Не в плен, а в партизаны - Илья Старинов

Было темно, накрапывал мелкий дождь, и Добряков тихо полз по мокрой траве, понимая, что если обнаружат его, — он погиб.

Наконец он оказался в кустах и смог отдохнуть.

В городе гудели моторы каких-то машин и, что особенно его беспокоило, далекий лай собак.

В саду никаких признаков людей и собак не было. Приземлившись с парашютом, Добряков потерял ориентировку и теперь решил выходить в ту сторону, где было слышно меньше гудков машин, предполагая, что наибольшее количество машин или в центре города, или на автомагистрали. Бесшумно он подошел к ограде, но, услышав гул моторов, не стал ее преодолевать. Вскоре мимо прошла автомашина с затемненными фарами и высоким тентом. Не успела она скрыться, как Добряков услышал топот кованых сапог. У механика наготове были три гранаты и автомат с неполным диском патронов, но он замер и ничем не выдал своего присутствия. Взвод немцев прошел мимо летчика.

«Эх! — размышлял он, — некуда отойти, а то угостил бы гранатой, да полоснул из автомата, так мало кто и остался бы».

А понурые, видимо, усталые солдаты уже прошли мимо без всяких мер охранения. Они чувствовали себя в полной безопасности. Опять послышался гул мотора. Добрякову нестерпимо хотелось пить, и он возвратился к полуразрушенному дому, но воды не нашел. Подошел опять к ограде и, не заметив ничего подозрительного, тихо перелез через нее, быстро перебежал через улицу, перемахнул через другую невысокую ограду и очутился опять в саду. В глубине большого сада стоял одинокий дом. Через щели в ставнях пробивался яркий свет.

«Ну и муть, — думал Добряков. — Через улицу еще перебежал, а тут и по саду пройти нельзя, а мне надо спешить, чтобы к утру быть в лесу».

И он пошел вдоль ограды. Это хотя и увеличивало вдвое путь до следующей улицы, но было более безопасно, как он понимал.

Он шел медленно, останавливался и вслушивался. Когда подошел к ограде, выходящей на следующую улицу, которую ему нужно было переходить, он остановился и отчетливо услышал звуки вальса. Никаких признаков охраны не было видно. Иван Михайлович решил пойти к дому и поискать воды. Чем ближе он подкрадывался к дому, тем громче доносились голоса и музыка. Вот он заметил бочку под водосточной трубой. Жажда пересилила осторожность, пилот осторожно подошел к котлу и стал пить воду. Не успел он напиться, как открылась дверь, и из дома вышел немецкий офицер с женщиной. Гитлеровец включил электрический фонарик и лучи света стали блуждать по саду. Бежать было невозможно. Добряков замер на месте, готовясь к бою. Но, к счастью, его никто не заметил. Весело болтая, пара пошла к выходу.

Отсидевшись механик вышел к ограде, не заметив ничего подозрительного, перелез через нее и очутился на улице. Прислушался и тихо, но быстро, перешел через нее. Но следующая ограда оказалась настолько высокой, что ее он не смог преодолеть. Вдали послышались шаги и разговор — кто-то шел вдоль улицы. Деваться было некуда, и Добряков вновь пересек улицу, скрылся за оградой в саду, где он пил воду. Прошел вдоль ограды, пока напротив не кончился непреодолимый забор. Еще раз перешел через улицу, преодолел невысокую ограду и попал в другой обширный заросший сад. В нем он не обнаружил ничего подозрительного и быстро, никем не замеченный, дошел до противоположной стороны участка, но улицу перейти не удалось.

Впереди была видна высокая белая ограда и на ее фоне пилот заметил первый патруль. Он в раздумье остановился. Ночную тишину неожиданно нарушили душераздирающие крики, ругань, понукающие выкрики. Острый слух Добрякова отчетливо различал дорогие ему русские слова, переплетавшиеся со стонами и воплями. У механика по коже прошел мороз.

«Сволочи. Никак пытают», — подумал он.

Вскоре открылись массивные ворота, и вдали показались огни машины, из которой доносились слабые стоны и редкие громкие выкрики немцев. Выйдя из ворот, автомашина остановилась на дороге, всего в шести метрах от притаившегося механика. Затем появилась легковая автомашина, и страшный фургон поехал вслед за ней. Добряков оцепенел. На его глазах гитлеровцы увозили машину со своими жертвами, а он, вооруженный летчик, стоит, скрываясь в темноте и ничего не предпринимает для спасения несчастных, которые, возможно, направились на закрытой автомашине в свой последний путь. Когда страшные машины скрылись, потрясенный виденным борт-механик пытался выйти из сада, но безуспешно: по улице ходили то патрули, то машины. С ужасом он заметил, что рассветает. Длинная ночь для него прошла очень быстро. За всю ночь он только напился, да перешел из одного сада в другой. Если его не дождутся на сборном пункте, что он будет делать без карты, без продовольствия? Во дворе и в саду не было никаких укрытий, кроме зарослей кустарника.

Добряков выбрал наиболее густые кусты и в них расположился на дневку. Вскоре он почувствовал холод — особенно в тех местах, где одежда промокла. Добряков проложил между промокшей одеждой и телом оказавшуюся у него сухую газету, покушал остатки своего неприкосновенного запаса и свернулся калачиком.

День для него казался чрезвычайно длинным, точно земля прекратила движение вокруг своей оси. Но надо было лежать спокойно, чтобы ничем не выдать своего присутствия.

До полудня все шло хорошо, и он уже стал привыкать к своему положению. Чувствовалась слабость от усталости, нервного напряжения. Сухари были уже съедены, и приходилось жевать сочную, немного горьковатую траву. Хотелось спать, но он понимал, что это невозможно, и обдумывал разные планы.

В полдень находившиеся в соседнем доме гитлеровцы пригнали в сад лошадей и стали их пасти. Так близко Добряков видел солдат врага только на фотографиях, да пленных. А здесь они — живые, веселые, с оружием — находились совсем рядом и забавлялись с лошадьми.

Возможно, это были солдаты тылового транспортного подразделения, которые никогда не были в бою. Возможно, они имели детей, проклинали Гитлера и затеянную им войну. Но будь эти солдаты повозочными обоза 2 разряда, они для скрывающегося в зарослях Добрякова были не менее опасны, чем танкисты «тигров». Если кто-либо из беспечных на вид солдат по каким-либо делам зайдет в кустарник, где скрывался летчик то ему не спастись.

«Отправишь на тот свет одного-двух повозочных, на том все кончится и, пропал без вести», — думал Добряков. От таких размышлений у него сонливое настроение как рукой смахнуло.

Однако, к счастью для него, гитлеровцы по кустам не ходили, а побаловались и ушли из сада, оставив лошадей пастись. Наконец стало вечереть. Опять пришли коноводы за своими конями. И надо же было в это время одной лошади подойти к зарослям, где укрывался борт-механик.

«Неужели, — подумал он, — лошадь выдаст меня раньше, чем стемнеет и я вновь стану невидимкой?»

Добряков бесшумно подался в сторону лошади, ткнул ее хворостиной в голову, и та нехотя подалась назад и пошла прочь от кустов.

После наступления темноты пилот выполз из кустов и начал выбираться из сада. Надо было спешить в лес на сборный пункт. Сегодня истекал последний срок встречи. Он обошел стороной белую каменную ограду, откуда минувшей ночью неслись душераздирающие вопли. Только во второй половине ночи ему удалось выбраться на окраину.

«Куда идти дальше? Где лес? Сегодня я не попаду без карты на сборный пункт», — думал он.

Если раньше Добряков считал основной задачей выход из занятого противником города и явку на сборный пункт, то, выйдя на окраину, к концу ночи он уже потерял сроки и не рискнул пойти по неизвестной ему местности, опасаясь, что опоздал и рассвет застанет его там, где нельзя будет надежно укрыться. И он решил еще один день пробыть в городе. Его прельстил одинокий сарай. Ни собак, ни гитлеровцев вблизи не было. Сарай был открыт. Одна половина набита душистым сеном, вторая — соломой. Около сарая был аккуратно сложен металлолом. Сверху лежала пробитая осколками немецкая металлическая каска.

Добряков осторожно вошел в сарай и забрался в самый отдаленный угол, заваленный соломой.

Утром во дворе он услышал разговор, крики детей. Кроме венгров во двор, видимо, приходили и немцы. Их отрывистая гортанная речь ясно отличалась от венгерской. Среди обитателей двора он услышал приятный девичий голос. В сарай никто не заходил. Во второй половине дня утомленный Добряков не смог преодолеть дремоты и заснул. Во сне он был на полевых работах, молотил пшеницу, вдыхал замечательный запах свежей соломы. Проспал не менее пяти часов. Проснувшись, он вспомнил, что находится в тылу врага, и в душе выругал себя за беспечность. Было уже темно и тихо. Пилот подошел к двери сарая, но открыть ее не смог, она оказалась запертой снаружи.

С какой целью заперли сарай? Может, его заметили спящим и, заперли на замок двери, побежали сообщать гитлеровцам?

«Вот дурень, проспал», — подумал Добряков.