Как закалялась сталь - 2057 - Елизавета Огнелис

как Марат, сколько себя помнил, всегда был рядом со старым штурмовиком. Они вместе сидели дома, когда Марат болел. Прадед отводил и забирал из детского сада. Летом они ехали в деревню, в эту самую. И снова были вместе - в лесу, в огороде, у верстака в сарае.

В деревне прадеда всегда звали "на убой". Тогда, десять лет назад, многие держали поросят, баранов, кур, кроликов. И многие просили помочь именно прадеда, особенно если зверюга была огромной.

Михаил Александрович заходил в темноту загона, садился на табуретку. Ставил на пол тазик с варевом. Когда подходил огромный хряк, прадед трепал его за уши, гладил. Потом доставал из кармана свой нож, специальный, который он звал - "Белка". Сделан этот нож был из тонкого трехгранного напильника. Лезвие мягко уходило под лопатку, и огромное животное умирало, тихо и совершенно беззвучно.

Дядя Миша почти всегда брал правнука с собой.

Смотри где у него сердце, достать надо до него, - говорил спокойно прадед. - Спереди туда не доберешься, чуть не так - ушло по ребру. Или не под тем углом. Горло тоже нельзя - очень шумно воздух уходит. Булькает. А вот так если делать, то человек напрягается. Думает – пересилю. Только челюсти крепче сжимает.

Да, так и сказал – человек. Именно после этой фразы Марат вдруг осознал, рядом с кем он находится, и кто все эти годы его оберегал. И почему у старого напильника есть имя.

И вот уж прадед «тварью дрожащей» точно не был. Был бы жив Михаил Александрович, и ситуация сложилась бы совершенно по иному. В деревне появилась опасность. Сумасшедший с ружьем. Или агрессивный пьяница-пастух с собакой. Значения не имело. Собака могла схватить Илью не за ногу, а за горло. Она была опасна. Как опасно ружье в руках психопата. Старый штурмовик выслушал бы всех, посидел бы немного в тишине, вышел на улицу, и стал бы на земле и законом, и судом, и наказанием.

Марат никогда не боялся прадеда, даже когда тот напивался, порой очень сильно. Не пугался, а даже наоборот - его любовь к прадеду становилась ещё больше.

А потом - инсульт. Прадед сопротивлялся долго, несколько месяцев. Лежал в кровати с перекошенным лицом, почти ничего не соображая, обрастая щетиной и пролежнями. Видимо, там, далеко наверху, долго совещались - куда определить этого страшного человека, и стоит ли его вообще забирать. Только за час до смерти он очнулся, лицо его вдруг выровнялось, и, по словам бабки, он сказал следующее:

Слышь, Фаина, не в тягость. Сходи на улицу, найди девку, да такую... красавицу... Объясни, она не откажет. Хочу последний раз за женскую сиську подержаться.

Прабабка от такого громко вскричала, и обрушила на голову прадеда ураган ругательств. Которые он спокойно выдержал, и произнес последние слова:

Ладно, не пыли, карга старая. Уж и попросить нельзя...

После чего закрыл глаза, но уже насовсем. По воспоминаниям прабабки (умершей следом, в тот же год) - Михаил Александрович ходок тоже был ещё тот, под стать Пушкину.

Он всегда говорил Марату:

Главное в нашем деле это спокойствие, тренировка и подготовка. Если ты спокоен, хорошо тренирован и заранее подготовился… Если знаешь, что и как должно быть сделано - любая задача тебе по плечу.

У прадеда было много умений. Он действительно умел ходить по лесу совершенно бесшумно (это в кирзовых то сапогах!). Но мало того, он и в открытом поле мог пропасть из виду. Вот только что его фигура маячила впереди, в двадцати шагах. И вот - он пропал. Хоть глаза протирай. И снова появился. Марат только после длительных наблюдений заметил, что прадед клонился к земле только тогда, когда налетал порыв ветра. Упругий воздух нагнёт траву - и прадед следом, как будто и его давлением пригнуло. И вот в такие моменты он и пропадал, сливался с реальностью.

Страх - это незнание, - говорил Михаил Александрович. - Вот в кустах что-то шевелится, и тебе страшно. Увидел кошку, получил знание - и куда только страх девался. Теперь дело за решительностью…

И Марат решился.

Он продумал - что надо взять. Нашел старый толстый дедовский брезентовый костюм – рабочую куртку и штаны. Которые, как ни странно, пришлись ему почти впору.

Взял «Белку». В рюкзак положил несколько камней, ножовку по дереву, обычный нож. Спрятал всю экипировку в подвале. Несколько раз прошел по маршруту, выбрал место. Вся подготовка заняла у него около десяти дней. Ведь Геннадий на следующий же день исчез из деревни, его недельная смена подошла к концу. Что, если честно, было только на руку Марату. И разговоры утихнут, и времени на подготовку навалом.

Далеко за полночь, когда мертвенная тишина легла плотным одеялом на деревню, а луна уже клонилась к закату – он выскользнул из дома.

Все готово. Шансы небольшие, но есть. Один шанс из четырех – что собака его убьет. Еще один шанс – что он сможет убить собаку. Есть шанс, что он ее ранит, и она просто убежит. Есть и тот шанс, что бежать, с криками, - придется ему. Но последний вариант лучше бы отбросить, и даже не думать…

Марат глубоко вздохнул и сказал, ровно и спокойно:

Иди сюда, тварь...

Он знал, что Альма его услышит. И её страх пропадет. Она поймет, кто перед ней, что боятся нечего, и лай поднимать тоже. Ведь собаки лают, когда пытаются напугать свой страх, а когда его нет - зачем лаять?

Собака исчезла, зато появилась огромная тень, которая невероятно быстро приближалась к мальчишке. Марат, пригнувшись и выставив обмотанную брезентом руку - попятился назад. Не быстро. Ещё не хватало упасть, запнувшись об кочку. От вида приближающегося бесшумного зверя он сам чуть не заорал от ужаса, но взял себя в руки. Отступать некуда. Пора бороться.

Собака чуть притормозила, она не хотела нападать. Перед ней был человек, а на людей не нападают просто так.

На, жри! - сказал вдруг этот человек. И Альма с готовностью ухватила его за руку.

Марат почувствовал, как собачьи клыки почти прокусили куртку, и тихо свистнул. Так начинались все его схватки, вот уже много лет - по судейскому свистку. И тотчас же что-то поменялось. Грудь человека, который противостоял в темноте ночи собаке - стала работать как кузнечные меха - равномерно и мощно. Движения стали резкими и быстрыми. Марат ничего не слышал, тело боролось само по себе, а он словно возвышался над схваткой. Вот собака рванула