Море и берег - Евгений Войскунский

— И командовать не умею…

— Подучишься!

— А чего нами командовать? Мы сами с усами.

— Только не очень-то прижимай, слышь?

— А если прижму? — спросил повеселевший Толя. — Обижаться не будете?

— Стерпим!

Утром Толя сказал Троицкому, что согласен.

Из нагревательной печи вытащили докрасна раскаленный бимс. Он светится и кажется прозрачным. Мальчуган в больших рукавицах ловко подхватывает его длинными клещами; два рослых молотобойца обрушивают на пышущий жаром металл тяжелые удары кувалд, высекая при каждом ударе снопы искр.

Красные отсветы пламени играют на худеньком, в пятнах копоти лица мальчугана. В карих, чуть раскосых глазах тоже то вспыхивают, то гаснут золотые искорки. Из-под шапки выбились влажные завитки.

Это бригадир Устимов.

— Переворачивай! — командует он. И, схватив гладилку — железную палку с загнутым плоским концом, — начинает водить ею по бимсу. Еле поспевая за ним, бьют наотмашь, с плеча, по гладилке молотобойцы.

Пот градом катит со всех троих. Вытирать нет времени: нельзя дать металлу остыть.

Толя бросает гладилку, хватает деревянный шаблон, прикладывает его к бимсу то тут, то там. Дерево дымится и потрескивает, вот побежали по нему голубые огоньки. Но Толе уже ясно, где еще бимс нуждается в правке. Снова в его руках гладилка. Снова грохот и снопы искр…

— Загонял ты нас сегодня, бригадир, — говорит Кривущенко, бросая кувалду и садясь возле остывающего выправленного бимса. — Нет, уж лучше ты не ходи к нам на корабль. А то еще поставят тебя командиром отделения — это ж мы пропадем при такой строгости.

— Как швед под Полтавой, — поддакивает второй молотобоец, тоже матрос с тральщика.

— Зачем я к вам пойду? — отвечает Толя, сворачивая длинную цигарку. — Мне и здесь хорошо.

Уже вторая неделя, как он бригадирствует. Сразу же на него навалилось так много забот и хлопот, что Толя даже как-то не успел хорошенько подумать, получается у него или не получается. Работали с утра до ночи, а то и ночь прихватывали, если портовая давала электроэнергию, — и думать о чем-то другом, кроме правки бимсов и шпангоутов, просто времени не оставалось.

Внешне его отношения с ребятами почти не изменились.

Утром он обходил с графиком бригаду (Троицкий оставил в его бригаде одну молодежь) и говорил обыкновенным, не каким-нибудь там «бригадирским», голосом: «Леша, тебе сегодня вот это надо сделать. А тебе, Николай, такое сегодня задание…» И Леша, и Николай, и другие кивали, задавали два-три вопроса — каков срок, как с шаблонами — и принимались за работу. Принимался за работу и Толя. Днем он еще раз обходил бригаду. Вечером проверял выполнение дневного задания. Случалось, что кто-нибудь не укладывался в норму. Ну как тут быть? Не мог, не умел Толя сделать выговор тому же Леше, с которым не так еще давно, в ремесленном, они вместе гоняли в «казаки-разбойники». Скажешь ему, а он, пожалуй, обидится, пойдут разговоры: задается, мол…

— Не бойся требовать, — советовал ему Троицкий. — От требовательности не портятся отношения. Слишком добренький бригадир — тоже плохо, с ним считаться перестанут. И потом — договоримся так: ты будешь давать задание бригаде не утром, а с вечера. А то по утрам медленно мы раскачиваемся, всякие хождения, поиски инструмента. С этим надо кончать. Учись организовывать, бригадир.

Обходя как-то вечером бригаду, Толя подошел к Володьке Федотову, работавшему в дальнем углу цеха. Володька подбирал по маркам бракеты. С первого взгляда Толя увидел, что дневная норма далеко не выполнена. Зная, что Володька должен работать с напарником, он спросил:

— А где Авдеев?

Володька кивком указал на груду кирпича поодаль.

Там, подтянув колени к самому носу, похрапывал Леша Авдеев. Толя растолкал его.

— Ну, устал, — сказал Авдеев, садясь и потягиваясь. — Слабость у меня… Да чего ты на меня зверем смотришь? Я и всего-то полчасика каких-нибудь…

Миролюбивый тон Авдеева, однако, не смягчил Толю.

— А другие не устали? — отрезал он. — На других блокада не действует? А ну-ка вставай!

— Чего расшумелся? Тебе что, больше всех надо?

— Мне? — Толя шагнул к Авдееву, пинком отбросил попавшийся под ноги кирпич. — Не мне, флоту надо! Понятно? А я, как бригадир, с тебя требую!

— Ладно, ладно… Не кричи… Завтра нагоним, — промямлил Авдеев, поднимаясь.

— Не завтра, а сегодня! Не уйдешь отсюда, пока не закончишь работу! Понятно?

Авдеев промолчал.

— Это еще видно будет, — ворчал он, когда Толя ушел. — Много берешь на себя…

— Меньше разговаривай! — крикнул вдруг Володька Федотов. — Ты тут дрыхнул, а мне теперь всю ночь из-за тебя уродоваться? Напарничек!

Толя опасался, что после этого ребята станут косо на него поглядывать. Прислушивался к разговорам. Но нет, косых взглядов вроде не было. Сам Авдеев на другой день заговорил с ним, точно ничего и не произошло. И все же… Все же что-то переменилось. Это чувствовалось по разным мелким признакам. Чуточку быстрее шла работа там, где он появлялся. Утром в общежитии, когда он вставал, ребята тоже начинали поторапливаться. Даже шумный, беспокойный Кривущенко, которого все побаивались за острый язык, Толю слушался беспрекословно.

Вот с Володькой только Федотовым — не просто. Избегает Володька разговаривать с Толей. Не может, видно, забыть «дезертира». А Толе легко забыть «бегаешь харчиться»?

Вечером — производственное совещание у Троицкого. Толя сидит рядом с другими бригадирами, с заслуженными мастерами, — даже неловко.

— Бригадир Устимов, как у вас с внутренним набором?

И Толя, густо покраснев, встает и докладывает, как идут дела. В заключение он говорит:

— Мы всей бригадой думали и… В общем, решили сборку закончить на три дня раньше срока. И еще мы вызываем на соревнование все бригады.

Некоторые покачивают головой, другие одобрительно смотрят на маленького бригадира.

— Товарищ Свиридов, как вы? — спрашивает Троицкий. — Принимаете вызов Устимова?

Свиридов задумчиво теребит курчавую с проседью бороду. От его слова многое зависит: пожалуй, по опытности он только одному Кащееву уступит.

— Сделать, конечно, все можно, — говорит он неторопливо. — Да ведь смотря как сделать…

— Хорошо сделать, — говорит Толя.

— То-то и оно, что хорошо. Клепальные работы большие, конечно. Ну, если подналечь, то, конечно, можно. Поднажмем… Принимаю вызов.

— Мне нужно двенадцать сварщиков, — говорит бригадир Николаев. — Это самый минимум. Но если на то пошло, мы и всемером подналяжем.

Возвращаясь после совещания к себе в общежитие, Толя вдруг замечает, что лицо его овевает теплый ветер. Не то чтобы взаправду теплый, но — нет в нем привычней ледяной колючести. Оттепель, что ли, начинается?

А ведь скоро весна!.. Неужели стает снег, и кончится эта проклятущая зима, и деревья покроются зеленой листвой, и засинеет залив? Не верится как-то…

Дует в лицо теплый ветер. Снег не скрипит под валенками, и почему-то становится трудно передвигать ноги. Толя останавливается. Да что это? Такая слабость во всем теле, что руки до шапки не поднять.

Неужто он становится «доходягой», как Кащеев?

Испуганный этой мыслью, Толя пересиливает нахлынувшую неожиданно слабость, заставляет себя идти.

Что скажет бригада, если он свалится с ног? Никак нельзя. Завтра сборка начнется, сам же он вызвался до срока… И к Косте забежать надо, выкроить часок под вечер… Вот Костя — пересилил же. Не лежит теперь мешком, придавленный болью и мрачными мыслями. Сам встает теперь по нужде, плетется с палочкой. Глаза вот только… Ну, врачиха говорит, что восстановится зрение…

Ни-как нель-зя… Ни-как нель-зя… Бормоча в такт шагам, Толя идет меж сугробов по протоптанной дорожке, и оттепельный коварный ветер дует ему в лицо.

Вот и ладно — добрался до общежития. Сейчас и лечь можно. Отлежаться, отдышаться…

Он открывает дверь своей комнаты и чуть не носом к носу сталкивается с Леной.

От неожиданности он отступает назад.

— Заходи, заходи, чего ж ты, — улыбается ему Лена. Она сегодня не в ватных штанах, а в темно-синей юбке. Как она попала сюда?

— Ну-ка показывай свою тумбочку! — командует Лена. — Я уже у всех проверила, только ты остался.

Оказывается, она здесь как член комиссии по проверке санитарного состояния общежития.

— Да чего смотреть, — смущенно говорит Толя. — У меня там ничего такого нету…

Однако открывает тумбочку.

— Ай-яй-яй! — качает головой Лена.

— Я приберу… — говорит Толя, чувствуя, как горят уши.

— Зачем здесь валяются старые газеты? И гвозди какие-то… А здесь у тебя книги? Можно посмотреть? «Капитальный ремонт», «Пятнадцатилетний капитан»… — Она вдруг лукаво скосила взгляд на Толю. — А тебе сколько лет, Толя?