Песчинка на ветру - Щурова Светлана

– Мне так нравятся её глаза, – Валерия погладила кота, тёршегося уже минуты две у её ног, – медово-карие, миндалевидные! И прямые волосы до плеч, тёмного, почти чёрного цвета. Она словно сошла с картины Ремзи Таскирана – настоящая восточная красавица! – она взяла кота на руки. – Слушать она умеет, это ты верно заметила. Мне и её слушать нравится. Да, иногда она захлёбывается словами, но ведь все – по делу. Она не просто так тараторит, всё у неё всегда с умом… Так всё-таки, мам, мы начали-то с тобой про святки!

– А, да, меня в этом возрасте тоже влекло и волновало будущее. Так же в святки мы гадали с подружками. Ничего не меняется. Девушки во все времена одинаковые – сентиментальные мечтательницы! Я тогда хотела уйти к соседке, но вы так настаивали, чтобы я осталась… Милые мои! Помню, гадали по муке, по серебряным ложкам, по воску на воде. Но ты ведь имеешь в виду другое, верно?

– Да, мамуль. Я всё время думаю о той ночи. Ведь я видела и потом описала в зеркальном коридоре именно Максима! А мы тогда не были знакомы… Даже как-то становится жутковато от этого. А помнишь, когда мы с девчонками стояли на балконе и я спросила незнакомца, проходящего мимо, как его имя? Ты помнишь, что он мне ответил?

– Ну, милая, это судьба!

– Мам, неужели всё это – правда? Действительно есть судьба? – Валерия серьёзно посмотрела на мать.

– Солнышко моё, конечно, есть! И твой случай это доказывает. Ты же не думаешь, что всё в жизни хаотично? В нашей жизни есть определённый порядок, законы, нам не ведомые, но от этого не менее действенные. Твоя судьба была предопределена ещё до твоего рождения, понимаешь? Мы иногда можем чуть-чуть приоткрыть завесу и увидеть будущее. Кто-то не придаёт этому значения, кто-то, наоборот, во всём видит некие знаки судьбы. Но суть не в этом. Порядок нельзя изменить. Невозможно спорить с судьбой! Это, конечно, моё сугубо личное мнение. Ты можешь попробовать доказать обратное, но пойми, мы – лишь песчинки в этом огромном мире. Как может песчинка сопротивляться силе ветра? Вот именно – никак. Иди ко мне, моя маленькая наивная девочка! – Нина Александровна протянула руки.

Валерия села рядом с матерью, отдалась в родные объятия и положила голову ей на грудь.

Лейтенант Бахарев поднимался по заплёванной лестнице хрущёвки следом за участковым. Капитан Корнеев, коренастый мужичок предпенсионного возраста, в засаленной форме, тяжело дышал и задерживался на площадке после каждого пролёта лестницы. Сегодня он позвонил к ним в отдел прямо с утра – кто-то из местных забулдыг похвастал ему, будучи в состоянии между «в дрова» и «под газом», что в восемнадцатой квартире лежат автоматы. Как – откуда узнал? Скорее всего, у обладателя арсенала так же по пьянке развязался язык.

«Синька до добра не доводит», – подумал лейтенант, глядя себе под ноги.

– Всё, на месте. Восемнадцатая, – тихо сказал капитан.

Старлей, старший оперуполномоченный и начальник Макса, протиснулся вперёд и, обращаясь к участковому, так же тихо попросил:

– Иваныч, ну, ты знаешь, давай!

Стук в дверь.

– Кто, мля? – женский голос.

– Проверка паспортного режима, участковый капитан Серебряков.

Невнятное и злое бурчание, щелчок замка.

– А фули вас так много?

– В сторону отошла! Гражданка Макарова? Паспорт готовьте. Кто ещё в квартире есть?

Макс следом за старшим прошёл в тесную прихожую. Воняло перегаром и гнилыми тряпками. Похоже, что в последний раз тут убирались предыдущие жильцы. Если бы не табачный дым, слоями стелившийся в спёртом воздухе, его бы просто вырвало. «Нельзя в такие адреса прямо с улицы заходить. Надо сначала в подъезде кошачьей мочой подышать, привыкнуть», – подумал он.

Однако Иваныч, похоже, чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он решительно вошёл в единственную комнату и по-военному гаркнул:

– Подъём! Строиться!

Макс увидел из-за его спины, как с помойного вида дивана, застеленного таким же ковром, поднялись три тощие фигуры. Укурки, не иначе. На глаз он дал бы им по четыре года анашистского стажа. Очень действенная «диета».

– Паспорта готовим, граждане тунеядцы.

Граждане выглядели растерянными. Не пьяными, не накуренными, но в то же время какими-то странно ошеломлёнными. Они, как в замедленном кинофильме, начали шарить себя по карманам, метаться то туда, то сюда, нарочито громкими голосами, с притворной весёлостью, спрашивая друг друга, где что лежит.

– Слышь, Макс, чую, неспроста они какие-то нервные, – тихонько сказал старлей. – Иди-ка, возьми на кухне стульчик и глянь на антресолях, чё там.

Максим прошёл на кухню, столкнувшись с гражданкой Макаровой, уже державшей наготове паспорт в грязноватой обложке, изображавшей доллары. Американский президент презрительно и высокомерно посмотрел на лейтенанта.

– П-простите, мне стул нужен.

– Табурет, – машинально поправила его гражданка и вдруг как-то съёжилась. – А чего?

Макс решил, что пора брать пример со своих нагловатых старших товарищей.

– Макарова, пропустите! – сказал он каким-то чужим голосом, стараясь придать ему как можно больше грубости.

Она подчинилась.

Снизу сиденье деревянного табурета было покрыто какими-то липкими наплывами. Максим решил, что не хочет знать, что это. Он сжал пальцами самый край сиденья и перенёс табурет к антресолям. Встал, открыл полуотвалившийся шпингалет и заглянул в пыльную темноту. Оттуда пахнуло чем-то неприятным и неуловимо знакомым.

– А чё он туда лезет, э! – услышал он возмущённый голос одного из троицы в комнате.

– Паспорт, мля! – рявкнул старлей. – Стоять-молчать-бояться! – он положил руку на кобуру.

Максим вернулся к осмотру пыльной темноты, и вдруг в голове мелькнула догадка. Запах. Консервационная смазка! В такой приходит в воинские части новое оружие! Он решительно сунул руку дальше, чем мог дотянуться взглядом. Рука нашарила мешковину. Он вытянул на свет длинный тяжёлый свёрток, оглянулся на комнату. Троица стояла, застыв в каких-то неестественных позах. На долю секунды зависла тишина. Тут свёрток с характерным металлическим звяком лёг на табурет.

– На пол лицом вниз! – старлей мгновенно достал из кобуры пистолет.

Парни с окаменевшими лицами подчинились. Участковый Иваныч, явно не ждавший такого поворота, остолбенел. Спустя несколько секунд он разморозился и вытянул из кармана кольца наручников.

После щелчка стального браслета на последнем подозреваемом и звонка в дежурную часть развернули свёрток. Пара абсолютно новых АК-74 в заводской смазке. Четыре снаряжённых магазина. Какой-то неказистый пистолет-пулемёт, в котором старлей, побывавший в чеченских командировках, опознал Борз.

Смеркалось. Максим шёл по центральной улице города. Остановился у витрины «Детского мира». Его взгляд приковала к себе небольшая кукла в коротеньком платье. Вытянув пухленькие ножки в белых носочках и розовых туфельках, она сидела между огромным плюшевым медведем и пушистым зайцем, держащим в лапе морковку. Свет в витрине, словно пойманный её глазами, отразился чистейшим изумрудом. «Живые! Они живые! Глаза Леры!» – подумал он.

Шаг в сторону – и очарование исчезло. Он видел лишь подобие человеческих глаз – застывшие в одном положении, с неподвижным зрачком на таком же неподвижном лице. «Как детям не страшно смотреть в неживые стеклянные глаза? – мелькнула у него мысль, и по спине пробежал холодок. – Или они так же, как и я, нечаянно поймав отражение света, надеются на чудо?» Мысль закружилась и остановилась на настоящих зелёных глазах и их обладательнице. «Девственница! Она ещё и девственница! Она будет моей, только моей и больше ничьей! Никогда!»

Ему стало жарко. Он отошёл от витрины и подставил лицо под февральский ветер. Мысленно вернулся к тому вечеру, когда она, его любимая, сказала о своём желании принадлежать ему.

За окном уже было совершенно темно. Он сидел в уютной кухне у Романцовых и совсем не хотел домой. Плотный ужин и, он не помнил, третья или четвёртая чашка чая с домашним вареньем. Лера крутилась то у холодильника, то у плиты. Он чувствовал себя необыкновенно умиротворённо. В то же время его возбуждение нарастало.