Путешествие на край комнаты - Тибор Фишер

Человек привязывает себя к шести грифам и сигает с утеса в надежде взлететь. Козопас становится королем, потому что он как-то так хитро сварил яйцо. В стране запрещен смех. Силья говорит, как хорошо подготовленный лектор: рассказывает о периодах «Большой злобы» и «Малой злобы», малоприятных отрезках финской истории. Я жду, что будет еще какая-нибудь «Досада средней паршивости» и «Раздражение по пустякам», но все ограничивается двумя злобами. Впрочем, я даже не сомневаюсь, что где-то что-то такое было. Хуже всего – это войны. В наличие имеются: шестидневные войны, десятидневные войны, тридцатилетние войны, столетние войны, Футбольная война, Притворная война, Бешеная война. Война Уха Дженкинса. Придумайте сами любое название. Наверняка где-то была – или будет – Война «А пока нас никто не видит, мы потихонечку сообразим войну».

На самом деле история – это сплошное массовое убийство. Маленькую страну норовят захватить страны побольше. Большие страны всегда ходят войной на маленькие, а если не ходят, значит, заняты внутренними делами: гражданскими войнами или погромами.

Приносят счет, и у меня глаза лезут на лоб. Это, наверное, самый дорогой ужин из всех, что я ела в жизни. Лондонские цены – предмет извращенной гордости всех лондонцев. Да, у нас тут кошмарная грязь, непрестанная сырость и вонь, все коммунальные службы работают так, словно нас каждый день бомбят вражеские ВВС, но мы можем позволить себе здесь жить, тогда как другим это не по карману. Мы держим марку. Мы готовы покорно принять наказание. Но все же приятно бывает узнать, что запредельные цены бывают не только у нас в Лондоне. Как-то оно греет душу.

Плачу официантке отдельно, но без чаевых: она была вежливой, предупредительной и расторопной, но не более того. Есть народы, из которых получаются выдающиеся официанты, но финны к ним не относятся. Комплимент?

Мика предлагает совместный поход в сауну, но меня ну никак не прельщает перед ним раздеваться. Разговор переходит на историю сауны. Мика рассказывает про музей сауны, где есть какие-то редкие фотографии 1890 года, на которых распаренные голые бородатые мужики катаются в снегу. Зрелище совершенно нелепое и малоэстетичное – как тогда, так и теперь. Я не жалею, что приходится пропустить сауну. Все равно это слишком уж туристическое развлечение. Силья с Туомасом собираются уходить. Вслух они этого не говорят, но я вижу, что оба немного волнуются за меня – что я остаюсь с Микой наедине. Мне очень понравились Силья и Туомас. Было приятно с ними пообщаться. Меня всегда очень радует, что на свете еще встречаются здравомыслящие и культурные люди.

– А еще меня угнетает, что у меня нет ничего, кроме маленького лесочка с молоденькими деревцами, который никто не покупает, потому что цены на древесину резко упали. – Мика пытается встать, собираясь для последнего решительного броска. На меня. В прямом смысле слова.

Я его не виню. Это традиционный прием – самец набрасывается на самку. Но меня поражает Микина наглость: он видит, что он мне не нравится, он плохо одет, он надрался в корягу, до состояния полного нестояния – и все равно лезет ко мне. Сейчас он вообще ни на что не способен. Даже на то, чтобы как следует подрочить. Его нетвердый прыжок – дань традиции. Самец должен набрасываться на самку. Вот мужики и наваливаются на тебя и пытаются влезть тебе в рот языком. И женщины сами виноваты, что спускают им это с рук. Хотя, с другой стороны, если бы мы ничего не прощали своим – и чужим – мужикам, мы давно бы все вымерли, как динозавры. Мужики, я так думаю, по природе своей не способны понять, что женщину совершенно не впечатляет, когда ей задают идиотский вопрос типа: «А у тебя есть парень?», после чего начинают браво раздеваться у нее на глазах, тем более если все происходит на кухне.

– Я не знаю дороги домой, – говорит Мика, когда я выталкиваю его за дверь.

– А есть кто-то, кто знает? – вздыхаю я.

Поднимаюсь к себе, включаю телевизор и пытаюсь практиковаться в произношении тех пятидесяти слов на финском, которые я знаю, но практиковаться как следует не получается, потому что почти все программы финского телевидения идут на английском, и эти программы я уже видела. Субтитры, правда, на финском, но они предельно минимизированы, хотя слово «адвокат» мелькает достаточно часто.

Новости – тоже на финском. В чем, кстати, прелесть любых новостей? В том, что всегда можно сообразить, о чем идет речь. Даже не прибегая к помощи тех пятидесяти слов на финском, которые ты знаешь. В новостях всегда говорят об одном и том же. Например, там всегда есть раздел «Большой Босс сегодня сказал». То, что сказал Большой Босс, как правило, так или иначе подпадает под категорию «мы обязательно усовершенствуем, поднимем и наладим»… или «мы уже усовершенствовали, подняли и наладили». Потом, если это демократическая страна, приводятся критические высказывания боссов помельче, которые обязательно поливают друг друга грязью; если страна недемократическая, то критические замечания опускаются, а грязью поливают уже иностранцев или некое меньшинство, неугодное правящей партии.

В новостях всегда много сюжетов на тему политики, потому что на телевидении явный избыток политических журналистов, и еще потому, что в любой стране непременно найдется хотя бы один нехороший политик, которого все критикуют и которому уже лижет пятки пламя большого скандала. Плюс к тому сообщения о бедствиях и катастрофах. Порядок сюжетов, как правило, определяется географической удаленностью. Друзья репортера: голод, пожары и наводнения, эпидемии ежиного бешенства и заплаканные пострадавшие, которые обязательно присутствуют в кадре, потому что журналисту хочется показать себя: какой он участливый человек и как он умеет сочувствовать чужому горю, – зато телезрители у экранов чувствуют себя последними сволочами, потому что их дом еще не сгорел. Потом есть еще войны непременным участием хмурых бородачей с автоматами с магазинами в форме банана. Цены – тоже хорошая тема для новостей, потому что они либо слишком высокие, либо, наоборот, слишком низкие, то есть всегда причиняют какие-то неудобства. То же самое с иностранной валютой: курс либо слишком высокий, либо слишком низкий. Я не помню ни одного новостного сюжета про цены, в котором бы говорилось, что цены как раз такие, какие надо.

И разумеется, если в теленовостях освещают событие, о котором ты хоть что-то знаешь, сразу понятно, что весь сюжет – полная чушь. Во время последних хороших волнений в новостях показали лишь интервью с организаторами беспорядков, которые обстоятельно объяснили, что это полиция принудила их поджечь магазины и ограбить спортивный универмаг. Почему-то никто не взял интервью у владельцев разграбленного универмага и сгоревших магазинов.

И еще я никак не могу понять, почему все новостные программы – или все новостные программы, которые видела лично я – всегда идут ровно десять минут, или пятнадцать минут, или полчаса, или час независимо от того, случилось что-нибудь интересное или нет. Мне кажется, это был бы хороший и свежий ход, если бы диктор сказал, что сегодня ничего выдающегося не произошло, разве что груз белокочанной капусты остался непроданным, так что давайте посмотрим мультфильм; но нет, они будут тянуть бодягу все отведенное под программу время и рассказывать, в сущности, ни о чем. Ничто, изображающее из себя нечто.

Зачем нам вообще нужны новости? Вот в чем вопрос. Люди, которые даже не знают, кто у нас входит в состав правительства, все равно смотрят новости. Почему? Может быть, это дает им возможность составить определенное мнение по неким вопросам? Или снабжает их темами для разговоров? В конце концов каждому хочется проявить себя личностью проницательной, здравомыслящей и справедливой. Большинство граждан, отложив утреннюю газету, чувствуют себя вполне подготовленными к тому, чтобы править миром.

Откуда бы взяться чему-то, если нет ничего? И разве такое бывает, чтобы ничего не было? Или нечто – это просто замаскированное ничто? Всякую новость можно придумать, не выходя из комнаты. И докопаться до сути тоже, наверное, можно – опять же не выходя из комнаты. Меня всегда раздражали диггеры, которые заявляют, что они лезут под землю с целью обнаружения тайных устоев общества, потому что на самом деле никаких таких целей у них нет и в помине. Они ужасно гордятся собой и обзывают себя копателями, хотя ничего не копают, и лично мне они представляются неудачниками (причём в худшей их разновидности), эти богатенькие детишки, которые бесятся от безделья. Но как узнать, что с тобой не случилось чего-то подобного?

Это как звук своего собственного храпа. Знаете, наверное, загадку: «Что человек никогда не слышит?» Ну вот.

Силье с Туомасом я понравилась, это было заметно, но в то же время я видела, что их немного смущает вся эта затея. Они не совсем понимали, в чем тут прикол. Они приняли мое приглашение на ужин, но для них это было как маленькое сумасшествие – забавное приключение на отдыхе в Лондоне. «Нас пригласили на ужин к одной странной женщине, чтобы устроить хозяйке типичный финский вечер. Все было мило и славно, но как-то чудно».