Сполошный колокол - Владислав Бахревский

– Воевода совсем взбесился. Взятки берет в открытую. У правого берет и у виноватого, а прав у него тот, кто больше дал.

Это Прокофию Козе вино язык развязало.

– К Томиле Слепому надо идти, челобитную на воеводу царю писать, – сказал Никита Сорокоум, десятник Донатов.

– Что толку! – хватил по столу кулаком Максим Яга. – В прошлый раз писали на Лыкова – воеводу – да на Федора Емельянова. Вместо Лыкова Собакин приехал. О Лыкове теперь как об ангеле Божьем вспоминают. Собакин на расправу быстр. А Федька Емельянов и подавно, то грабил по-божески, а теперь хуже черта!

– Ох, добраться бы до Федьки! – Прокофий Коза даже пальцами хрустнул. – Мало ему, что соляную пошлину уже впятеро берет, теперь хлеб скупил. Весь Псков по миру пустит, подлец!

– Тихо, вы! – шикнул на стрельцов Сорокоум и на Доната глазами показал.

Все недоуменно воззрились на парня.

Донат был пьян, но понимал – речь идет о нем. Погрозил стрельцам пальцем:

– Вы дядю моего не трогайте! Он мне на дверь показал – мудрости, мол, купеческой нет во мне. Не трогайте его, ребята, оставьте мне… Погодите, погодите, я вам сейчас важное скажу. – И уронил голову на стол.

Прокофий Коза потряс Доната за плечо:

– Что сказать-то хотел?

– Важное. – И опять заснул.

– Квасу ему дай! – приказал Максим Яга.

Донат пил, проливая квас на новый кафтан.

– Чего важное-то? – приставал к нему Коза.

– Письмо было… Письмо, письмо!

– Какое письмо?

– Царь письмо прислал! – рассердился на непонятливых друзей Донат и стал подниматься из-за стола: поташнивало.

– Проводи его! – сказал Козе Максим.

Донат потряс годовой:

– Швед едет за хлебом. Деньги везет королеве и хлеб заберет… Федору велено хлеб в Завеличье свезти…

Поддерживаемый Козой, Донат вывалился на улицу.

Стрельцы сидели протрезвевшие, глядели на Максима Ягу, ждали, что скажет.

Максим спросил Никиту Сорокоума:

– За что его дядюшка из дома выгнал?

– Не знаю.

Вернулся с улицы Прокофий Коза:

– Маленько прохладится – отойдет! – И на товарищей своих поглядел с прищуром: – Не пора ли, братцы, в сполошный колокол ударить? Увезут хлеб – как мухи зимой этой сдохнем!

– Ты лучше про Доната нам скажи. Мы в открытую болтаем, а он самого Федьки племяш! – Максим Яга был мрачен.

– Доната не бойтесь. У него на дядю зуб.

– За что его Федька из дома выгнал?

– Возы с добром на меже бросил. Немец отца у него пристрелил, а он того немца шпагой ткнул – и к нам. А наши, как водится, чтобы шведов умаслить, в тюрьму парня посадили. Из тюрьмы дядюшка его вызволил, а за то, что добро бросил, не простил.

– Ненасытный волк Федька наш! – усмехнулся Никита Сорокоум. – Дождется, что псковичи на широкий двор его всем городом нагрянут.

– Про какого Донат шведа поминал? – спросил задумчиво Максим Яга.

Тут к стрельцам подошли извозчики новгородские, вино они для кабака привезли.

– Слыхали мы про того немца. Он в Новгороде у воеводы остановился. Нуммеисом зовут. Скоро у вас во Пскове будет. Казну везет большую, охраняют его крепко.

– За весть спасибо, – поклонился извозчикам Максим Яга. – Значит, правду Донат говорил?

– Немца перехватить надо! – сказал зло Прокофий Коза.

– Шумом делу не поможешь, – возразил Яга. – Томилу нужно искать. Пусть он нам челобитную слезную к государю отпишет. Под челобитием-то весь Псков руку приложит.

– Чего меня искать! – откликнулся из угла Томила. Он подремывал в уголке.

– Томила, друг! – обрадовались стрельцы. – Иди к нам. Томила не возражал.

Донату на воздухе полегчало.

Стоял он, прислонясь к стене, на звезды с тоской смотрел: гудела голова.

Тут из кабака выскочили трое мошенников. Глянули туда-сюда – и к Донату с трех сторон: один за грудки и нож к горлу, двое за карманы…

Обчистили бы как миленького, но выбежал на крыльцо купчик молодой.

– Я вас, негодяев! – И пистолет из-за пояса вытащил.

He успели мошенники отпрянуть, схватил их всех троих Бог знает откуда взявшийся человек-медведь. Тряхнул и в ноги Донату бросил.

– Пощады у него просите! – просипел.

– Смилуйся! – завопили мошенники.

– Дураки, – сказал им Донат, перешагнул через ближайшего мошенника и на крыльцо, покачиваясь, поднялся, купчика обнять. – Спасибо, друг мой.

Повернулся, чтобы человека-медведя поблагодарить, а его и след простыл: ни мошенников, ни спасителя, только за углом хрустнуло что-то да собакой взвыло.

– Кто это был? – спросил Донат у купчика.

– Не знаю, – ответил тот, покусывая нижнюю губу.

Донат привел купчика к столу и, не спрашиваясь, посадил его рядом с собой. Стрельцы нахмурились было, а Донат как порох:

– Пить – вместе, а с татями – сам как знаешь?

И непочтительно чаркой по столу хватил.

– Чего стряслось? – удивился Прокофий Коза.

– Трое напали на меня. Один нож к горлу, двое за карманы. Спасибо вот ему, да еще один мужик помог…

Максим Яга недобро зыркнул на Козу черными глазищами:

– Говорили тебе, пригляди за парнем. Прости нас, Донат… Вот тебе моя рука – в любой переделке на помощь пойду, хоть на сотню… А спаситель твой пусть с нами сидит. Все одно о секретах наших завтра весь Псков узнает.

Донат выворотил карманы: что осталось от покупки снаряжения – до копейки на стол.

– Гуляйте! Чем грабителей ублажать, лучше самим от гульбы умориться!

Пани

Проснулся Донат и вспомнил вчерашнее. Испугался: никогда хмельного, кроме как на причастии, в рот не брал, а тут столько выдул, что и глаза открыть страшно. А голова не болит. Тепло, мягко. Только вот попробуй угадай, где ты.

И вдруг услышал Донат голоса, мужской и женский. Говорили по-польски.

– Возьмешь дюжину калачей, оденешься, как одеваются торговки. Стоять тебе против паперти церкви Покрова на торгу. Накинь на плечи красный платок, сапоги надень зеленые. Родинку нарисуй на правой щеке. Подойдет к тебе монах, спросит: «Хороши ли калачи?» Ответишь: «Хороши». Спросит: «Сколько в корзине-то?» Отвечай: «Была поутру дюжина. Сколько осталось – все твое». Монах будет торговать калачи с корзиной. Запроси с него по псковским ценам, деньги получи, товар отдай. Корзину держи покрепче от случайных татей. Под калачами мешочек, в мешочке пятьдесят рублей ефимками.

– Все поняла, все запомнила, Афанасий Лаврентьевич.

– Завтра я пришлю тебе шелку, атласу и кружево.

– Я готова служить вам, покуда буду полезна. – Замялась: – Давненько вы не были у меня… Из веры вышла?

– Коли пришел – верю. А не был потому, что не было нужды.

– Афанасий Лаврентьевич, про гостя-то своего говорила я вам…

– Про гостя говорила с порога, а вот про слугу нового умолчала.

– Пан Гулыга давно у меня… Вас не было, я одна в чужом городе. Мне защита нужна, – засмеялась. – Афанасий Лаврентьевич, ну так как прикажете поступить с моим гостем?

Раздались шаги.

Донат чуть разжал веки и увидел высокого человека, чернобородого, узколицего. Небольшие карие глаза остановились на Донате. Взгляд прост, без пронзительности, без прищура, но Донату неуютно стало в мягкой постели. Будто бы, не дотрагиваясь, поднял ему тот человек веки и в душу посмотрел.

Чтобы спастись от этого взгляда, Донат пошевелился, и человек тотчас вышел из комнаты.

– Будь добра к мальчику. Он племянник моего друга. Будь умна с ним: скоро нам нужны будут верные вести про стрелецкие дела и думы… Слугу своего Гулыгу ко мне пришлешь.

Мягко стукнула наружная дверь, и тут же в комнату, где спал Донат, впорхнула настоящая польская пани.

Черные глаза с веселиночкой. Ножки быстрые, руки голые по локоть, белее ситника. Не тонкие, как прутики, – пышны, но не толстые, и ведь гибкие – волна морская. Рот маленький, губы – будто бы вишню ела.

Загляделся Донат на диво сие, а у самого мозги, как жернова, крутятся, и все без толку.

Глаза точно как у того купчика, что спас его вчера, росточка того же, нос, рот, волосы, еще бы бородку с усиками – копия.

Краска бросилась Донату в лицо: Бог весть о чем думает, а о том и не помыслил, что лежит в доме незнакомой женщины.

– Что тебя смутило, рыцарь? – спросила красавица.

У Доната лицо жалкое стало: где, мол, я, объясни!

Засмеялась:

– Ты мой гость, рыцарь. Мой брат просил меня дать тебе ночлег.

– Ах, у тебя есть брат! – обрадовался молодой стрелец: наконец-то все сомнения разрешены. – Но где же он?

– Уехал утром за рубеж по торговым делам.

Хотел подняться, оторвал от подушек голову, но все поплыло перед глазами, и Донат поспешно лег.

Пани опять засмеялась:

– Я принесу тебе квасу. Ты лежи. Мне надо уйти, но я скоро вернусь.

Пани принесла кружку анисового квасу. Донат выпил, закрыл глаза и заснул.

А в городе совершались дела удивительные и шумные. И не знал Донат, что тот шум не без его помощи гулял по Пскову.