Золотой удар - Валерий Георгиевич Шарапов

пекаря и базарной торговки, еле-еле сводивших концы с концами, Мишель в тринадцатилетнем возрасте сбежал из отчего дома и отправился в Париж. В те годы столица Франции буквально кишела жуликами, проходимцами и прочим нечестивым сбродом. Вскоре будущий российский авторитет познакомился с местной криминальной элитой и стал промышлять карманными кражами, вступив в шайку весьма известной в то время мадам Лилу.

Рассказывали, что в подчинении этой пожилой мадам, помимо дюжины профессиональных карманников, ловко обчищающих карманы беспечных парижских буржуа, имелись также пятеро громил, способных по ее приказу пустить в ход не только кулаки, но и ножи. Кроме того, мадам Лилу содержала небольшой притон, в котором неустанно трудились четыре доступные девицы, младшей из которых было тринадцать, а старшей – пятьдесят шесть. Спустя несколько лет после того, как один из молоденьких любовников мадам Лилу вонзил ей промеж ребер нож и сбежал, прихватив при этом большую часть ее накоплений, Мишель Вилар сколотил собственную банду.

В четырнадцатом году, когда началась Первая мировая война, в стране многое переменилось. Местные представители закона уже не были способны должным образом обеспечивать правопорядок на улицах столицы.

Именно поэтому местные жандармы при попустительстве властей устроили настоящую травлю всех представителей преступного мира французской столицы. Полицаи и оказывающие им помощь жандармы порой просто отстреливали всех столичных жуликов, не особо утруждая себя процессуальными проволочками.

После того как при попытке ограбить почтовую машину шайку Мишеля накрыла полиция и перещелкала его дружков как куропаток, молодой атаман решил покинуть страну. Он добрался морем до Портсмута, затем уплыл в Данию, после чего добрался до Санкт-Петербурга.

Прибыв в Россию-матушку, наш беглец от правосудия тут же принялся за старое. Он связался с местными бандитами и стал называться Анжуйцем. Вскоре Миша сел за групповое ограбление квартиры одного крупного чиновника и получил свой первый срок еще при старом режиме. Спустя пять лет Анжуец вышел, но вскоре снова сел на долгий срок. Побывав в заключении, Миша проявил себя настоящим стоиком. Он усвоил местные тюремные правила и неукоснительно соблюдал воровской закон. В тридцать пятом во время очередной отсидки Миша Анжуец был «коронован».

* * *

Следующий день прошел на удивление спокойно. Заключенных вывели на прогулку, потом вернули в бараки. После этого в «седьмой» принесли чечевичную похлебку и серые лепешки. На раздаче один из баландеров[5] – тощий арестант по прозвищу Черпак – шепнул Метелице, что Васю Баркаса и его команду еще вчера определили в соседний, пятый барак. Спустя примерно полчаса смотрящего «пятого» – старого вора Веху – и троих его подручных вынесли из барака на носилках и отправили в лазарет. Черпак как-то умудрился встретиться с лагерным лепилой[6] Семой Ха́йманом. Сема – такой же зэк, как и прочие, рассказал, что осмотрел всех пострадавших авторитетов. У двоих были сломаны ребра, третьему выбили правый глаз и отбили мошонку. Самого же Веху избили так, что он до сих пор не пришел в себя. Хайман лишь разводил руками и подытожил, что Веха и как минимум один из его подручных, скорее всего, не доживут до завтрашнего утра.

После утреннего приема пищи те немногие из арестантов седьмого барака, кто не придерживался понятий, были отправлены на работы. Все прочие до самого вечера сидели и гадали, что же будет дальше. Вечером, когда зажглись первые фонари и работяги вернулись с работ, всех обитателей барака выстроили на лагерном плацу. Началась перекличка. Хрящ стоял в первом ряду, по его спине тек пот, Анжуец, Метелица и близкие к ним авторитетные зэки стояли в задних рядах и изо всех сил старались не подавать виду, что им страшно. Светили прожектора, лаяли псы, где-то со стороны оперчасти доносилась музыка.

Когда больше трети выстроившихся в ряды обитателей седьмого барака выкрикнули свои имена, двери «пятого» открылись, и из него вышли девять облаченных в тюремные робы заключенных и сгрудились возле стоявшей по соседству бытовки. Хрящ, дрожа всем телом, глазел на этих новых зэков и неустанно гадал, кто же из них Баркас. Метелица, глядя на прибывших с последним этапом, скрипел зубами, Стрекотун щелкал пальцами, закусив губу, все прочие тоже не могли сдержать своего страха. Только Анжуец, словно египетский сфинкс, оставался холодным и невозмутимым.

Когда из «пятого» вышел десятый зэк и подошел к остальным, Хрящ в очередной раз напрягся. Среднего роста, довольно жилистый и крепкий, этот вновь прибывший в лагерь арестант явно отличался от прочих. Орлиный крючковатый нос, густые брови и пронзительные, скорее даже безумные глаза. Одет он был в черный суконный бушлат, перетянутый солдатским ремнем, ватные стеганые штаны и обут в довольно приличного вида яловые сапоги. Мужчина был без шапки, что позволило всем увидеть, что он абсолютно лыс. От этого арестанта, несмотря на его довольно скромные габариты, веяло неудержимой силой и смертельной опасностью. Хрящ в очередной раз почувствовал, как между лопатками течет холодная капля. Когда лысый заговорил с одним из стоящих возле «пятого», детиной в суконной шапке-бадейке, тот тут же услужливо закивал. Остальные новички тоже сгрудились в кучу. То, как прибывшие с последним этапом зэки слушали лысого, развеяло последние сомнения. Хрящ понял, что это и есть Баркас.

Когда молодой лейтенантик, проводящий перекличку, назвал его фамилию, Хрящ замешкался и лишь по прошествии нескольких секунд крикнул «здесь!». Лейтенант обругал его и продолжил. Спустя еще некоторое время Хрящ услышал, как Анжуец, стоящий неподалеку, спросил у Метелицы:

– Баркаса я узнал, здоровый – Лях, а остальных не знаю.

– Тот, что справа от Баркаса, это Мурлыка.

– Тот, что в папахе? – уточнил Анжуец.

– Он! Был «честный» вор, но скурвился, сука. Тот, что в надвинутой кепке, – Калган, остальных не знаю. Вон тот, что сапоги поправляет, Витя Валет, Бородатый Бабай – вроде бы бывший ротный старшина, остальных тоже не знаю, – вмешался в беседу стоявший рядом с Метелицей молодой налетчик из Питера Птаха.

– Что за них сказать можешь? – процедил сквозь зубы Анжуец.

– А чего про них говорить? Суки позорные! До дела дойдет, никого не пощадят.

В этот момент перекличка закончилась, и заключенных «седьмого» загнали в барак. Спустя примерно полчаса «седьмой» снова выгнали на мороз и начался шмон. Два десятка солдат лагерной охраны окружили выстроившихся в ряды зэков и велели им раздеться до исподнего. Потом всех обыскали, а одежду прощупали на предмет запрещенных вещей и оружия. Стрекотуна и ростовского вора Каркушу, у которых нашли ножи, тут же уволокли в ШИЗО. Остальных продержали на морозе не меньше часа, пока пятеро бойцов из охранки шмонали сам барак. Под