Золотая Ослица - Елена Черникова

Я вдруг вспомнила, что давным-давно, когда нас принимали в комсомол, а особо отличившихся - в первую очередь, то его-то не приняли по дурацкой причине: не хватило десяти дней до четырнадцатого дня рождения. Принимали в апреле, а он майский. Мне тоже не хватало нескольких дней, но я апрельская. Меня приняли, а его нет, и он даже заплакал тогда. Мне было так жаль, что я на пару недель чуть ли не влюбилась в него. Синдром рыжего Вовочки сработал. Но потом я быстро вернулась к своей основной боли по поводу Н и забыла комсомольца-неудачника.

А вот тут, на лавочке, вдруг вспомнила. Но промолчала. Он пошевельнулся у меня на коленях и вдруг показал рукой на небо.

- Что там? - спрашиваю я.

- Самолет, - отвечает он.

Мы расхохотались. Надо же, самолетики летают. Это было так здорово, так смешно, мы смеялись до самого моего дома, и даже когда он с извинениями сдавал меня моей бабушке - "...вот она, в целости и сохранности, принимайте, спасибо, извините, что задержал..." - мы и тогда, прощаясь, продолжали смеяться. Бабушка спросила - что это с нами. Мы хором - самолетики летают, и опять в смех.

Хорошо получилось. И человеку доброе дело сделала, и подруге своей, как позже выяснилось. Она, по его словам, все спрашивала, откуда у него такие умения. А он отвечал, что это все зависит от успехов самолетостроения в стране. Она не понимала, а он посмеивался.

- ...Ли. Вы определенно решили уморить меня голодом. Я не потерплю! - грозно заявил попутчик, и они вместе засмеялись.

- Я просто последовательна. А вы не переживайте. У вас вон книжка стынет недопрочитанная. Не теряйтесь, - подбодрила она.

- Ах так? Ну и вот вам. Стимулирую вашу память, мадам.

Четвертый

рассказ ночного попутчика

Дело было в кресле. Он и она. Точнее, она и он, поскольку три дня назад она лишила его девственности. Ей девятнадцать, ему девятнадцать. Не замужем. Холост.

Она лежит в глубоком мягком старинном кресле, поодаль полыхает камин. Очень тепло. Она голая. Он ставит ее левую ступню на левый подлокотник, правую - на правый. Поворачивает кресло к огню, садится на пол у ее ног и внимательно разглядывает ее устройство. Она наслаждается теплом, его любознательностью, своей позой. Ей очень давно хотелось набрести на такого любознательного. Она помогает ему рассматривать: подальше разводит колени, сама раскрывает вход в уже увлажняющуюся вагину. Он смотрит.

Раздевается, приносит таз и огромный кувшин, моется у нее на глазах. Тщательно вытирается длинным вафельным полотенцем, поглядывая на свою рвущуюся из кожи плоть, убирает воду, моет руки под краном в дальнем углу комнаты и подходит к креслу.

Она зажмуривается. За эти три дня она уже очень хорошо усвоила, какого зверя выпустила на волю.

Три дня назад, когда в ответ на его немую мольбу в зеленых глазах она разделась, то следом ей пришлось раздевать его, потом она легла на спину, притянула его к себе, в доброжелательно раздвинутые ноги, положила свои руки на его ягодицы и ритмом показала, как ему следует двигаться. Он, едва живой от страха, не мог ни говорить, ни кричать, он послушно подвигался так, как она показала, быстро расстался с огромной порцией спермы и свернулся у нее на плече, натянув на голову одеяло. Отдышавшись и отлежавшись, он отважился взглянуть ей в лицо.

Лицо оказалось очень красивым, гораздо красивее, чем всего несколько минут назад. Он подумал, что его дела не так плохи, если женщина так похорошела под ним. Он перестал бояться, он захотел ее с новой - более организованной - силой, он почувствовал свою власть. Он положил руку на ее бедро, словно спрашивая - готова ли она, - бедро послушно отодвинулось от другого бедра, он переложил руку на ее живот, храбро потрогал грудь и почувствовал, что ждать больше нет сил. Да и незачем: женщина красноречиво продемонстрировала ему свою абсолютную готовность и покорность. Он успел еще подумать, как жаль, что он так долго боялся начать...

Их третий совместный акт проходил уже на столе. Через час после первого.

Он был неутомим. Он уже позволял себе рычать, он даже попытался подержать глаза открытыми, но тут его не хватило.

Потом он, не зная куда еще девать свою могучую силу, хватал женщину на руки, подбрасывал, качал на руках, как ребенка, потом понес ее в ванну, выкупал, повернул спиной к себе, взял ее сзади, сатанея от восторга, потом еще раз посадил ее под воду и стал поливать из душа, поглаживая ее мокрую кожу свободной рукой.

Три дня он не мог остановиться. Он сходил с ума и проклинал свою недавнюю девственность. На третью ночь, взглянув на мирно спящую рядом женщину, он вдруг спросил себя, а как там, интересно, у других женщин... Сердце забилось от нового восторга: он теперь свободен, он не боится, он умеет! Теперь он может все! Он до утра не мог заснуть от распиравшего его счастья и свободы. Когда под утро женщина пошевельнулась и слегка задела его ребро, он сам, не спросясь, с легким усилием развел ее сонные ноги. Когда она проснулась, он уже основательно, до самого дна был размещен в ней и уже начинал свой неистовый ход. Она с улыбкой подумала, что если он взял ее спящую, то в ту минуту он, скорее всего, хотел уже просто женщину, хотел вообще.

В тот день в их отношениях появилась новая нота: он решил показать ей, что не лыком шит и кое-что смыслит в тонких вопросах. Он с таким упорством выдумывал все новые позы, с таким усердием разыскивал на ее теле всё новые чувствительные точки, как будто где-то в эфире незримо парила некая приемная комиссия за большим незримым дубовым столом для заседаний; и как будто на незримом зеленом сукне, или красном бархате, все равно незримом, лежит большая книга в мраморной обложке, а посередке высечено незримым золотом: "Инструкция". А в Инструкции перечислены пункты обязательной программы. И нет тебе никаких послаблений, никаких показательных выступлений, а все только обязательные: регулярная смена позиций, стимулирование эрогенных зон дамы, хоть тресни - оральные процедуры, вынь да положь закрытые глаза партнерши как показатель ее возбужденности и так далее. И если кто осмелится не поменять позу, а трахать свою любезную одним только старым казачьим, а иной и вовсе начнет дело безо всяких там прелюдий, а от одной только полноты чувств, - то нету таким проходимцам места в высшем незримом сексуальном свете. С такими манерами - только геенна.

И вот - полыхает камин. Очень тепло. Она лежит в кресле, ноги ее он распределил по подлокотникам. На данный момент его огромный сексуальный опыт дает ему право фантазировать и тут же реализовывать фантазию. За три дня их бурной любви он впервые спросил себя: а кончала ли его ненаглядная с ним хоть раз за три дня. Он категорически не в курсе - как это должно выглядеть, в каких ощущениях должно быть дано ему, а спросить у нее он не решается, поскольку боится выглядеть идиотом: что ж ты делал целых три дня, кроме как плясал на костях своей девственности...

Она же, похоже, не собирается предъявлять ему никаких претензий по этой части. Он спрашивает себя: по воспитанию или по неразвитости? Ответ не дается. Он решается на разведывательные действия. Он ненадолго входит в нее, потом уходит и пробует языком пройти тот же путь.

Она, сообразив, какие мысли привели его к этой ласке, старается не реагировать, понимая, что он не выдержит собственного альтруизма и, возбудив ее донельзя, кинется внутрь привычным способом. До сих пор она выдерживала эти три дня и три ночи только потому, что даже не пыталась кончать.

Вот тут и всплыла в очередной раз незримая Инструкция. Он словно перелистал ее и обнаружил "оргазм партнерши". И пошел на охоту. Он же честный парень. Она ему вон какое доброе дело сделала, в последний раз вспомнил он ее такт, решительную нежность, ее терпение и понимание. Но она обязана кончать! Раз уж она с ним. Кстати, почему она с ним? Чем он лучше других? Тут он совсем некстати вспомнил о других - но уже мужчинах. Зачем она взялась возиться с девственником? Сама она, судя по всему, давным-давно покончила с этим недомоганием. А еще он вспомнил, что неделю назад он видел ее на улице с другим. А как это у них? И все эти думы - прогуливаясь языком по ее распухшему покрасневшему клитору.

Поскольку он задумался надолго, она позволила себе отреагировать на его затею и поддалась опасному возбуждению. Она вдруг услышала, что стонет, она почувствовала, что уже хочет кричать, она пошевельнулась - вот-вот, осталось две секунды...

В этот момент он и обнаружил разницу; ему стало обидно, что кончик его языка очевидно победил конкурента, которым исторически более принято гордиться. Язык языком, но культ-то был фаллический? Фаллический. Она обязана кончать от его фаллоса, а не от языка. Это так, десерт для хороших и послушных, а в обязательной программе, как это в Инструкции: он вводит фаллос в вагину, двигается в ней, извергает сперму под дружные аплодисменты оргазма партнерши. И это главное.

Когда до оргазма партнерши оставалось две секунды, он решительно убрал все свое лицо от ее ног и ввел в обезумевшее от напряжения лоно то, что надо.