Дикий восторг (ЛП) - Сара Вульф

— Потому что она пронырливая, как яйца.

— Потому что она пронырливая, как яйца, — соглашается София.

— Шумная, как яйца, — продолжаю я.

— На самом деле яйца не шумят, но если потянуть…

— Ах, ла-ла-ла-ла! — кричу я, прикрыв уши. София смеется и садится на край крыши. Я осторожно опускаю руки и медленно направляюсь к ней. Заглядываю через край — высоко. Невероятно, смертельно высоко. Но, кажется, Софию это совсем не беспокоит. Она всего лишь спокойно колотит туфлями по зданию.

Чтобы она не чувствовала себя покинутой, я сажусь рядом с ней и робко перекидываю ноги. София что-то напевает себе под нос. Солнце собирается садиться: оно все еще яркое и полное, но устало опускающееся. Весь мир находится в покое. Или просто игнорирует нас. Он не знает, что мы существуем. Больные и выздоравливающие люди живут в разных мирах. Нормальный мир сфокусирован на том, чтобы жить, а наш сфокусирован на том, чтобы не умереть. А сидеть здесь — в нескольких дюймах от смерти? Это совершенно другой мир — третий мир. Между ними тонкая грань. Все очень хрупкое и может измениться из-за легкого ветерка, единственного слабого толчка.

— О чем думаешь? — спрашивает София.

— Глубокие, напряженные мысли. Такие глубокие, что как минимум две песни инди заслуживают этой глубины.

Она смеется и напевает громче. Вместе с ней, а может и на нее, начинает щебетать дрозд.

— Что у тебя на руке? — спрашивает она. Я моментально опускаю рукав.

— Ничего.

— Если бы это было ничего, ты бы не носила все время одежду с длинными рукавами.

— Это ничего, правда.

— Ты пыталась покончить с собой?

Удар. Дрозд перестает щебетать.

— Нет, — наконец произношу я. — Я сумасшедшая, а не глупая.

Тишина возвращается с удвоенной силой. Бремя каждого мира сейчас на этой крыше давит на двух девочек, сидящих на краю.

— У тебя когда-нибудь был секс? — спрашивает она. Резко, без всяких причин, я начинаю качаться. Она хватает меня за руку, а я задыхаюсь.

— Ты действительно пытаешься меня убить!

— Это просто вопрос.

— Но это не даст ответ на мой страшно важный вопрос об амнезии и Джеке!

— Я занималась сексом. — София теребит свое платье. — С Джеком.

— Превосходно! — Я чувствую, как мое горло сжимается, а глубоко в животе что-то переворачивается. Озадаченная такими бурными реакциями своего тела на ее слова, я делаю необычайно умную вещь: полностью от них отмахиваюсь. — Я имею в виду, что это хорошо для вас, правда! То есть. Превосходно! Надеюсь, это было замечательно! Вы двое замечательные! Вместе!

— Ревность тебе не к лицу, — смеется она.

— Ревность? Эм, ты пропустила ту часть, где Джек представляет собой гигантскую черную дыру в моем мозгу, а не реального человека? — Это поражает меня силой дюжины Годзилл, танцующих брейк-данс на руинах Токио. — Я… я…

— Нет! Ох, нет! Прости, я не хотела так тебя завести. Не думаю. Эм. Я точно не знаю, что между вами произошло, но последнее, что я слышала: ты и Джек были вовлечены в жестокое, эгоистичное сражение. А не секс.

— Звучит круто!

— Он сказал, что ты называла это войной, а иногда: «крестовым походом».

— Он, должно быть, сделал что-то действительно дерьмовое, если я использовала средневековую терминологию.

— Я не сомневаюсь, что у вас были некоторые недоразумения, — кивает она. — Он может быть холодным. Даже жестоким. Но Джек делает это не специально. Он просто игнорирует чувства людей в пользу логики и рациональности.

— Фу, — я высовываю язык. — Один из них.

— Он шантажировал тебя.

— Это стандартный ход в войне.

— Ты подложила ему в шкафчик марихуану, после чего его временно отстранили.

— Весьма неплохо.

— Он поцеловал тебя.

Я чувствую, как вся кровь отхлынула от моего лица вниз к ногам.

— Эм, да, нет…

— Эм, да, да, — исправляет она. — Эйвери сказала мне. Кстати, я совсем забыла тебя поблагодарить. Даже если Джек и не навещает меня столь часто из-за тебя, зато приходят Рен и Эйвери. Так приятно видеть их снова. Прошли годы. Знаешь, они чувствуют себя очень виноватыми.

— Постой-постой, притормози, пылающая попка! — вскакиваю я с края. — Ты говоришь, что твой бойфренд поцеловал меня?

— Я не знаю, поцеловал? — она наклоняет голову на бок. — Я доверяю словам Эйвери, даже если не могу ее простить, но твоей памяти я доверяю больше. Ты должна попытаться ее вернуть. Тогда мы обе узнаем правду.

— Если он меня поцеловал, ты должна… ты должна порвать с ним! Он подонок! И больше никогда со мной не разговаривай. Я еще хуже.

София смеясь, встает с края и кладет руку на мое плечо.

— Все в порядке. Откуда ты могла знать, что у него есть я? Ты была новенькой, а обо мне он много не говорит.

Внезапно моя голова начинает пульсировать, боль взрывается в области лба. Я с трудом дышу и массажирую виски, когда болезненные воспоминания возвращаются в изобилии. Лицо Джека, которое смягчается, когда он говорит о Софии. Шкатулка для сигар. Письмо с ее подписью. Его злость за то, что я сунула нос не в свои дела и попыталась узнать о Софии, настолько ощутима и холодна, что я чувствую себя насквозь промерзшей. Что-то, что произошло в средней школе. Бейсбольная бита. Поцелуй. Кто-то меня целует (Джек?), и осознание того, что у него есть София, все время звенит в моей голове.

— Айсис, ты в порядке? — нежно спрашивает София. Я обхватываю запястье девушки и сжимаю ее тонкую хрупкость своей рукой.

— Он говорил о тебе, — произношу я. — Я только что вспомнила. Господи, он не говорил о тебе много, но когда говорил… он был таким гиперопекающим. Таким колючим. Он хотел убедиться, что никто не причинит тебе боль. Он хотел… он хотел защитить тебя. Однажды я пыталась прочитать твое письмо, ну, то есть, я вломилась в его дом, чтобы сделать это, но, клянусь, только с хорошими намерениями. Он хранит их все в шкатулке из-под сигар своего отца в комоде. Они все в идеальном состоянии, можно сказать, что он заботится об этих письмах больше, чем о собственной жизни. Он застал меня, читающую одно из них, и так разозлился, я даже подумала, что он буквально зарубит меня. Зарубит меня вопросом. Вопросом: «ты хочешь умереть быстро или медленно?».

Лицо Софии розовеет, и она опускает взгляд на землю.

— Он любит тебя, София, — медленно произношу я. — Никогда не сомневайся в этом. Я, конечно, не помню большую часть о нем, но есть обрывок, который я только что вспомнила, и мои кишки без единого чертова сомнения говорят мне, что он любит тебя. А мои кишки никогда не ошибаются. Ну, за исключением тех случаев, когда у меня диарея. Вот тогда они действительно очень, очень ошибаются.