Рыцари, закованные в сталь - Говард Пайл

дрались на кулачках, гонялись друг за другом вдоль длинного ряда грубых коек, — словом, предавались обычному буйству в последние минуты перед сном. В зале горели ещё все восемь факелов, вставленных в торчащие из стен железные бра. Майлз и Гаскойн обороняли проход между двумя койками, отбиваясь от трех не в меру ретивых отроков, и Майлз держал в руке своё свёрнутое комом одеяло из овечьей шкуры, намереваясь запустить им в голову одного из противников, как только тот вынырнет из-за койки. В этот момент и появился принарядившийся Уолтер Блант, который направлялся в графские апартаменты. Проходя мимо Гаскойна, он небрежно бросил:

— Возможно, я задержусь у графа, тебе и Фолворту завтра носить воду.

Майлз остолбенело смотрел вслед его удаляющейся фигуре, всё ещё держа в руке шар из овечьей шкуры. Гаскойн невольно рассмеялся, глядя на своего ошарашенного друга и, положив ему на плечо руку, сказал:

— Майлз, ты не станешь нарываться на неприятности, правда?

Майлз не ответил. Он бросил на пол свой метательный снаряд и уселся на край койки.

— Я же сказал, что скорее умру, чем стану носить для них воду.

— Да, — согласился Гаскойн, — но ты сказал это в запальчивости.

Майлз безмолвно покачал головой.

Однако, в конце концов, жизнь всё расставила на свои места.

На рассвете его растолкал Гаскойн.

— Вставай, — орал он на ухо Майлзу. — Пора, мы опаздываем!

Ещё не очухавшись, Майлз начал суматошно вдевать руки в рукава своей куртки и натягивать сапоги. Окончательное пробуждение наступило только тогда, когда он понял, что наполняет водой одно за другим три кожаных ведра.

Солнце только вставало, бросая алый отблеск замка на шпиль башни. А во дворе всё ещё царил серый полумрак. Редкие, случайные звуки нарушали тишину раннего утра: кто-то кашлянул за окном одной из комнат, звякнула кастрюля на кухне, задетая сонным поварёнком, где-то скрипнула дверь, только петух за конюшнями то и дело подавал голос. В утренней тишине всякий звук казался резким и грубым.

— Ты предал меня, — сказал Майлз, нарушив наконец молчание. — Я ничего не понял спросонья, иначе никогда бы не пришёл сюда. Но что бы там ни было, я не стану таскать для них воду.

— Будь по-твоему, — резко ответил Гаскойн, — тогда я один понесу все три ведра. Лучше сходить лишний раз за водой, чем подставлять зад для пинков. Слава Богу, что я не такой гордый.

Он взял два ведра и направился к дверям.

Смущенный таким оборотом Майлз подхватил третье и догнал друга, взявшись свободной рукой за дужку одного из вёдер, которые нёс Гаскойн. Ему пришлось-таки выполнить ненавистную работу.

— Чего так долго? — гаркнул ражий «холостяк», когда они выливали воду в деревянную бадью. Сидя на краю кровати, он скреб пятерней свою лохматую голову.

Его начальственный тон привёл Майлза в ярость.

— А ты хочешь, чтобы мы летали тебе в угоду? — дерзко ответил он. — Крылья ещё не отросли.

Это было сказано достаточно громко, чтобы его услышали все. Младшие оруженосцы изумленно застыли на месте, а Блант от неожиданности присел на койку.

— Что, что? — прорычал детина. — Я, наверно, ослышался. Наглый щенок! За такие слова тебе башку расшибить мало!

Он презрительно уставился на Майлза, а тот ответил ему полным непримиримой решимости взглядом. Дело принимало дурной оборот, но Гаскойн и Уилкс оттащили своего друга назад прежде, чем он успел что-либо ответить.

— Самый неотесанный из проходимцев, которых мне приходилось видеть, — проворчал Блант, глядя ему вслед.

— Майлз… Майлз… — почти в отчаянии бормотал Гаскойн, — ты накличешь на себя большие неприятности. Ты настроил против себя всех.

— Ну и пусть, — кипя от ярости и обиды, ответил Майлз. — Вы что не слышали, как эти псы оскорбили меня при всех! Этот Блант назвал меня неотесанным проходимцем!

— Господи, — рассмеялся Гаскойн, — разве ты отесанный проходимец?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Каждому знакома тягостная напряженность, которая остается после ссоры и придает горький привкус всякому ощущению. Именно такую горечь чувствовал Майлз после того, что произошло в казарме. Каждый из свидетелей подобной ссоры испытывает некоторую неловкость, и Майлза терзали сомнения: не повинен ли в этом и он? А полчаса спустя, когда все пошли в часовню, Гаскойн еще более смутил его душу.

— Зачем ты прешь на рожон, Майлз? — сказал он, возвращаясь к тому, что уже говорил. — Уж если попал сюда, изволь жить по здешним правилам.

— Будь ты настоящим другом, ты бы постарался ободрить меня, — грустно ответил Майлз, высвобождая свою руку, которую горячо сжимал Гаскойн.

— Бог ты мой, — вскричал тот. — Если бы я не был твоим другом, я бы не предупреждал тебя об опасности. Не мне быть битым, а тебе!

К счастью, они уже переступили порог часовни, и Майлз не успел дать волю своей обиде.

А Блант, как видно, не пропустил его слова мимо ушей. Тем же утром в оружейной Майлзу пришлось о чем-то спросить Бланта; тот смерил его долгим ледяным взглядом, буркнул что-то невразумительное и тут же повернулся спиной. Майлз покраснел до корней волос и быстро огляделся вокруг: нет ли свидетелей его очередного унижения. Он с облегчением увидел, что все были слишком заняты своим вооружением, чтобы думать о чем-либо ещё. Тем не менее на душе у него кошки скребли, когда он вернулся к своему доспеху.

«Я заставлю этого пса считаться с собой», — решил Майлз, сжимая кулаки.

День выдался необыкновенно жарким, и для оруженосцев, которые сегодня не дежурили, было дано разрешение после «столбов» сходить искупаться на реку. Но не успел Майлз сложить свой доспех, как к нему подошел какой-то безусый паж с приказом зайти в кабинет к сэру Джемсу.

— Вот тебе на! — сокрушенно воскликнул Майлз. — Не мог часик подождать! Теперь уже не искупаешься!

— Ничего, — сказал Гаскойн. — Еще успеешь. Иди быстрей, а мы с Уилком подождем тебя в казарме. Так ведь, Эдмунд?

Сэр Джемс сидел за столом, изучая какой-то пергамент.

— Ну, парень, — сказал он, откладывая пергамент и поднимая глаза на юношу. — Я