Она уехала в Англию - Ирина Бэйли

После прогулки в садах Уисли Лизе внезапно захотелось рисовать, чтобы запечатлеть все те краски, которыми изобиловали цветы и деревья в этой элегантной стране. Ей было интересно, хватило бы всей палитры или пришлось бы изобретать новые оттенки, чтобы хоть немного приблизиться к реальности, открывшейся ей сегодня. Ей показалось, что она долго спала, а сегодня она проснулась, и единственным ее желанием сразу после пробуждения являлось то, что было естественным для нее и что она могла делать лучше всего остального – рисовать.

Романтическое настроение Лизы, безусловно, было вызвано утренним происшествием. Новый знакомый не выходил у нее из головы. Она сначала подумала, что это происходило потому, что там было слишком много пустого места и ей было необходимо заполнить его чем-то другим, но через некоторое время она разрешила себе приятные воспоминания о мужчине, который пахнул ветивером вперемешку с восточными специями.

Лия разлила по чашкам ромашковый чай. Укутавшись в кардиган цвета осеннего японского клена, она смотрелась очень уютно на фоне богатой оттенками зелени сада.

– Кто придумал имя для Брюса? – спросила Лиза.

– Мама Артура. Она увидела его и сказала: «О, это же маленький Брюс», – и мы не стали разубеждать ее. Как выяснилось позже, это были дорогие воспоминания ее детства. В ее семье тоже была собака, но имени ее вряд ли кто-нибудь, кроме моей свекрови, смог бы припомнить, так давно это было, ведь ей девяносто лет, да и уверенности в том, что это был именно Брюс, не было никакой. Как бы то ни было, мы решили назвать его Брюсом, чтобы порадовать ее.

Лиза и не могла представить себе иного имени. Хотя Лия не соотносилась у нее с именем Брюс, ведь оно казалось ей слишком нестильным, старомодным для такой хозяйки, да и вовсе не собачьим. Артур же производил впечатление человека далекого от подобных вещей и не предназначенным для того, чтобы его можно было заставить придумывать собачьи имена.

Брюс лежал на полу, растянувшись лапами в разные стороны, и держал во рту мягкую игрушку. Это был его ритуал: сначала сытно поесть, причмокивая от удовольствия, а потом обниматься с плюшевым гамбургером. По всей видимости, только Брюсу в этом доме разрешалась junk food.

Артур иногда жаловался, что его жена не ест «нормально». Но Лиза видела, что на самом деле ему это нравится. Полушутя он прилюдно говорил: «Представляете, когда мы познакомились, я предложил ей ужин, а она отказалась и вместо этого съела пучок петрушки! Это же уму непостижимо», – с удовольствием негодовал он, довольно посматривая на свою тоненькую жену, хлопочущую на кухне. «Как можно так питаться, не понимаю. Все время предлагаю ей приличную еду, а она изучает рецепты хлеба из чечевицы и покупает зелень и фрукты. Где жиры и углеводы в этом доме? Ах да, забываю, что иногда она все же ест рыбу и птицу. И почему это так незаметно происходит?»

В Англии иметь в возрасте Артура жену, как Лия, называется «иметь жену-трофей». Хотя подобный брак в любом возрасте и статусе мужчины из любой страны это огромная победа и признак того, что мужчина чемпион, что он не только добрался до финала, но и дерзко выиграл его.

Сначала это игра, он добивается расположения столь прекрасной женщины, а затем он настолько вживается в свой собственный проект по завоеванию ее, что не может себе представить, как можно жить иначе и что жена может как-то иначе вести себя и иначе выглядеть.

Он сочувствовал своим приятелям, которые относились к подобному достижению более чем равнодушно, и недоумевал, как можно довольствоваться малым, а именно «серенькими» женами, по манерам своим и поведению больше напоминающими мужчин или ленивых домохозяек, флегматично выполняющих обязанности жены.

«Diva» назвал Лию Артур, когда в первый раз увидел ее плавно передвигающейся по залу в длинном, золотистом платье, обнажающем одну из ее ног – красивую и длинную. И так оно и было во всем итальянском значении этого короткого, но объемного слова. Она была Дива. Она была такая одна. И он сразу понял это. Она всегда выделялась на фоне остальных женщин, как будто никого, кроме нее, не существовало. Ухоженная, капризная, утонченная и роскошная, она точно знала, чего хочет, и часто обесценивала мужские доблести. Она не позволяла по отношению к себе фамильярности и всегда держала всех, кроме близких ей людей, на дистанции, и никому не получалось разгадать ее мыслей. Она была самодостаточно счастлива и не нуждалась в компаниях, и это заводило Артура еще больше, он хотел узнать, что творилось в ее мире, который она так искусно создала, и ему во что бы то ни стало хотелось стать частью этого мира. Он знал, что покорить ее будет не легче, чем одомашнить дикую утку. Но он поставил цель. А целей он всегда добивался.

Он не привык к завышенным ожиданиям по отношению к себе со стороны женщин, его мать была удовлетворена своим браком и к детям относилась строго, консервативно подходя к воспитанию, но не проецируя на них своих идеалов. Он запомнил мать дружелюбной, ненавязчивой, временами отстраненной от семейных дел, благодаря чему его самооценка ни разу не оказалась под ударом. Он рос смышленым, в меру самоуверенным и спокойным человеком.

Его бывшая жена, с которой он познакомился в университете, была ему скорее лучшим другом, чем объектом страсти и «вечной любви». Низенькая, коренастая, светловолосая англичанка с шотландскими корнями, она хорошо говорила на немецком языке и увлекалась велоспортом.

Он женился на ней в продолжение их дружеской связи, а она вышла за него в знак своей преданности и уважения. Вместе они прожили двадцать лет, пять последних из которых они спали в разных спальнях. У них было трое детей: двое сыновей и дочь.

Она встретила другого мужчину и долго не отваживалась рассказать об этом Артуру. Он же был слишком поглощен работой и дорогостоящими хобби, чтобы заметить это, тем самым предоставив жене полную свободу. Он редко думал о ней, когда находился вне дома, и никогда не вспоминал, уезжая с друзьями кататься на лыжах или рыбачить в океане, но когда это все же происходило, он понимал, что что-то в этой сфере его жизни было неправильно, чего-то серьезно недоставало. Его брак казался ему крепостью, но при этом нежилой, из окон которой постоянно сквозило, и хоть ему и было в ней спокойно, находиться там он почему-то не особо спешил. Он ни разу не приревновал свою жену и не отслеживал, как на