Проект «Асгард» - Сергей Софрин

Ночная прохлада помогла унять головную боль, но, вместе с тем, ночь усугубила крайне сложное положение беглеца. Он не мог долго оставаться на берегу, где случайные отдыхающие на природе люди, местные жители и новые возможные преследователи совместно угрожали ему скорой поимкой. А темнота и наручники не способствовали быстрому продвижению в глубину спасительного лесного массива или попытке угона чьей-нибудь моторной лодки.

Его обязательно станут искать и подключат к поискам народ. Завтра первый попавшийся законопослушный гражданин сообщит правоохранительным органам о бешеном выродке, в пьяном угаре изуверски порешившем товарищей. Об опасном преступнике, которому терять уже нечего, и он готов на любой шаг, на любое очередное невообразимое побоище. Еще его могут запросто пристрелить из охотничьего ружья, забреди он случайно к какому-нибудь хутору или дачному поселку. Кто станет церемониться с невменяемым зверем, ошивающимся вокруг мирного жилища? Патриархальная Карельская глубинка по временам вершит праведный суд сама и никогда не выдает исполнителей приговоров.

Нырнувшая за облака луна окончательно стерла и без того плохо различимый в тени хвоистых сосен близлежащий пейзаж.

— Я не кабан в окладе. — Решительно произнес в пустоту Марат, бросая вызов неведомому врагу. — Прежде чем собаки, загонщики и стрелки поделят мое мясо, я обязательно кое-кому порву в клочья шкуру. Выйдет луна — найду на берегу проволоку, сделаю отмычку и сниму кандалы — бойтесь тогда охотнички. Пускай лишь невинные люди не пострадают на чужой войне. К фортуне взываю и вверяюсь без остатка всемогущему Провидению…

На перевале

Сейчас колокол крематория отзвонил по прошлому тризну. Вовремя и символично. Будто прерывая некую странную, зависшую в недосказанности, утерявшую смысл театральную сцену. Новой еще не последовало, но она уже подразумевалась. Режиссер хлопнул в ладоши, актеры пришли в движение, декорации сменились. Осветители установили правильное направление и цветовую гамму своих приборов.

С последним ударом поминального набата солнце на востоке, поднявшись над утренней дымкой, вспыхнуло чистым, ослепительно ярким светом, запах ладана улетучился, повеяло живым теплом. Призрак смерти куда-то исчез, точно занявшись более существенными делами, чем личная встреча первого посетителя некрополя. Наверное, у Дамы с большой буквы, лишенной возможности всюду появляться в дежурном маленьком черном платье, ввиду ненормированного рабочего дня, пропал к Марату интерес.

Не доходя до крематория, тот свернул с Зеленой мили Шаолиня налево, пересек небольшое пустое пространство и углубился на территорию Старого кладбища, где березы, осины, ели, туи, розовые кусты и цветочные клумбы создавали атмосферу тихого задумчивого парка, украшенного витыми оградами и самыми разнообразными памятниками всем, нашедшим здесь свое упокоение. Это впечатление усиливали аккуратные скамеечки и столики внутри оград, а также кое-где видневшиеся на столиках и надгробиях стаканы, стопочки и рюмки. Стеклянные и хрустальные, граненые и со сложной насечкой, деревянные расписанные под Хохлому.

Вспомнились хохломские ложки Макарыча: большая для трапезы и маленькая для сахарного песка. Обе дешевые, затертые, с выщерблинками и трещинками, но хранимые с редким пиететом, словно дорогие сердцу реликвии. Маленькую оберегал лесной дед особенно. Кушал Макарыч помалу, а вот чай пил невыносимо сладкий, даже вязкий от набуханного в него рафинада.

— Нынче настоящего-то сахиру нет. — Сокрушался он, прихлебывая из фаянсовой кружки крутой, черно заваренный кипяток. — Раньше, бывалыча, с одним куском пиленого можно было чайник угомонить. Таперича пиленого нет. Или где есть — к нам не попадает. Брат с Тулы, когда ешшо пошта работала, слал. А без пошты не знаю, жив ли брат-то. Кабы не внуки, забыть мне вкус продухтов разных… Сельпо упразднили, автолавка не ездит, ногами за сардельками часто не набегаешься — коленки у стариков скрипучие, смазки им не хватает…

Свой век Савелий Макарыч доживал в одиночестве, коротая время между рыбалкой, охотой и возделыванием небольшого огородика с луковичными, картофельными и капустными грядками. Летом по хозяйству помогали приезжающие в гости на природу внуки, зимой старик довольствовался обществом западносибирской лайки Турки.

Когда голодный, измученный Марат на восьмой день скитаний набрел на заброшенную, затерянную в тайге деревню лесозаготовителей, Савелий Макарыч без лишних расспросов приютил скитальца, выдал ему кое-что из одежды и пристроил к делу: уборке урожая картофеля и утеплению на зиму обветшалого жилища. В тот год внуки не объявились, и дед заметно приуныл. Хозяйство его разваливалось. Завалинка осыпалась, оконные рамы «свистели», пол вдоль стен просел, из подвала по ногам несло холодом.

Две недели потратили на ремонтные работы, еще три дня копали, обсушивали и спускали в подвал картошку. Потом старик собрался и куда-то ушел, пообещав вернуться через несколько суток.

— Присядем на дорожку. — Предложил он уже перед самым уходом, опускаясь на длинную широкую лавку у печки. — Разговор к тебе есть сурьезный. Я намедни мильцанеров в тайге встренул…

— Ну?.. — Напрягся Марат, моментально весь превращаясь в слух. — И чего они тут делали?

— Беглого разыскивали. Убивца.

Макарыч подвинулся на пустой лавке, приглашая собеседника занять место рядом с собой.

— Сказывали, вооруженного. Ахтоматом… Еще сказывали, будто он четверых человек в могилу свел. Особо опасный, значит. Приметы его сообщали…

— А Вы что?

Марат пристроился с краешка на отполированную штанами и юбками доску и выжидательно замер.

— А что я? Ничего. — Почесывая бороду, ответил дед. — Ты на душегубца не похож. Нету в тебе звериного… Тут много народу на моем веку перебывало. Случались лихие, отчаянные. В угаре могли ишто хош вытворить. Топориком человечка по темечку тюкнуть, да на болоте в бездонную «слепую» елань спустить. В трясину. Ищи-свищи вербованного — может он домой, аль на какие вольные хлеба махнуть сподобился. Знамо дело — лесоповал…

Помолчал и добавил:

— Это я к чему? Чтоб ты в мое отсутствие бегать не подался. Тут идти некуда, а к людям тебе нельзя. Скоро холодать начнет… Пропадешь в тайге-то. Мильцанеры в деревню заворачивали, смотрели все. Ты тогда на кочкарник за мхом конопатным ходил. Смотрели, да приговаривали, мол, убивца уже нужно в Кондопоге или в Медвежьегорске искать, а не тут. Порыскали и направились старым большаком к югу. Их там винтолет ждал…