Стража - Сергей Радин

Но сейчас узнавание шло не по принципу "мы из одного дома".

Что-то тяжёлое ворочалось на самом дне памяти. Оно вызывало дрожь и подчёркивалось оцепенелой жарой вокруг, утверждалось не солнечным, но всё ещё светлым летним деньком. Сродни дежа вю. Мгновенное ошарашивающее осознание, что всё это было: было это место, повторялась ситуация. Всё это было, и они, двое, вот так же насторожённо смотрели друг на друга. Чёрный Кир перевёл глаза на Викторию — будто уронил на неё тяжёлый взгляд, и Вадим почувствовал, как задёргались пальцы девушки в его ладони, чтобы освободиться. Не понимая, он следил, как она затем делает шаг от него к сидящему на приступке… Краем глаза он увидел, как ожила компания на скамейках: парни поднимали головы и взглядывали на Викторию. Впечатление было такое, будто они накидывали на неё верёвки, а Чёрный Кир брался за эти верёвки и тащил девушку к себе. Виктория шла напряжённо, изо всех сил сопротивляясь, а Вадим не понимал, что происходит: почему она идёт к "пацану"; почему она идёт пошатываясь, словно её тянут в разные стороны.

Вся площадка была шагов в десять. Через три шага Виктория сделала натужное движение обернуться, только дёрнулась, а Вадим услышал тонкий придушенный вопль — смесь ярости человека, привыкшего делать по-своему, и жалобы перепуганного ребёнка:

— Я не хочу!.. Вадим!..

Пока ещё только удивлённый и слегка встревоженный — сама же пошла! — Вадим заторопился к девушке.

Чёрный Кир по-прежнему сидел на скамейке и точно не замечал идущего. Если он и отдал приказ, то бесшумно.

Одни из сидящих резко выбросил ногу вперёд.

Падая, Вадим машинально прижал к себе сумку с продуктами — она смачно грохнула об асфальт и смягчила удар. Но очки улетели на метр вперёд. Он расслышал суховатый стук и слепо зашарил ладонью. Потом он не увидел, но ощутил: кто-то приблизился к нему, и раздался характерный треск и привизг стекла по камешкам. Подошедший не просто наступил на очки — он старательно раздавил их.

Беспомощный без очков (ну-ну, а в очках супермен!), готовый к боли (он был уверен, что его забьют ногами), он, тем не менее, беспрепятственно встал, стараясь не думать, во что превратилось содержимое сумки. Не понимая, что он делает, а лишь подчиняясь подсознательной догадке, что он должен быть свободен, Вадим поставил обе сумки чуть сбоку и попытался разгадать, что же впереди.

Чёрное пятно и красное пятнышко — Чёрный Кир и Виктория, которая уже не кричит, а скулит:

— Я не хочу с тобой… Я не хочу с тобой… Вадим!..

Пространство перед глазами вдруг расслоилось. Он будто очутился перед дверью-вертушкой, дверь медленно поехала, постепенно разгоняясь, и все четыре её прозрачные секции поплыли, и Вадим увидел Чёрного Кира. Тот равнодушно смотрел на него, и лицо его мелькало на стеклянных пластинах вертушки: секунды-две отчётливо видны внимательные круглые глаза — пластина уезжает, снова Чёрный Кир безразлично глядит, и Вадим, как-то со стороны изумлённый своим необычным зрением, успевает увидеть, что пацан держит за руку ноющую Викторию; снова наезжает дверь; чего он ждёт; почему Вадим видит то, чего видеть не должен, слишком близорукий; а глаза Чёрного Кира словно облиты густой тьмой, и уже не безразличие в них, а холодное ожидание… Чего он ждёт… Снова стеклянная пластина, снова надменная линия рта Чёрного Кира… Лицо изменилось. Он растягивает губы в усмешке, а потом дёргает к себе взвизгнувшую Викторию.

Девичий визг ожёг Вадима не слабее плеснувшего кипятка и разом разорвал на нём невидимые путы. Он сам не понял, что делает. Отключился от происходящего полностью. Действовал только организм: левая рука ухватила Викторию за краешек топа на спине, правая с опозданием на миг хлёстко ударила Чёрного Кира под подбородок, тело чуть развернулось, и левая нога (даже через подошву ботинка он почувствовал поддавшиеся рёбра) послала пацана куда подальше — и лежать бы Чёрному Киру у бордюра головой в кусты, если бы не выгнулся он, отчего нога Вадима только и скользнула по его рёбрам.

А ещё через секунду Вадима можно было брать голеньким и тёпленьким. На него обрушилось пространство чётких линий и красок. На театральной сцене распахнули занавес. В тёмном зале без окон включили свет. Он даже не понял, что обретение миром красок имеет отношение только к нему, к Вадиму. Потрясённо разглядывая стену дома, отмечая прямоугольники кирпичей и прожилки раствора, а на их фоне изысканно выписанную ветку сирени, будто на самом деле тонко прорисованную, как на японских или китайских рисунках тушью, он начал ощущать, что металлическая оправа не давит ему на нос, но — он видит; не зудит за ухом кожа от треснувшей пластмассы на дужке, но — он видит.

Не может быть. Близорукость исчезла?

Он боялся моргнуть. А вдруг эти чётко видимые очертания вновь расплывутся…

Но подсыхающие глаза потребовали влаги. Пришлось хлопнуть ресницами. Вадим даже не успел испугаться — резкость видимого продолжала оглушать.

Внезапно Виктория с силой дёрнула его назад, но не смогла заставить отступить, а лишь чуть развернула — так, что мимо проплыло взбешённое лицо Чёрного Кира, и взгляд Вадима остановился на следующем лице — смуглом, узкоглазом, с упрямо выпяченным ртом.

Вадим знал, что все действия, все события несутся вокруг него сломя голову. Для него одного время остановилось, и он наконец успевает увидеть, услышать, прочувствовать. И поймал тот самый миг истины, который определил как озарение, а мгновением позже — как новый выплеск дежа вю.

— Андрей? Привет. Как поживает Елена Анатольевна?

Чёрный Кир затормозил, взглянул на узколицего Андрея, потом — на Вадима.

— Хорошо, — нехотя шевеля губами, монотонно ответил Андрей. Он даже не удивился. Но и его короткого ответа оказалось достаточно, чтобы в паутине переплетённых и туго связанных чувств и отношений произошли некоторые изменения. Назвав Андрея по имени (за смуглость и восточные глаза прилипла к нему дворовая кличка — по-восточному вальяжное и крепкое имя Саид), осведомившись о его матери, Вадим точно выдрал пацана из монолита ему подобных и заставил остальных пребывать в неуверенности, что же делать дальше.

Только не Чёрного Кира. Справившись с замешательством, тот быстро и коротко, и даже без замаха, ударил, метя в челюсть.

Вадим перехватил его за кисть.

Одновременно оба шагнули вперёд и замерли.

Вадим был на полголовы выше мальчишки, но с трудом удерживал его рывки. А когда Чёрный Кир застыл перед ним, он неожиданно испытал чувство слабости и мути от вновь нахлынувшей тяжёлой волны дежа вю. Это было не смутное первоначальное узнавание, а мгновенное понимание: они стародавние смертельные враги. Глядя в юное лицо, в котором острые детские черты лишь начинали расползаться, намечая взрослое, Вадим узнавал гримасу ярости под тонким слоем надменности, ярости слишком выразительной в исполнении всё-таки мальчишки; и, встретившись глазами с Чёрным Киром, он необыкновенно ярко вспомнил характерный именно для Чёрного Кира жест — попытку удара, а следом за ним свой собственный перехват. Нет, они не впервые стоят в этой позе, где один сдерживает атаку другого.