О времени, стране и о себе. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает - Юрий Анатольевич Прокофьев

После третьего и четвертого курсов выезжали в военные лагеря, проходили стажировку в автомобильном батальоне Таманской дивизии. По окончании учебных сборов сдавали государственный экзамен на знание специальности на уровне среднего специального военного училища. После этого нам присваивалось звание младшего лейтенанта.

Я умел водить все транспортные средства: грузовик, артиллерийские тягачи (легкий, средний, тяжелый). Тяжелые тягачи – огромные: под капот можно было спрятаться вместе с двигателем. Приходилось и бронетранспортеры водить – БТР-150 и БТР-47. Я не могу сказать, что мастерски все это делал, так как на вождение времени отпускалось мало, но на водительские права сдавал.

У меня на сборах произошел случай, который мог окончиться трагически. Я проходил практику на танкодроме на артиллерийском тягаче – мощной машине. Рядом сидел инструктор, а я за рычагами. Мне захотелось показать классное вождение. Когда кончаешь круг на танкодроме, надо просто остановить машину, а я решил развернуться на одном месте – срезать гусеницей землю и остановить машину. Намеревался это сделать «мастерски» и сильно перетянул рычаг, не зная, что если перетянуть рычаг, то заклинивает фрикцион. В результате машина развернулась не на 180 градусов, а под углом 90 градусов и пошла на пригорок, где стояли наш майор и остальные слушатели.

Я не мог справиться с управлением, и сержант, который сидел рядом со мной, тоже растерялся. Надо было заглушить двигатель, раз заклинило фрикцион, а мы пытались развернуть машину. Ребята разбежались, а майор сидел на мотоцикле, и гусеница тягача прошла где-то в пяти сантиметрах от него. Тягач залез на бугор, и только тогда мы с сержантом догадались выключить двигатель.

Майор, конечно, перепугался, наорал на меня, но нигде дальше докладывать не стал: видимо, побоялся, что его самого обвинят в том, что он недостаточно хорошо нас обучил.

Все ребята рассматривали эти занятия как необходимые и полезные и понимали, что в жизни все это может пригодиться, в том числе и на гражданке. Были и случаи озорства. Ну как же так – быть в армии и не убежать в самоволку? Взамен получали гауптвахту. Были любимые офицеры и нелюбимые. Учился у нас парень, который не хотел служить по религиозным убеждениям. Он вступил в какую-то секту и института так и не закончил.

Была у нас спортивная кафедра и обязательные спортивные занятия. Как я уже писал, особой тяги у меня к спорту не наблюдалось. И болельщиком никогда не был. Правда, когда купили в кредит первый телевизор в 1967 году, то болел за наших спортсменов на международных встречах по хоккею, фигурному катанию и лыжам у экрана телевизора.

На футболе я был всего один раз на уникальном матче, когда в финал вышли команды из Донецка и из Орехово-Зуева, то есть абсолютно неизвестные команды. Но меня больше устраивает смотреть соревнования по телевизору. Я думаю, люди ходят на спортивные соревнования, чтобы быть причастными к игрокам, как бы участвовать в соревнованиях. Но, по-моему, наблюдать соревнования удобнее по телевизору – там все покажут и расскажут. Правда, эффекта соучастия нет.

…Это особенно ярко чувствовал, когда получал приглашения на Красную площадь во время парадов. У меня небольшой рост, и смотреть там парады мне было не очень удобно. Но сам момент присутствия на площади порождал эффект соучастия в происходящем, тем более что дополнялся общением с присутствующими людьми…

Меня иногда спрашивают: «А как питались в ту пору студенты?» Питание в ту пору не очень дорого стоило. Если взять цены до 1961 года, то есть до проведения Хрущевым деноминации денег, то обед стоил 3 рубля (после деноминации – 30 копеек). В меню входили щи пустые, котлета с макаронами или гречневой кашей плюс кусочек соленого огурца, хлеба – сколько хочешь, и стакан сладкого чая – вот что было в студенческой столовой по талончику. И все мы питались одинаково. Пища была вкусной и полезной.

Правда, тогда проблем с экологией, которые существуют теперь во многих крупных городах, не было. Автотранспорта на улицах – в 5–6 раз меньше, вокруг Москвы существовала более обширная зеленая зона, потому и продукты были экологически чистыми.

Стрессы, конечно, случались, но не такие, как сейчас. Было прекрасное чувство уверенности в будущем, в том, что каждый последующий год станет лучше предыдущего. И это в принципе оправдывалось.

Я планировал так: кончаю институт, иду работать на производство. Правда, уже тогда я чувствовал свои наклонности к занятиям общественной деятельностью, но понимал, что заниматься этим, не пройдя производственной школы, было бы неправильно. И до сих пор так считаю. Беда многих наших партийных работников в том, что они сразу со студенческой скамьи вошли в большую общественную жизнь.

У меня получился такой же путь с меньшими потерями, может быть, потому, что жизнь моя была достаточно суровая, приходилось подрабатывать, и многое я видел не со школьной или студенческой скамьи. Жизненная закалка в какой-то мере способствовала моему переходу на партийную работу.

Еще до защиты диплома в институте – в апреле 1962 года – меня вызвали в райком комсомола и предложили пойти работать инструктором в отдел пропаганды и агитации. Я объяснил, что в этом месяце у меня преддипломная практика и после нее сразу же в июне предстоит защищать диплом. Меня дважды вызывали, уговаривали, я дважды отказывался. Даже грозили исключением из комсомола. Я отвечал, что я уже член партии и подчиняюсь только партийным решениям.

Тогда меня вызвали в райком партии. У нас был очень хороший секретарь райкома. Получилось так, что я пришел к нему на прием, а его вызвали куда-то. Он говорит: «Садись со мной в машину, там поговорим по дороге». Он повторил мне предложение пойти на работу в райком комсомола. На все мои возражения, что я хочу поработать на производстве, он продолжал настойчиво рекомендовать все-таки пойти на работу в райком.

На следующий день меня вновь вызывают в райком комсомола – я снова отказываюсь. Секретарь райкома крайне удивлен: «Ведь тебе же секретарь райкома партии сказал, что нужно идти на работу к нам!» Я отвечаю: «Он мне только рекомендовал». И тогда мне популярно объяснили, что если секретарь райкома партии рекомендует, это надо понимать, что он тебя обязывает. «А если вы не понимаете, – перейдя на официальный тон, сказали мне, – тогда мы пригласим вас на бюро и там обяжем». Дальше пререкаться было бессмысленно.

Мне дали закончить преддипломную практику, и с конца апреля я приступил к работе в райкоме комсомола. По ночам работал над проектом. В июне 1962 года я в