми называется «нейронной пластичностью». По-тибетски такая способность именуется ле су рунг ва, что можно примерно перевести как «гибкость» или «податливость». Вы можете использовать любой из этих терминов на вечеринке и будете выглядеть очень умными. Смысл тут состоит в том, что на клеточном уровне повторяющийся опыт может изменять схему работы мозга. Вот какое почему стоит за тем, как буддийские учения устраняют привычки ума, ведущие к переживанию страданий.

Три мозга в одном

Измерения Будды подразделяются на три…

К этому моменту должно быть ясно, что мозг не является единым целым и что ответ на вопрос: «Что же думает, что пища вкусная или невкусная?» – не так прост, как кажется. Даже такие относительно простые действия, как употребление пищи и напитков, подразумевают обмен тысячами тщательно скоординированных электрохимических сигналов, длящихся доли секунды, между миллионами клеток в мозге и по всему телу. Но прежде чем мы завершим обзор мозга, следует рассмотреть ещё один дополнительный уровень сложности.

Миллиарды нейронов в человеческом мозге сгруппированы по функциям в три разных слоя, каждый из которых развивался на протяжении сотен тысяч лет в процессе эволюции видов, осваивавших всё более сложные механизмы выживания. Самый первый и старый из этих слоёв, именуемый стволом мозга, представляет собой группу клеток в форме луковицы, тянущихся прямо от верхнего окончания спинного мозга. Этот слой обычно называют рептильным мозгом, благодаря его сходству с мозгом многих видов рептилий. Основная задача рептильного мозга – регулирование таких основных непроизвольных функций, как дыхание, обмен веществ, сердцебиение и кровообращение. Кроме того, он управляет тем, что часто называют реакцией «бей или удирай», или реакцией «испуга», то есть автоматическую реакцию, заставляющую нас интерпретировать любую неожиданную встречу или событие, – например, громкий звук, незнакомый запах, что-то ползущее по вашей руке или нечто свернувшееся в тёмном углу – как возможную опасность. В результате без сознательных усилий по телу начинает распространяться адреналин, сердце бьётся быстрее и мышцы напрягаются. Если опасность кажется непреодолимой, то мы спасаемся бегством; если мы думаем, что сможем с ней справиться, то вступаем в борьбу. Легко понять, что такого рода автоматическая реакция значительно повышает наши шансы на выживание.

Рептилии, как правило, в большей степени склонны к борьбе, чем к сотрудничеству, и не обладают врождённой способностью выращивать потомство. Отложив яйца, самка рептилии обычно покидает гнездо. Когда детёныши вылупляются из яиц, они уже обладают инстинктами и способностями взрослых, но их тела ещё уязвимы и неуклюжи, а им нужно себя защищать. Многие из них не могут пережить первые несколько часов жизни. Когда они пытаются добраться до безопасной и более естественной для них среды обитания – будь то в море или в лесу, – их убивают и поедают другие животные, зачастую того же вида. На самом деле только что вылупившиеся рептилии нередко становятся добычей собственных родителей, которые не узнают в них своё потомство.