Мои друзья медведи - Валентин Пажетнов

С вечера тщательно просмотрел намеченный маршрут на карте-схеме, перебрал и уложил в рюкзак вещи так, чтобы во время ходьбы ничего не стучало и не скрипело. Утром, едва наметился рассвет, мы тронулись в путь. Уходили по хорошо набитой тропе через поляну, которая медвежатам была знакома до мелочей. До самой поляны Тоша бежал впереди. Но как только мы ее прошли, пристроился сзади и следовал за мною, не отставая дальше 5–6 метров, – сказывалось незнакомое окружение. По шатким мосткам перешли речку Межу. Межа, крупный приток Западной Двины, здесь, в верховье, текла узкой, извилистой лентой чистой воды. За рекой лежал широкий луг. Седой от легкого, чуть стелющегося над самой землей тумана, луг бархатной скатертью разбежался перед нами, весь расшитый желтыми пестринами цветков лютика, матово-сиреневыми колокольчиками, белыми блестками крупных ромашек. Целостность его покрова нарушал только наш след: смятая трава со сбитой росой тянулась темной, выделяющейся полосой. В один миг и я, и Тоша насквозь промокли. Брюки липли к коленям, неприятно холодили ноги, Тошу излишки влаги, казалось, нисколько не беспокоили – он лез в самые густые заросли травы, которые обливали медвежонка крупными холодными каплями росы. Наконец, в разрывы между деревьями проглянуло солнце. Широкие светлые лучи его, приглушенные дымкой, пошарили по лугу, ближайшим деревьям, и вот ярко-желтый диск выплыл из-за леса, заливая все вокруг теплом и светом. Роса, повисшая на кончиках волос медвежонка, вспыхнула, переливаясь маленькими звездочками, отчего Тоша, оказавшийся от меня как раз напротив солнца, показался сказочным существом, одетым в легкую, серебристо-прозрачную одежду! Но вот он проскочил мимо и сразу потух, стал обыкновенным темно-коричневым медвежонком.

Первая проба новой пищи

Двигались мы медленно. Тоша неутомимо бегал по сторонам, понемногу ел траву, лазал на деревья и развил такую бурную деятельность, что я едва успевал делать записи. Яркие цветы явно привлекали внимание медвежонка: он несколько раз срывал, жевал, но тут же выплевывал цветки лютика едкого и ромашки, зато с удовольствием съел цветки-колокольчики гравилата речного и невзрачную метелку щавеля. Брал он в рот и чем-то выделяющиеся камушки, и затащенные на поле ветром, выбеленные дождями и солнцем сучки, обследовал торчавшие из земли кочки. Было видно, что Тоша пытался определить «на вкус» различные попадавшиеся ему предметы. Он пользовался методом проб и ошибок, отбирая, таким образом, съедобное. Выходя из дома, я не был уверен в том, что мы с Тошей пройдем намеченный пятнадцатикилометровый маршрут за один день. Путь наш пролегал по полям, по лесу, пересекал небольшие полянки, тянулся вдоль ручья, пересекал болото. Хотелось посмотреть, как будет вести себя медвежонок в разных ситуациях. Но какая-то особая легкость в движениях, постоянно высокая активность и любознательность медвежонка в продолжение первых двух часов пути рассеяли мои сомнения, и я решил пройти с ним до избушки.

В первую половину дня медвежонок так освоился с окружающей обстановкой, что начал убегать от меня в сторону на 20–30 метров. Забегал в лес, в кустарник, один раз забрался в глубокий овраг, но нигде не задерживался долго. Выбирался обратно и сразу же искал меня глазами – боялся потеряться. Если я стоял на месте или медленно перемещался на пять-десять метров в сторону, это не вызывало у малыша беспокойства. Чуть удостоив меня взглядом, он тут же отбегал в сторону, чтобы заняться каким-то своим делом. Но стоило пойти прочь, как уже после первого десятка шагов медвежонок бегом догонял меня, пристраивался в след и шел сзади, выдерживая дистанцию в 5–6 метров. К вечеру Тоша разрыл несколько кротовин и один муравейник. На небольшой елке обнаружил пустое гнездо дрозда и долго возился с ним, пока полностью не разрушил. Он научился переворачивать небольшие камни, что-то выискивая под ними.

Лишь к одиннадцати часам ночи мы добрались к намеченному месту – кордону «Стуловский остров». Уже у самой избушки у Тоши вдруг проявился аппетит. В наступившей темноте нельзя было разобрать, чего и сколько он съел, я ничего не мог записать в свой дневник, а он все никак не хотел уходить с полянки. Пришлось несколько раз позвать его, подавая позывной сигнал, так как усталость от прошедшего дня давила на плечи беспричинно потяжелевшим рюкзаком. Хотелось есть и спать.

Старая изба на кордоне состояла из двух половин. В одной остался Тоша, а другую занял я. Мне показалось, что я только-только заснул, как меня разбудил шум: в соседней половине гремел обломком доски, колотил лапой в дверь медвежонок. Часы показывали ровно три. На северо-востоке едва наметилась светлая полоска рассвета, а Тоша уже просился на свободу. Мне не хотелось выпускать медвежонка одного, оставлять без наблюдения. Наскоро одевшись и закусив, я вышел из дома, на ходу умываясь холодной росой. Сна как не бывало. Тоша деловито осмотрелся и, осыпая густую росу, нырнул в заросли ближайшего кустарника. Через минуту он выбрался на чистое место, встряхнулся, веером рассеивая во все стороны капли, и принялся копаться в полуразрушенной куче дров, переворачивая старые гнилушки. Пользуясь передышкой, я заглянул в комнату, где он сидел ночью. В углу обнаружил четыре аккуратные кучки, которые собрал в полиэтиленовый мешочек, а когда стало совсем светло – разобрал фекалии. Они почти полностью состояли из растительных остатков, но были среди них и два гладких камешка размером 2x1 сантиметр, свежая и старая хвоя ели, кусочек тонкой полиэтиленовой пленки (возможно, из-под упаковки сигарет) и обрывок цветной тряпки. Где он мог подобрать столько мусора, я не мог понять – здесь ходит очень мало людей.

Весь день мы провели в урочище «Стуловский остров». Побывали на болоте «Катин мох», на речке Жукопе, которая течет отсюда в Волгу. Походили по ольшанику, где под каждой кочкой хлюпает вода, по чистым соснякам, по ярко-зеленому, заросшему молодой травой сенокосному лугу. Тошу интересовало все. Увидит пенек, выделяющийся на ровном моховом ковре болота, – обязательно подойдет к нему, потрогает лапой, а то и вовсе разрушит, растрясая вокруг желто-коричневую пыль насквозь прогнившего пня. Если взлетит рябчик – не спеша подойдет к тому месту, долго крутится, нюхает. Было видно, что запах птицы вызывал у него особый интерес.

Купание

Забавно вел себя медвежонок на реке. Жукопа в том месте мелкая. Вода то не спеша катится по дну, сплошь усыпанному круглой галькой, то журчит на перекатах, пробирается между крупных валунов, оставляя на крутых поворотах намытые из песка желтые косы. А то совсем затихнет в черном, нешироком омуте, обрамленном ожерельем свисших к самой воде ракитовых кустов. Тоша как увидел речку, тут же в нее полез, зашел в воду по брюхо, сопя и покряхтывая, лег так, что снаружи остались торчать только нос да уши. А потом и вовсе макнулся, ошалело вынырнул, затряс головой, стараясь освободиться от попавшей в уши воды, подпрыгнул и стал бегать и неистово бить по воде лапами. Но вскоре успокоился и опять лег, поближе к берегу – тут было мельче. Вода доставляла ему особое удовольствие. Погрузив морду по самые уши, он жмурил глаза, пускал пузыри, шумно фыркал, тряс головой, тучей рассыпая брызги. Было смешно смотреть, как малыш с серьезным видом пытался подцепить когтистой лапой круглый скользкий голыш. Камешек не поддавался и каждый раз, когда медвежонок чуть приподнимал его над водой, выскальзывал. Тошка не отчаивался и вновь принимался терпеливо его вылавливать, но сколько ни старался, так и не поднял камешек над водой. Потом скособочился, выставляя вперед правое плечо, бросился бегать по речке, бил по воде лапами, поднимая целые фонтаны воды. Не скоро мокрый, уставший медвежонок вышел на берег. Он часто дышал, как будто пробежал хорошее расстояние. Оглядываясь по сторонам, неторопливо вышел на теплый, прогретый солнцем песок. Растянулся на нем животом вниз, смешно вывернув задние лапы вверх подошвами, и затих. Пользуясь неожиданно предоставленной мне возможностью, я стал быстро записывать в дневник только что наблюдавшееся поведение медвежонка. Не успел я закончить свои записи, как Тоша уже вновь помчался по песчаной косе, взрывая лапами рыхлый песок. В одном месте остановился и принялся копать в песке ямку. Копал старательно и долго, пока не добрался до самой воды. Что он там нашел, я не обнаружил. Скорее всего это была своеобразная игра, ради удовольствия. Целый час Тоша провел у реки, потом отошел от берега, отряхнулся и стал скусывать молодые побеги осоки, выгрызая в нижней части стебля сочную сердцевину. Мы бродили с Тошей до позднего вечера.

День принес много свежих впечатлений, интересной информации. Поздно ночью мы добрались до кордона. Медвежонок казался бодрым и свежим, все так же перебегал с одного места на другое, а я едва не валился с ног от усталости и, кое-как приготовив постель, сразу уснул. А в три часа в соседней комнате уже опять гремел Тоша, и мне ничего другого не оставалось, как выходить с ним наружу. И еще один день мы ходили с Тошей, выполняя намеченную программу. За время похода медвежонок несколько раз попрошайничал. Он подходил ко мне, садился рядом, делал унылую, грустную физиономию и принимался нудно, ритмично стонать: «ы-ы-ы-м, ы-ы-ы-м, ы-ы-м…» Я отходил в сторону, и этого было достаточно, чтобы он переставал ныть. Тоша, казалось, тут же забывал о попрошайничестве и стремглав несся по лугу к ближайшему дереву, карабкался на него, потом спускался, затрачивая на это считанные секунды, и бежал дальше. Игра его, начинавшаяся внезапно, так же внезапно обрывалась, и только что резвившийся малыш уже расхаживал между кочек, поедая по-весеннему ярко-зеленые побеги пырея ползучего. Каждый раз в полдень Тоша спал около часа, прижавшись к моим ногам, а я, пользуясь передышкой, приводил в порядок свои торопливые записи.