Игра по-крупному - Виктор Мясников

– Лодки увидел… за островом… на болоте… спрятаны…

Ему трудно было говорить. Похоже, не только лицо, все тело представляло один сплошной синяк. И он причинял боль при малейшем движении. Орлов перегнулся через бревно и снова прилепил к губам пластырь. Вовец последовал его примеру.

Он сидел, откинувшись назад, как бы повиснув на зажатых в колодках руках, и ему не хотелось быть ни мальчиком для битья, ни боксерской грушей, ни мешком с опилками. Эх, если б можно было сунуть конец бревна в костер, чтобы сгорела дурацкая кроссовка. Или раплавилась, размякла вблизи огня. А ещё можно было бы сунуть в бензин. Он отлично растворяет резину. Как-то раз, лет десять назад, один придурок пролил бензин Вовцу на резиновую лодку, а тот проглядел. Потом такая дырища образовалась! Замучился заклеивать. Нет, подметки кроссовок сейчас из пластика льют. Значит, нужен не бензин, а ацетон… Или, допустим, работал бы поблизости какой-нибудь механизм. Если аккуратненько подставить торец бревна к вращающейся детали, свободно можно истереть в порошок поганую кроссовку, как наждачным кругом.

Нет, это не подход – если бы да кабы. Надо посмотреть, что есть в пределах досягаемости, и как это можно использовать. Возле палаток чистота, все выметено и вылизано. А здесь, похоже, рабочая зона. Опилок много насыпано, пилили. Колья и плахи для стола со скамейками, стойки и каркасы для палаток, для маскировочной сетки. Дрова для поста на островке. Тут они костров не жгут, не хотят привлекать внимание. Щепки лежат. Свежие – это пазы в колоде вырубали. Подсохшие – несколько дней назад колья острили. Ветки с увядшими листьями. На удочки, что ли, деревца обстругивали? Ага, вон и обрывок лески валяется. Вон ещё один, сантиметров в сорок длиной. Нельзя ли его ногой подгрести?

Начало смеркаться. Позади, в палатках, загудел примус. Дежурный готовит ужин. Сколько надо времени, чтобы сварить и вскипятить? Минут двадцать-тридцать. Значит, не позже чем через полчаса вся команда заявится.

Так и вышло. Почти бесшумно возникли из болота. Грязные, мокрые, измученные. Молча, как волки. Вскоре ложки забрякали. У Вовца левая сторона живота заболела, так есть захотелось. Но про них тоже вспомнили. Пришли три хмыренка с котелками. В одном вода, в другом какая-то баланда. Сняли замок, резкими рывками содрали пластырь и сунули в руки по котелку. Орлова только водой напоили, а есть не дали. Вовец вздрогнул, понял, что Саню в расход наметили, решили зря не кормить. А он им нужен в хорошей спортивной форме, чтобы не сразу упал. Так что баланду он выпил через край, погибать на сытый желудок как-то приятней.

При этом, скосив глаза, наблюдал, как жестикулируют хмырята. Это они голосовыми связками молчат, а руками очень даже бойко треплются. Он, кажется, начал понимать в чем суть всеобщего молчания. Трое хмырят и есть боевая тройка. Они как бы пребывают в условиях военных действий в тылу врага. И учатся понимать друг друга без слов. Неплохо придумано. Еще Вовец заметил шляпки гвоздей на нижней плахе колодок. Значит, приколочена к козлам, чтобы арестантики бревно не украли. Ну что тут скажешь? Гады!

Снова заклеив им рты и заперев на замок сосновые оковы, гады удалились, изъясняясь меж собой отрывистыми жестами. У палаток прозвучала команда строиться. Штандартенфюрер невыразительным голосом произвел боевой расчет. Первая тройка по номеру второму, вторая тройка по номеру первому, при тревоге план четыре, пятые меняют шестых. Прямо бухгалтерия какая-то, сплошные цифры. Потом начал раздавать благодарности и выговора. Беркуту, Буйволу, Окуню, Ворону – зоопарк да и только. Наконец: "Отбой!" Шум, топот, возня – впервые столько шума за весь день. Через минуту – тишина. Только комары звенят, подлецы.

Вовец перегнулся через бревно, кончиками пальцев содрал пластырь. Когда запирали колодки, он специально руки подальше просунул. Теперь они могли соприкасать и получили больший диапазон движений. Голые ноги тоже давали определенное преимущество. Кожа способна кое-что осязать, это вам не штаны. Вовец, изгибаясь и извиваясь, зацепил между пальцами правой ноги кусок лески, один из тех двух, которые ещё раньше подгреб поближе. Это был длинный кусок, сантиметров семьдесят пять-восемьдесят. Толщина лески вполне удовлетворительная, ноль два, примерно. Скорей всего, импортная, потому что нашу в магазинах не найти. Не то, что раньше, когда импортную по великому блату доставали или на барахолке втридорога покупали. А раз импортная, то очень прочная. Вовец очень надеялся, что немецкая или японская. В последнее время её было навалом во всех магазинах. Хотя большая часть её все-таки оказывалась потом китайской.

Он попытался подать ногой леску в ладонь. Получилось. Из руки он передал её себе в зубы. Оперируя губами и пальцами, просунул кончик лески в щель между колодками и принялся его потихоньку проталкивать к себе. Время от времени крутил леску между пальцами, чтобы не упиралась в шероховатости. В сгущающихся сумерках разглядел белесую синтетическую нить, появившуюся справа от стиснутых плахами рук. Захватил её зубами и откинулся назад. Теперь не упадет и не потеряется. Можно заняться вторым куском лески, коротким. Его таким же манером нащупал и переправил в руки. С помощью рта соединил концы двух обрывков, перехватил пальцами и завязал узлом. Получился кусок лески больше метра длиной. Концы его следовало преобразовать в петли. Вовец не торопился. Ночь только наступила.

Вовец, как сумел, лег вдоль козел, стараясь, чтобы ноги оказались по обе стороны бревна. Босые ступни были продеты в петли на концах лески. Он осторожно вытянул левую приподнятую ногу, а правую, наоборот, поджал. Леска больно врезалась, поэтому приходилось соразмерять усилие. Но это как раз хорошо, леску не порвешь. Вытянул правую ногу, поджал левую. Все получалось отлично. Он принялся аккуратно пилить изнутри подошву кроссовки.

Сделав несколько движений, опускал ноги на землю и отдыхал минуту-две. Работать в столь неудобной позе чрезвычайно тяжело, но Вовец упорно пилил, перенося яростные укусы ночных комаров, зябкую холодную сырость, наползающую из болота, и чутко прислушиваясь, не подходит ли какой дежурный Буйвол, скотина рогатая, проверить, как спится колодникам.

Подметки кроссовок, насколько мог вспомнить Вовец, толстые и мягкие. Они пружинят при ходьбе и хорошо гнутся. Легкий пористый материал, не то особая губчатая резина, перекрашенная в нехарактерный белый цвет, не то особый пластик. Но резаться этот замечательный материал должен легко. Другое дело – материал, из которого сшит верх кроссовки. Вдруг это натуральная кожа? Ее так просто не перепилишь.

Время от времени Вовец напрягал руки, пытаясь приподнять верхнюю плаху. Наконец почувствовал, что она подается. Яростно заработал ногами, словно закрутил педали гоночного велосипеда. Плаха явно гуляла вверх-вниз. За спиной послышался подозрительный шорох. Вовец испуганно дернулся, поспешно принял прежнее унылое положение и замер. Рядом прерывисто сопел носом Орлов. Похоже, он скрылся в сон от ужасов и волнений жизни.

Кто-то подкрадывался сзади. Тихие осторожные шаги медленно приближались. Уж не отрабатывает ли какой-нибудь Зоркий Беркут методику снятия часовых? Но нет, Хитрый Дятел постоял за спиной, послушал, как Вовец специально для него дышит ровно и спокойно, сам подышал и так же осторожно отступил. Вовец полчаса, наверное, сидел не шелохнувшись, а потом снова напряг руки.

У него получилось. Он вытащил правую руку, испачканную смолой и слегка занемевшую. Пошевелил, подвигал, ощущая, как кровь побежала в кончики пальцев. Даже ладонь закололо. Дотянулся до кроссовки. Подметка перерезана, как бритвой. Плахи держатся за счет кожаного верха. Но кожа, вроде, искусственная. Полоски, треугольнички, разные кусочки, пристрочены к толстой текстильной подкладке. Вовец засунул палец в разрез, потянул. Лишь бы громко не затрещала. Обошлось. Он вытащил вторую руку. Теперь следовало ещё больше расширить зазор между плахами и освободить Саню Орлова. Вовец осторожно переместился к торцу бревна, нащупал концы лески и, быстро двигая руками, принялся допиливать начатое. Он несколько перестарался, так как леска, сухо щелкнув, лопнула. Но это уже не имело значения. Он тронул Орлова за плечо и прошептал в самое ухо:

– Тс-с, уходим.

Саня выдернул руки из колодок и первым делом сорвал с губ пластырь. Аккуратно прилепил его на бревно. Они крадучись двинулись к ближней кромке острова, к болоту. Орлову каждый шаг давался с трудом. Он все время замирал, пережидая боль. Возле болота Вовец не вытерпел медленного темпа ходьбы и взвалил Саню себе на спину. Тот заскрипел зубами, но стон сдержал. Вовец не полез в камыши навстречу светлеющему востоку. Держа Орлова на плечах, он двинулся по краю острова в противоположном направлении, в обход лагеря.

Он ступал совершенно бесшумно. Босые ступни неслышно касались мягкой, пружинящей почвы. Старательные нацисты навели полный "орднунг", порядок то есть, на оккупированной территории, все расчистили и подмели. Поэтому ни одной колючки, ни одного сучка, и никаких сухих трескучих веток не попадалось на пути. Вовец, сгибаясь под тяжестью партнера по розыску, двигался вперед и смотрел под ноги, чтобы не запнуться о палаточную растяжку. Подняв лицо, вдруг увидел прямо перед собой черные силуэты людей на темно-синем фоне неба. Ему сразу сделалось жарко, в горле пересохло, а голое тело покрылось испариной. Он с унылой тоской понял, как над ним посмеялись, позволив вырваться из колодок.